«Он!» — пронеслось, как вздох облегчения, от сердца к сердцу.

Капитан и его группа стояли, как парализованные.

«…Все имущество…, которое не может быть вывезено, должно, безусловно, уничтожаться», — спокойно звучал знакомый голос.

Словно в ответ на эти слова донесся потрясающей силы взрыв. В просвет арки ворот, над серединой Казенного бора поднялась и повисла огромная огненная туча. Сразу, вслед за первым, раздались еще три взрыва.

Русанов будто взобрался на высокую гору. Переполненный нахлынувшим на него чувством, он с облегчением прислонился к столбу, на котором продолжал звучать репродуктор.

… «Уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов…»

Капитан, втянув шею, потянулся рукой к пистолету. Сухо захрустела кожа кобуры. Бойцы угрожающе колыхнулись. Лейтенант повернулся и посмотрел на капитана тяжелым и презрительным взглядом.

— Опустите руку, герр капитан, или как вас там! — сдавленным голосом произнес лейтенант.

Опалив щеку, пуля врезалась в столб у виска Русанова. В тот же миг лейтенант увидел как Брылунов бросился вперед и схватил руку с дымившимся пистолетом.

Скрип песка, бросок оружия, свист вскинутых штыков, и кольцо бойцов сомкнулось.

Русанов сейчас не видел врагов, они были в кольце, но представлял их до поразительной остроты: их хрящеватые кадыки, застывшие, как у ящериц, глаза, слежалая необношенная форма на них, видно, взятая с ограбленного склада.

— Вы ранены?! — бросился к Русанову Брылунов и, увидев на уровне головы лейтенанта в столбе свежую пробоину, успокоенно добавил:

— А все же у нас нервы покрепче!..

На рассвете по пересохшей южной степи пробежал дождь. Планета Земля, казалось, вдруг вспыхнула: где заря, а где отсвет фронтовых пожарищ, — трудно разобраться.

Наше орудие притаилось прямо возле указателя дорог. На прибитой к столбу фанерной стрелке какая-то добрая душа нарисовала красную звездочку, а ниже, во всю длину фанерки вывела название города.

Тогда все фронтовые стрелки показывали на восток…

Вот-вот должно начаться то. что уже повторялось несколько дней — новая атака на город. От нарастающего, будто подземного гула указатель дорог вздрагивает. При каждом взрыве с фанеры соскальзывают скупые, еще не успевшие испариться дождевые капли.

Началось!.. Где-то справа трещат мотоциклы, «юнкерсы» ходят колесами по самым головам, а в перекрестие оптического прицела ползет брюхатая махина. Она неуклюже переваливается через бугры, взбивает волны пыли и несется прямо на орудие.

Я выбираю точку в ее бронированном теле, подвожу, подвожу… сейчас будет выстрел… и вдруг!..

Лучше бы вообще в природе не существовало «вдруг!..» Старая женщина прямо на перекрестии прицела!.. Седые волосы распущены, лицо возбуждено, она смотрит мне в глаза, идет на ствол орудия да еще смуглолицого мальчика тянет за собою.

Судите сами — каково мне было тогда.

Стою перед командиром полка и комиссаром. От взрывов землянка трясется и осыпается. Майор сердито кричит в телефон, а батальонный комиссар дает мне взбучку. До меня доходят только отдельные слова и отрывочные фразы.

«Противник»… «подавить волю к сопротивлению»… «первая жертва». «Нельзя доверить орудие»…

«Это, наверно, я первая жертва».

Командир полка резко бросает трубку.

— Перед второй батареей опять танки…

Это моя батарея.

— Струсил? — окинув меня уничтожающим взглядом, спрашивает он комиссара.

— Вместо того, чтобы бить по врагу, побежал… — спокойно говорит тот.

— Лучший наводчик? С поля боя?! — передергивает плечами майор.

— Вместо того, чтобы скомандовать «выстрел», забежал перед стволом орудия… — говорит комиссар.

— Тьфу! Что же он там увидел?.. Муху на стволе?.. — уже кричит командир.

— Беженка с мальчишкой оказались перед пушкой… поторопился их спрятать в укрытие…

— А-а-а, это другое дело, — говорит майор. — Это совсем другое дело…

— Хорошо еще, что номерные не растерялись. Танк бы проутюжил и расчет и орудие… Пожалуй, оставлять командиром…

Землянка тряслась и гудела, телефон дребезжал, и майор, наверно, не расслышал последних слов комиссара.

— Ясно! — воскликнул он нетерпеливо. — Отправляйтесь в свой расчет! — приказал мне. — Да хорошенько запомните слова батальонного… Лучший наводчик… — Последние слова прозвучали иронически.

Да, я был лучшим наводчиком. На учебных стрельбах занимал первые места, в общей суматохе боя тоже вел себя будто не хуже других. Так то же расчет какой был!..

В ночь перед этой неудачей меня перевели в другую батарею на место раненого сержанта Яснова. Утром дай, думаю, я покажу своим подчиненным, как нужно бить по движущимся целям… И вот показал…

«Хорошо еще, что так обошлось», — раздумываю, подходя к огневой позиции нашей батареи.

Атака танков отбита, тишина. По ходу сообщения приближаюсь к укрытию своего орудия. Слышу, мои подчиненные не иначе как меня «прорабатывают»…

— А зачем мальчик возвращался да еще с таким грузом за плечами? — с добродушным смешком спрашивает хриплый бас в землянке.

— Узнать фамилию нашего командира… — не без ехидства отвечает тенорок.

— А зачем фамилию?

— Представить вояку к награде… За геройство… Хи-хи!.. — это я «вояка».

— И ты дал позывные?..

— А как же, дал, еще какие… Полевая почта — такая-то… Сержант Яснов, Устим Федорович.

— Так это же наш бывший командир…

— Ну и что?.. Он нами пока руководит… А новый… наперегонки со снарядами бегает.

«Еще неизвестно, как бы ваш Яснов вышел из такого положения», — с досадой думаю и вваливаюсь в землянку.

— Смирно!.. расчет в полном составе… немцы решили пообедать, а потом наступать!.. — докладывает хозяин тенорка, наводчик. В его глазах поблескивают плутоватые огоньки. Чувствую, мой авторитет в этом расчете умер, не родившись. А все из-за этой старухи и ее мальчика…

Оставляем город. Опять цепляемся то за реку, то за высоту. Номерные побаиваются как бы их бывший командир не застрял где-нибудь вместе с медсанбатом. Они все же надеются, что сержант вернется. Не понимаю: чего он им так дался. Все меряют его аршином. Только и слышно: сержант то сделал бы так, а это этак…

— Выходит, Яснов сам за вас все делал? — спрашиваю их однажды. — Пушка неделю не чистится, банник отдали соседу внаймы, «Явдоху» на дрова употребили… Встать! — командую и тут же приказываю, кому чем заняться.

Делают, а сами то один, то другой, нет-нет да и посмотрят на меня этаким хитрым взглядом.

«Песочил вас, наверно, Яснов как следует, спуску не давал, вот вы и не можете его никак забыть», — думаю. Я и раньше замечал, что требовательного командира подчиненные начинают по-настоящему ценить, когда того уже нет с ними.

— Кто «Явдоху» пустил на дрова? — спрашиваю.

— Ну я… — улыбается наводчик, стоя возле орудия.

— Яснов бы вам благодарность вынес за это?.. Так, да? — прискипался я к своему заместителю.

— Другую «Явдоху» приказал бы сделать и не волынил бы…

— Так вот, сделайте. Сейчас же.

Речь шла о деревянной «пушке». Мы ее выставляли в ложном окопе «приманкой» для «юнкерсов». Тоже, между прочим, изобретение Яснова.

Однажды мы укрылись в кустарнике и вели огонь по скоплению мотопехоты противника. Фашистская батарея исковыряла всю землю, а накрыть нас не могла.

Когда я сделал «отбой», все так и повалились от усталости. Смотрим, «рама» висит над нами.

— Как бы поступил Яснов в таком случае?.. — не без ехидства спрашиваю своих хлопцев, которые лежат без задних ног.

Улыбаются, устало глядя на небо.

— «Рама» пошла докладывать наши координаты. Нужно подрывать, пока не поздно… — говорит замковый.

— К орудию!.. На запасную!.. — командую.

Теперь уже я сам, как только что, завожу разговор о Яснове. Оказалось, он не кадровый артиллерист. Билась в окружении застава. После того, как гитлеровцы все же ее взяли, на батарею прибежал с обломком винтовки, весь израненный, в изорванной одежде младший сержант-пограничник. Он на заставе командовал минометами, а потому попросил, чтобы дали ему пушку. На батарее были большие потерн и Яснова взяли в расчет…