Слепило солнце, желтизна песчаной дороги, вливаясь в зелень озими, расплывалась, и сержанту чудилось, что вместе с колеблющейся спиною бежавшего лейтенанта все вокруг колеблется.

«Эх, и дела же на заставе», — с досадой подумал Лысогор и завертел над головой кнутом.

— Но, Зойки, но!., поднажмем еще немножко…

Не так давно по этой же дороге сержант вез Валю и капитана Сорокина. Капитан тоже, как сейчас Вьюгов, торопился принять «Зеленую Падь», тоже бежал по песку, и вот — загруз… Пять пуль вынули из тела Сорокина в госпитале. Диверсанты не захотели его убивать совсем. «Свои доканают», — злорадно бросил главарь.

«Свои» — здорово придумано. За пистолет и планшет с документами Сорокину действительно не поздоровится. Спасти его может только быстрая поимка Косача и Моцко. Это будет зависеть от нового начальника…

— Но, Зойки, но! — подбадривал лошадей и самого себя сержант. Он вспомнил, как однажды к Вьюгову робко подошла Валя и что-то сказала.

«Оставь меня в покое», — отмахнулся Вьюгов. Видать, нелегкая предстоит лейтенанту задача. Как бы он тоже не «загруз»… Кстати, непонятно, почему он злится на Валю.

Песчаная коса так же неожиданно оборвалась, как и началась. Постромки ослабели, бричка со звонким цокотом покатилась по накатанной дороге. Заиграл встречный ветерок. Все с облегчением вздохнули. Валя тоже немного приободрилась.

— Теперь совсем другое дело. Машки… — вслух обрадовался сержант.

— Да кто же они все-таки, — Машки или Зойки? — усаживаясь на свое место, спросил Вьюгов.

— Когда еле плетутся — Зойки, когда бегут, как сейчас, — Машки. — усмехнулся Лысогор. Он был рад, что новый начальник, наконец, заговорил.

Влево горизонт отступил далеко, прямо впереди небо закрывалось вершиною плоскогорья, на которое поднималась подвода.

Белорусскую природу, словно политую маслом и разрисованную яркими красками, трудно представить без аиста. Вот и сейчас одна из этих птиц застыла на зеленой макушке одинокого, буквально выраставшего перед глазами кургана. Стоя на одной ноге, аист тоже, казалось, вырастал вместе с курганом.

— Вестник счастья, — кивнул головой сержант в сторону птицы. — Старые люди уверяют, что если аисту разрушить гнездо, он подожжет дом обидчика, — добавил Лысогор, надеясь, что уж на этот раз лейтенант разговорится.

— Возможно, — задумчиво согласился Вьюгов, глядя прямо перед собою.

«Боится прозевать „Зеленую Падь“»… — понял Лысогор. Ему захотелось скорее добраться до заставы.

Через несколько минут на ясной голубизне неба показалась зеленая пограничная вышка; вслед за нею целой стаей взлетели островерхие, со скошенными углами крыши.

Среди группы построек выделялось похожее на старинный замок серое каменное здание.

Подвода вышла на вершину плоскогорья и стало видно, как от каменного здания раскрытым веером сбегают вниз приземистые яблони. Словно чем-то удивленные, останавливаются они над крутым оврагом.

Лысогору обидно было: лейтенант видит заставу, а молчит.

— Это и есть «Зеленая Падь»? — наконец спросил Вьюгов.

— Она, — с напускным равнодушием ответил сержант и потянулся за винтовкой. — Соседи иногда балуют, — кивнул он на запад.

Там, отливая чистым матовым светом, километра два шла озимь, дальше как бы срезанная ножом; за нею то лес дыбом, то кусты островками, то полосатым арбузом бугор, то мелькнут и скроются черепичные крыши.

Германия, — пояснил сержант.

— У-гу, — согласился Вьюгов.

— Вы замечаете, с ее стороны будто какая-то тень нависла?..

— Да? Никакой тени, просто ощущение близости границы… И только.

— Здесь всегда ощущение, будто кто-то смотрит на тебя или берет на мушку, — настаивал на своем Лысогор, время от времени поглядывая на Валю, которая чем ближе подъезжали к заставе, тем заметней нервничала.

В воздухе стоял какой-то странный шум, отдаленно напоминавший комариный звон. Над линией границы на большой высоте шел самолет. За ним тянулся кудрявый след.

— Проверяют нервы… — вскинул голову сержант. — Ежедневное занятие. Достать бы его.

— У-гу, — снова отозвался Вьюгов.

— Что вы, товарищ лейтенант, в самом деле?.. — вспыхнул Лысогор. — Тпру, Машки! — Лысогор внезапно придержал лошадей и показал лейтенанту на аиста. Аист кидал тревожные взгляды в сторону темных кустов, видневшихся на чужой стороне. Вдруг птица взлетела, метнувшись в сторону. В тот же миг донесся лающий выстрел немецкого карабина.

Сержант поднял было винтовку, по тут же опустил ее.

— Вот вам и ощущение близости границы, — сказал он, когда в озимь, как в воду, плюхнулся подбитый аист.

— У вас всегда так?

— Последнее время так. Балуют. Попала пуля в птицу, попробуй докажи, откуда она прилетела.

— Птица или пуля прилетела?..

Лысогор пристально посмотрел на лейтенанта.

— «Соседи» охоту устраивают через границу… А мы… Преследуешь иной раз нарушителя, но стрелять по нем— черта с два! Попадет пуля на территорию Германии — неприятностей не оберешься. Выкручивайся, как хочешь.

— Стреляйте так, чтобы пуля попадала в нарушителя, — хладнокровно посоветовал лейтенант.

— Не все же у нас ворошиловские стрелки… — сержант многозначительно покосился на лейтенанта.

— Поэтому и Косача упустили, — так же спокойно отрезал лейтенант.

— Но, Машки, поехали!.. — прикрикнул сержант, стремясь скрыть смущение.

Подвода загрохотала по дороге. Возле кургана, словно утопающий, забился в озими аист.

— Постойте! — неожиданно воскликнула Валя, — Нельзя бросать раненого, даже если это птица.

Лысогору почудился в словах молодой женщины скрытый упрек.

Валя на ходу спрыгнула с брички. Сержант остановил коней. Когда Валя возвратилась с окровавленной птицей в руках, Вьюгов подвинулся, уступая женщине место, но ничего не сказал.

«Зеленая Падь» располагалась в бывшем поместье пана Густава Шкетуша. В дни освобождения западных областей он бежал в Германию. С недавних пор его гайдуки стали часто появляться в окрестностях поместья. Особенно усердствовали Косач и Моцко. Это они подстерегли начальника «Зеленой Пади», когда тот беседовал с жителями села Костувки; вывели на площадь и начали издеваться.

Когда подоспел пограничный наряд, диверсанты скрылись: Моцко где-то на нашей территории, а Косач— за границей.

Известный своей строгостью подполковник Громатюк лично приезжал на заставу расследовать этот случай. Он никого не разносил, не грозил различными карами, но, уезжая, как бы между прочим обронил фразу о том, что такого позора не помнит за всю свою службу на границе.

На «Зеленой Пади» со дня на день ждали нового начальника. Сержант Лысогор вторые сутки дежурил с подводой, чтобы сразу же доставить его на заставу.

Свободные от службы бойцы собрались возле турника на спортивной площадке. Ефрейтор Хвостиков, без фуражки, с раскудлаченными волосами, заспанный и, как всегда, чем-то недовольный, ораторствовал:

— Слышали новость? Фамилия нового не то «Вьюга», не то «Завирюха». У самого «Грома» в курсантах отличником был. Молодой, но — бритва. Даже на Валентину Сергеевну покрикивает, вроде как на свою супругу… Перед ней сам «Гром» в конфетку превращается, хоть за щеку клади. А новый — нос кверху. И фамилия-то— Вьюга! Нагонит холоду…

— Не мешало бы… А то некоторые совсем от жары разомлели, — бросил один из бойцов.

— Кто-кто, а Хвостиков холодка дождется, — поддакнул второй.

Хвостиков криво усмехнулся, скашивая тонкие губы.

— Не пугайте, я не рожаю. А то, помню, такой случай. У одного начальника, это еще было на старой границе, убирал я канцелярию. Начальник сидит и скрипит пером, а сам маленький, сутулый, невыспавшийся. Вдруг вбегает старшина… «Товарищ старший лейтенант, ваша жена рожает!»… «Пусть подождет», — отвечает начальник заставы, а сам продолжает скрипеть пером. Я чуть было веник не проглотил!..

— Жаль, что не проглотил, — отозвался первый боец.