— Да будет тебе, охальник! — шутливо замахнулась на него Ева.

— Забрюхатела она, одним словом, родитель ее меня ремнем отходил, неделю ни сесть, ни встать, да делать нечего. Надо жениться. Принял их католичество — и под венец в тот же костел. Значит, поженились мы с ней, а как родители померли, сам паном здесь стал. Пан Ма­рек, иначе не величают... А ее русскому выучил.

— Ну и как оно — паном быть? — спросил Михаил.

— По-разному.

— Батраков эксплуатировал? Это не я, заметь, это тебя в органах спросят.

Пан Марек только махнул рукой:

— Всяко бывало. И вот теперь сижу и не знаю, чего дальше ждать, куда подаваться. В сороковом советские сюда пришли, вроде нас не тронули. Не до того им было... А может, не успели. Хотя в Сибирь много народа высла­ли... А теперь сижу тут и не знаю: кого больше опасать­ся — немцев или русских. Может, подскажешь?

— Ты об этом никому больше не говорил? — насупил­ся Михаил.

— Только тебе, Миша, одному как на духу... — при­жал руки к груди бывший красноармеец Маркел Андро­нов, ныне пан Марек.

— Вот и не говори никому, — наказал Михаил. — Но ждать, пока тебя расколют, тоже не стоит. У нас органы из-под земли достанут кого им надо... Я бы на твоем мес­те постарался их упредить. В смысле явился бы с чисто­сердечным признанием... Но чтоб и не с пустыми рука­ми, ты понял?

— Вот я им, этим ребятам, тем, кто власовцы, то же самое сказал, слово в слово! — обрадовался хозяин, пе­реглянувшись с женой. — Так сколько? Бочку сливови­цы прикатить? У меня в погребе стоит такая, еще до вой­ны припрятана, на двадцать ведер.

Михаил только поморщился:

— Это они сами у тебя найдут и реквизируют... Стакан у него уже был наполовину пустой. Пан Ма­рек усмехнулся, заметив это. А Михаил продолжал:

— Еще раз спрашиваю: где твои власовцы? Мне не скажешь, Шульгину придется отвечать. А у него загово­ришь по-другому... Так где и чего они хотят?

— Жить хотят, Миша... Чего все люди, особенно в их возрасте, хотят? Особенно в конце войны?

— Как знаешь... Только Шульгин все равно тебя и их под землей найдет, — заверил Михаил. — Часто к тебе эти власовцы наведываются?

— По-разному, да и сами они очень разные, — сказал Марек.

— Они предатели, ты понял?

— Миша, это два пацана, как вот ваш Коля Малахов, с кем ты приходил... Они односельчане, с детства при­выкли друг за дружку держаться. На фронт попали, а там сразу и в плен.

— Жалко их, — вздохнула Ева.

— Нас бы кто пожалел... — Михаил поднялся из-за стола. — Когда они нас в спину убивают...

— Погоди, Миша, сядь... Может, я их с тобой сведу? — спросил Марек. — Они чего-нибудь тебе покажут или расскажут. Вдруг вам пригодится?

* * *

В прицел снайперской винтовки были хорошо вид­ны лейтенант Малютин и Катя, сидящие друг против дру­га в той же рощице и о чем-то разговаривающие.

Перекрестье скользило, как бы раздумывая, по Ка­тиному лицу, и было видно, как шевелятся ее губы, когда она что-то говорит.

— Оль, ты чего? Ты кого там высмотрела?

Перекрестье соскользнуло вниз, и Оля Позднеева уви­дела над своим окопом Малахова. Вид расстроенный, пилотка сбита на затылок, в руках две простреленные пустые канистры.

— Да никакой он не снайпер, этот фриц! — Он пока­зал ей пустые емкости. — В меня стрелял, а только кани­стры продырявил... Или это я такой заговоренный... На­ливка там была, представляешь?

— Я и вижу, что теперь она вся в тебе... — хмыкнула Оля. И сморщилась, отмахнувшись. — Иди откуда при­шел, мне пьяный напарник не нужен!

— Оля, не пропадать же добру...

— Везет же кое-кому... — отрешенно сказала она, гля­дя мимо него в сторону рощицы. — Одних пули облета­ют, других счастье не обходит...

Он тоже невольно посмотрел в ту же сторону. Взял бинокль, навел на рощу, увидел Малютина и Катю и сра­зу понял причину ее печали. Только не знал, чем утешить.

— Оль, ты, главное, не беспокойся, — сказал он, слег­ка растягивая слова. — Я не я, если мы с тобой его не уде­лаем!..

Он не знал, чем еще ее утешить, и голос его стал так просителен и непривычно робок, что она снова удивлен­но на него взглянула.

— Ты это про кого?

— Про немца этого, как его, Кремера, вот... А хочешь, я повторю, ну как тогда, когда он на мне фуражку пол­ковничью прострелил? Я вылезу и его отвлеку, чтоб ты его засекла.

— С ума сошел? Ты что, в самом деле веришь, что за­говоренный?

— Ну почему сразу — с ума, Оль? Он же не убил меня. Только в фуражку или в канистру попадает.

— Больно нужен ты ему. Он с тобой играет. А надо­ешь ему своим кривлянием, он тебя сразу пристрелит. Он же не знает, что ты заговоренный, — добавила она со смешком. И потрепала его по едва отросшим волосам. — Сиди уж, герой... Ладно, пойду посплю, если удастся. А то глаза устали.

И пошла не оглядываясь. Он смотрел ей вслед, потом быстро догнал. И некоторое время шел с ней рядом по направлению к женской землянке.

— Мадам, я, конечно, бесконечно извиняюсь... — Он осторожно кашлянул в кулак. — Вы, я вижу, нынче не в духах. Но могу я все-таки чем-нибудь помочь?

Она остановилась, смерила его надменным взглядом, от которого Малахов сначала привычно скукожился, по­том вспылил.

— Да ладно тебе из себя меня строить! — Его голос сейчас звенел от мальчишеской обиды. — Думаешь, не знаю, зачем Гиви-покойник к тебе в окоп залез? У него вся мотня была расстегнута, когда мы его ночью вытас­кивали, я сам его тащил и видел!

Реакция ее была неожиданной. Она повернулась в его сторону так резко, что он отпрянул. Но она не дала ему пощечину и не обозвала, она спросила, остановившись:

— Скажи, Коля, ты правда хочешь мне помочь? Он даже приоткрыл рот от неожиданности.

— Ну... А что? Я ж твой напарник, можно сказать...

— Понимаешь, я должна, я хочу убить этого немца! Ты очень хороший, искренний, храбрый парень, Коля. Только прикидываешься полудурком. Мне и лейтенант Малютин это сказал. Так поможешь мне, правда? Сдела­ешь, как я попрошу?

Он по-прежнему ничего не мог сказать от растерян­ности.

— Согласен или нет? — В ее голосе зазвенели метал­лические нотки.

— А насчет всего остального? — спросил он, опомнив­шись.

— Ты о чем? — не поняла она или сделала вид, что не поняла.

— Ну сама понимаешь... С Гиви небось сразу бы по­няла! — сказал он.

Она пренебрежительно махнула на него рукой, пошла дальше. Спохватившись, он ее догнал:

— Ну да, мы с тобой немца кокнем, и ты обратно в корпус уедешь... А как же я?

Она остановилась и, сдерживая улыбку, посмотрела ему в глаза.

— Слушай, ты правда чемпионкой СССР по стрельбе была? Или врут? — спросил он, чтобы что-нибудь спросить.

— Да, а что?

— Ничего. У меня до тебя кого только не было... А вот чемпионки СССР — еще ни разу, — сказал он с вызовом.

— У тебя на гражданке наверняка была невеста. — Оля улыбнулась. —Такой, как ты, ни одну не пропустит... Как хоть ее зовут?

— Допустим, Машка, — криво усмехнулся он. — У нас в зоне на всех одна невеста была. Торф заготавливала в соседнем поселке... — И тут же спохватился: — Оль, да я это пошутил. Не бери в голову.

Она сомкнула брови, стараясь понять, шутит или правда.

— Ладно, договорились, — пробормотал он поспешно, пока она не передумала. — Помогу тебе, так и.быть. Хорошо бы, конечно, аванс для начала... Ее удивление возрастало.

— Коля, ты о чем, я не понимаю. Какой аванс?

— Ну поцеловала бы, что ли... — Он поднял на нее глаза. — Ладно, все, замяли... — Под ее взглядом Коля окончательно стушевался. — Ну так как мы договоримся действовать?

Она задумалась.

— Я долго размышляла... Вот ты вылез тогда из тран­шеи, и он себя, когда выстрелил, смеха ради обнаружил. Дело в том, что немец играет не только со мной, но и с тобой...

— Ну да, с нами он как кошка с мышкой, — кивнул Малахов. — Хочу застрелю, хочу — нет. А мы с ним будем вроде как мышки с кошкой, так?