— Да ведь… она на пятнадцать лет моложе его, — возражает Полана.

Юрай кивает.

— Как и мы с тобой, голубушка. Это бывает. А так Манье нельзя оставаться у нас: чужой он. Жених Гафии — другое дело. Он уже свой в семье, будет себе жену зарабатывать…

Полана начинает соображать.

— И тогда останется?.. — Ее голос точно натянутая струпа.

— Останется? Ну да, почему не остаться? У своих, у родных. Уже не чужак, а зять. И людям рты заткнем. Увидят, что… что болтали глупости. Ради тебя, Полана. А потом… ну, сдается мне, что любит он Гафию и толк в конях знает. Не очень работящий, правда, да ведь от трудов праведных не наживешь палат каменных,

Полана напряженно думает, наморщив лоб.

— А, по-твоему, Штепан согласится?

— Согласится, голубушка. Деньги у меня есть, достанутся и ему. Мне от них какой прок? А Штепан — он жаден, луга хочет купить, коней, земли на равнине побольше. Разгорятся глаза! Будет жить у нас как у Христа за пазухой. Чего ему раздумывать?

Лицо Поланы опять непроницаемо.

— Как хочешь, Юрай. Только я ему об этом говорить не буду.

Юрай встает.

— Сам скажу. Не беспокойся, и с адвокатом посоветуюсь, как и что. Надо какую-то бумагу подписать. Все устрою.

Гордубал медлит. «Может, скажет Полана что-нибудь», — думает он. Но Полана вдруг заторопилась:

— Надо ужин готовить.

И Юрай, как обычно, плетется к себе за амбар.

И повез Манья хозяина в Рыбары — договариваться с родителями. Н-но, но! Эх, кони! Головы кверху, поглядишь — сердце радуется.

— Так у тебя, Штепан, — задумчиво спрашивает Гордубал, — один старший брат, один младший и сестра замужняя? Гм! Хватает вас… А верно, что у вас кругом одна равнина?

— Равнина! — охотно отзывается Штепан, сверкнув зубами. — У нас все больше буйволов разводят да коней. Буйволы любят болото, хозяин.

— Болото? — размышляет Юрай. — А нельзя ли его высушить? Видывал я такие дела в Америке.

— Зачем сушить? — смеется Штепан. — Земли избыток, хозяин. А болота жалко, там камыш растет, из него зимой корзины плетут. Вместо досок камыш у нас. Телега — плетеная, забор, хлев — плетеные. Глядите, вон такая телега едет.

Юраю не нравится равнина, конца ей нет. Да что поделаешь!

— Отец жив, говоришь?

— Жив. Вот удивится, как увидит, кого я привез, — оживляется Штепан. — Ну, приехали, вот и Рыбары.

Штепан — шапку на затылок, щелк бичом и словно барона катит Гордубала по деревне и подвозит к дому.

Навстречу выходит невысокого роста крепкий парень.

— Эй, Дьюла! — кричит Штепан, — поставь коней под навес, задай им корму и напои. Сюда, хозяин!

Гордубал мимоходом бросает беглый взгляд на усадьбу. Амбар развалился, по двору бродят свиньи, кудахчут индюшки. В притолоке двери торчит огромное шило.

— Вон тем шилом, хозяин, плетут корзины, — объясняет Штепан. — А новый амбар будем весной ставить.

На пороге стоит длинноусый старик — старый Манья.

— Привез к вам, отец, хозяина из Кривой, — не без важности возглашает Штепан. — Хочет с вами потолковать.

Старый Манья вводит гостя в избу и недоверчиво ждет, что будет дальше. Гордубал садится с достоинством на самый кончик лавки — надо же дать понять, что дело еще не на мази, — и просит:

— Рассказывай, Штепан, что и как.

Штепан скалит зубы и выкладывает чудную новость: хозяин, мол, выдаст за него свою единственную дочку, Гафию, когда та подрастет. А сейчас он приехал договориться об этом с отцом.

Гордубал кивает: да, так.

Старый Манья оживился.

— Эй, Дьюла, подай сюда водки! Милости просим, Гордубал. Как доехали?

— Хорошо.

— Ну, слава богу. А урожай каков?

— Урожай добрый.

— Дома все здоровы?

— Благодарим покорно, здоровы.

Когда было сказано все, что полагается, старый Манья осведомляется:

— У вас, стало быть, одна дочка, Гордубал?

— Одна. Больше не дал господь.

Старик посмеивается, ощупывая глазами собеседника.

— Не говорите, Гордубал, может, еще и сынка бог пошлет. Распаханное поле хорошо родит.

Юрай делает движение, словно хочет махнуть рукой.

— Наверняка будет сынок, наследник, — ухмыляется старик Манья, не спуская глаз с Гордубала. — Вид у вас на славу, Гордубал, еще полсотни лет хозяйствовать будете.

Гордубал поглаживает затылок.

— Что ж, это как бог даст. Однако ж я не заставлю Гафию ждать наследства. Приданое для нее, слава богу, найдется.

У старого Маньи загораются глаза.

— Как же, как же, слыхал, слыхал. В Америке, говорят, деньги на земле валяются, ходи да подбирай. А?

— Оно, конечно, не так-то просто, — замечает Гордубал со вздохом. — Известное дело, Манья, как с деньгами. Держишь их дома — украдут. Положишь в банк — украдут тоже. Лучше всего их в хозяйство вложить.

— Святая правда! — соглашается старый Манья.

— Гляжу я на вас, — рассудительно продолжает Гордубал, — много народу ваша земля не прокормит. Болото да пустырь. Такой земли пропасть надо, чтобы одному хозяину прокормиться.

— Ваша правда, — осторожно соглашается старик. — Трудно у нас делить наследство. Вот мой старший Михаль все хозяйство получит, а двое других — только долю деньгами.

— По скольку? — выпаливает Гордубал.

Старый Манья огорченно замигал: «Ишь ты какой прыткий, не даст и опомниться человеку».

— По три тысячи, — ворчит он сердито, покосившись на Штепана.

Гордубал быстро прикидывает.

Трижды три девять. Для круглого счета десять. Стало быть, цена всему хозяйству десять тысяч?

— Как это так — трижды три?! — сердится старик. — А дочка?

— Верно, — соглашается Гордубал, — значит, скажем, тринадцать тысяч?

— Нет, нет! — качает головой старик. — Это вы как, Гордубал, шутите?

— Какие шутки? — настаивает Гордубал. — Просто хотелось знать, Манья, что стоит хозяйство у вас на равнине.

Старый Манья смущен. Штепан вытаращил глаза. Уж не хочет ли богач Гордубал купить их хозяйство?

— Такое хозяйство, как наше, не купите и за двадцать тысяч, — неуверенно говорит старик.

— Со всем, что тут есть?

Старик усмехается.

— Ишь вы хитрый, Гордубал! У нас одних коней во дворе четыре, нет, пять.

— Коней я не считал.

Старый Манья сразу стал серьезным.

— А вы, Гордубал, зачем приехали? Хозяйство покупать или дочку сватать?

Гордубал багровеет.

— Хозяйство? Это чтобы я купил хозяйство у вас в равнине! Это болото, что ли? Камыш на свистульки? Спасибо вам, Манья, уж я скажу напрямик. Коли договоримся сейчас и обручится ваш Штепан с Гафией, запишите свою усадьбу на Штепана, а я после свадьбы выплачу Михалю его долю, и Дьюле тоже.

— А Марии? — вырвалось у Штепана.

— Ну, и Марии. Больше никого у вас нет? Пускай Штепан хозяйничает тут в Рыбарах.

— А Михаль куда? — не понимает старик.

— Ну, получит свою долю и пускай идет себе с богом. Парень молодой, охотнее возьмет деньги, чем землю.

Старый Манья качает головой.

— Нет, нет, — бормочет он, — так не выйдет.

— Отчего ж это не выйдет? — горячо вмешивается Штепан.

— А ты проваливай отсюда, да поживей! — обрывает его старик. — Чего лезешь в разговоры?

Обиженно ворча, Штепан выходит во двор.

Дьюла, разумеется, вертится около лошадей.

— Ну как, Дьюла! — Штепан хлопает брата по плечу.

— Добрый коняга? — тоном знатока говорит паренек. — Дашь прокатиться?

— Слишком хорош для тебя, — цедит Штепан и кивает головой на избу. — Наш старый…

— Что?

— Эх, ничего! Так и норовит счастью моему помешать!

— Какое счастье?

— А никакое! Что ты смыслишь?..

Тихо на дворе; только свинья похрюкивает, точно разговаривает сама с собой, да с болота доносится голос коростеля, лягушки квакают.

— А ты останешься в Кривой, Штепан?

— Наверно. Еще не решил, — важно отвечает Штепан.

— А хозяйка?

— Тебе-то какое дело? — скрытничает старший брат.