— Слышишь, Пепек, они отвечают! — восхищенно шепчет Станда. — Скажи, что мы им поможем, Пепек, что мы их там не оставим!..

— Слезай-ка лучше, — кряхтит Пепек.

Станда неохотно сползает с мокрой спины Пепека; ему хочется постучать еще раз этим людям, громко и медленно, так громко, чтобы они поняли; помощь близка, здесь первая спасательная. Мы уже идем к вам и будем биться с этой стеной, перетаскаем все камни, руки обдерем до костей; вот она, вот — наша рука, товарищи, погребенные заживо; не может, не может того быть, чтобы мы вам не помогли!

— Отполз? — осторожно спрашивает Пепек, шаря позади себя ногами. — А то как бы в рожу тебе не угодить.

— Погоди минутку, — просит Станда; он встал на колени и смотрит восторженными глазами на спину Пепека. — Скажи, Пепек, ты сделаешь все, чтобы им помочь? Понимаешь, мы все, вся первая спасательная… Понимаешь, Пепек… мы им… поклянемся в этом… пусть даже их спасение будет стоить нам жизни!

— Ладно! — ворчит Пепек, и его зад каким-то удивительным образом выражает крайнее нетерпение. — Когда кончишь вздор молоть, скажи. Сыпь назад, эх ты…

Станда молча пятится в узком ходке.

— Пепек, — спрашивает он спустя некоторое время, — а свет у них есть?

— Лампы-то есть, да, понятное дело, и они когда-нибудь догорят.

Станда вздрогнул.

— Ужас! В этакой темнотище!.. Пепек, как, должно быть, страшно — ждать в такой темноте!

— Гм, — отвечает Пепек. — Послушай, отползай-ка подальше, здесь, кажись, обвал будет.

Но Станда, очевидно, не слышит.

— Пепек, Пепек, мы не имеем права оставить их там!

Когда Станда и Пепек вылезли в штрек, с инженером Хансеном и Андресом стоял какой-то коренастый человек и размахивал руками. Мартинек уже надевал рубашку, Адам, бережно отложив кайло, подтягивал штаны… Коренастый человек обернулся — это был сменный мастер Пастыржик.

— Бог в помощь, ребята, — сказал он, — мы пришли вас сменить. Ну, как там дела?

Станда расстроился вконец. Значит, другая команда вырвет у нас кусок изо рта, когда мы сделали самую тяжелую работу; теперь они спасут тех троих — так всякий дурак сумеет! Но я бы им сказал! Я бы так и сказал: можете убираться к чертям собачьим, мы пришли сюда первые и доведем работу до конца; первая спасательная сама выведет своих засыпанных. Мы выдержим здесь хоть до утра.

Станда оглядывается на остальных, но Адам равнодушно всовывает длинные руки в рукава, Пепек вытирает потную грудь подолом рубахи, а Мартинек тщетно пытается застегнуть пуговку под подбородком; его молодое круглое лицо — ясное, сонное.

Внезапно появляется высохший человек с уныло обвисшими белокурыми усами; он щелкает каблуками перед Хансеном и сменным мастером, в левой руке у него лампа, правая вытянута по швам.

— Бог в помощь, — хрипло докладывает он. — Рапортует участковый десятник Казимоур с командой. Фалтыс Ян — забойщик, Григар Кирилл — забойщик, Вагенбауэр Ян — крепильщик, Кралик Франтишек — подручный забойщика, Кадлец Иозеф — помощник крепильщика, Пивода Карел — откатчик.

Шесть человек кое-как выстраиваются, Хансен быстро окидывает всех взглядом, кивает головой и подносит руку к кожаному козырьку.

— Gut, Gut.

Вид у него очень утомленный, под глазами — черные круги…

— Ну, что там? — тихонько спрашивает Григар у Адама.

Адам, мигая, глянул исподлобья, ему хочется что-то сказать, да слова с языка не идут; он только хрипло откашлялся и махнул рукой.

— Дело дрянь, — угрюмо говорит Пепек. — Сплошь газовые карманы. Сказать тебе по совести — в такую паршивую дыру лазить мне еще не приходилось. Осторожнее на пятидесятом метре, ребята.

— Суханека-то засыпало, — как-то хвастливо вырвалось у Станды.

— Да? — безучастно отозвался Григар и начал снимать с себя пиджак.

А Мартинек между тем что-то показывает в крепи другому крепильщику; оба чешут затылки и то и дело двигают на голове плоские шапки — разговор, по-видимому, чрезвычайно интересный.

— Ну, пошли, что ли, — гаркнул Пепек и направился в темный штрек, вяло помахивая лампой.

Дед Суханек, не пикнув, засеменил следом.

— Я тоже иду, — воскликнул Мартинек и снова обернулся ко второму крепильщику: — Гляди, вот эту пару еще следовало бы подбить…

Матула, громко пыхтя, покорно ковыляет по штреку; Адам неторопливо бредет вразвалку, нагибаясь под надломившимися окладами; позади еле волочит ноги Хансен, и, отставая от него на шаг, выступает, как всегда подтянутый, «пес» Андрес. Станда вдруг чувствует ужасную усталость, он то и дело клюет носом; неужели мы там пробыли всего три часа? Хорошо еще, что ноги идут сами, а в голове осталось настолько соображения, чтобы, не глядя, нагибаться под провисшими перекладинами. Семь дрожащих светлячков движутся разорванной цепочкой по бесконечному черному коридору. Господи, и это наша бравая команда! У одного бессильно отвис подбородок, другой еле плетется — в пору маменьке вести всех за ручку, — осторожнее, мол, не упади! Если уж Пепек приумолк… Закрыть на минутку глаза — и ты их больше не разлепишь, вот до чего дошли! Никто не поверит, как могут доконать человека три часа такой работы… Станда идет, перешагивая через рельсы и огибая стоящие вагонетки, но даже не замечает этого; от усталости ему грустно до слез. Его догнал Мартинек и молча идет рядом; глаза у него закрыты, точно он спит.

— Однако и досталось нам, — произнес он наконец и положил широкую ручищу Станде на плечо. Станда выпрямился и несколько прибавил шагу. Как когда-то в детстве… они шли откуда-то с престольного праздника; маленький Станда уже еле перебирает ножонками, отстает; папочка… папочка берет его за ручку — ну-ка, подбодрись… Отец чуточку прихрамывает, а Станда с гордостью цепко держится за его палец. Видишь, как славно зашагали, пошло дело на лад…

Станда удивился и широко раскрыл глаза. Что, мы уже у клети? Здесь ждет какой-то человек и спрашивает, как там дела.

— Лучше нельзя, брат, — бурчит Пепек и вваливается в клеть.

Сколько народу сюда набилось — Станда никак не может пересчитать; голова сама опускается на грудь, положить бы ее на плечо соседу, да и уснуть стоя. Мартинек уже спит, Адам сонно моргает; у бедного Хансена от усталости водянистые глаза того и гляди совсем растают; а клеть летит вверх по черной шахте, в черной ночи; может быть, она так и будет без конца подниматься все выше, все выше с этими семью утомленными людьми: никто и словечка не проронит, и клеть с людьми будет вечно лететь куда-то ввысь…

Они уже раздеваются, молча, неуклюже.

— Чтоб вас, — негромко ворчит Пепек, разглядывая свои порванные носки; Адам уставился в пол, забыв разуться; Мартинек поглаживает затылок и широко зевает… И тут приходит старый Томшик, по имени Винца, уборщик в душевой, и чем-то звякает.

— Что у тебя там, Винцек? — осведомляется Пепек, оторвавшись от своих носков.

— Это вам посылает сам господин управляющий, — шамкает Винцек. — Коньяк. Коньяк…

— Черт тебя задави! — удивляется Пепек. — Ребята, вот это да… Давай сюда!

Пепек разглядывает этикетку и пытливо обнюхивает пробку.

— Ну, братцы, скажу я вам… Старик — молодчина! Понимает, что к чему… Налей-ка ты, Винца, сам — у меня нынче руки как крюки.

Пепек уже поднял к свету стаканчик из толстого стекла с коньяком и задумался.

— Ну-ка, Винцек, снеси его Хансу, пусть он первый выпьет.

— Да господин инженер небось уже в ванне, — почти в ужасе отнекивается старый Томшик.

— Так неси ему в ванну — и живо, марш! Коли наш Старик может показать себя кавалером, то и мы не хуже, да. И скажи, что это ему посылает первая спасательная.

Томшик ушел, но спина его выражала глубокое неодобрение.

— А как вы думаете, — отозвался крепильщик Мартинек, — не следует ли послать и Андресу стаканчик? Как ты на этот счет, Адам?

Адам повел плечом.

— Раз он был с нами…

— Суханек!

— Ну, как запальщику, — пролепетал дед. — Думаю, и его можно почтить, верно ведь?