Трамвай затормозил перед кладбищенскими воротами.

— Не прыгай, что ты, погоди, пока остановится, — удержал низенький парня, — еще упадешь, а ты сегодня такой нарядный. Все похороны для тебя были бы испорчены.

И, заботливо поддерживая парня в кроличьем тулупчике, скорбящий друг повернул к кладбищенским воротам.

Это случилось на товарищеском матче между спортклубом городской жижковской школы и четвертым классом гимназии Одиннадцатого района Праги. Несмотря на самоотверженную защиту, в которой особенно отличился Ярда Запотоцкий, к концу второго тайма жижковцы проигрывали со счетом два — ноль, их ворота подвергались все более настойчивым атакам. И вот, в тот самый момент, когда в ворота жижковцев гимназист Зденек Попр, по прозвищу Кадя, послал очередной мяч, предвещавший неминуемый гол, случилось нечто странное: мяч остановился в воздухе, затем, раскрутившись с бешеной скоростью, после некоторого колебания понесся в обратном направлении и метеором влетел в сетку ворот гимназистов. До окончания второго тайма оставалось четыре минуты. Никто даже толком не разглядел, как это произошло, и игра продолжалась; блестящий нападающий Зденек Попр снова овладел мячом и, обойдя защитников почти у самых ворот, пушечным ударом послал мяч в нижний угол. Тридцать болельщиков за гимназию взревели от счастья, но мяч вдруг исчез; игроки стали его искать, и наконец вратарь гимназии обнаружил его безмятежно лежащим в своих собственных воротах. Однако тут раздался свисток, возвестивший о конце матча. Правда, команда гимназии протестовала против этого не по правилам забитого гола, но — ничего не поделаешь — результат матча остался два — два.

С этого дня футбольная команда спортклуба жижковской городской школы триумфальным маршем шла от победы к победе. Они обставили либенскую школу со счетом три — ноль, разделали команду голешовицкого реального училища четыре — один, побили шестиклассников колинской гимназии на их собственном поле два — один (соотношение раненых — два к двум), а победив и реформированную реальную гимназию Девятнадцатого района Праги, юношескую команду спортклуба «Славия»[206], городскую коширжскую школу и немецкую реальную гимназию Второго района Праги, должны были встретиться со сборной спортклуба «Студенческий спорт». Им сопутствовал беспримерный в истории мирового футбола успех.

Никому, даже членам победоносной команды, не бросилось в глаза, что на всех триумфальных матчах неприметным зрителем присутствовал ученик первого класса их школы Богумил Смутный. С ним вообще никто никогда не разговаривал, поскольку это был благонравный и к тому же набожный мальчик. И никто не обращал на него внимания ни в школе, ни на поле брани. Один лишь упомянутый уже Зденек Попр (из зависти и ревности не пропускавший ни одной игры жижковцев) приметил этого неизменного скромного зрителя; приметил он также, что в критические моменты Богумил Смутный исчезает с трибуны и, укрывшись за ближайшим заборчиком или кустом, падает на колени и, горячо молясь, шепчет:

— Господи милосердный, смилуйся! Сделай так, чтобы наши забили гол!

И в то же мгновение мяч останавливается на пути к воротам жижковцев и влетает в ворота противника, или вдруг исчезает, чтоб появиться в чужих воротах, или же медленно катится по полю, а игроки противника валятся и спотыкаются, словно неведомая сила хватает их за ноги. И Зденек Попр, по прозванию Кадя, рассказал обо всем этом своему старшему брату, студенту-медику Завишу Попру из «Студенческого спорта».

За день до исторической встречи жижковцев с клубом «Студенческий спорт» перед жижковской городской школой молодой мужчина дожидался ученика Богумила Смутного. Он представился ему как Завиш Попр, студент-медик и спортсмен, и обратился к Смутному с такими словами:

— Я слыхал, пан Смутный, вы тоже большой поклонник спорта, наш Зденек говорил мне, что вы очень любите ходить на футбол. Но, боюсь, вы недостаточно хорошо знакомы с его правилами; вам нужно узнать их как следует, если хотите получить истинное удовольствие от игры! У меня случайно выдалась свободная минутка, и я решил рассказать вам кое-что о футболе, чтоб вы знали, что такое игра по правилам.

В тот день студент-медик Завиш Попр три часа проходил с Богумилом Смутным по жижковским улицам, объясняя ему, что такое штрафная площадка, положение вне игры, «рука», нападение и защита, распасовка, угловой, чистая игра, нарушение правил, пенальти, удар «в девятку», грубость, комбинированная атака и тому подобное.

Богумил Смутный только качал головой и приговаривал:

— Да, да, конечно. Я понимаю, разумеется. Да, да, спасибо, я это запомню.

И в заключение беседы он вежливо поблагодарил, потому что был очень воспитанным и примерным мальчиком, не то что какой-нибудь шалопай из этих нынешних молодых людей.

На другой день происходил матч между клубом жижковской городской школы и командой «Студенческого спорта». Во втором тайме «Студенческий спорт» вел уже со счетом шесть — ноль. Среди зрителей сидел потный от ужаса Богумил Смутный; судорожно сжимая руки, он молился:

— Господи, смилуйся и сделай что-нибудь… но только чтоб это было по правилам… чтобы наши забили гол по правилам… сделай чудо, но только честно.

Второй тайм «Студенческий спорт» заканчивал со счетом одиннадцать — ноль, а студент-медик Попр шептал своему брату:

— Вот видишь, когда действуют по правилам, чуда не жди.

— …несусь я на скорости восемьдесят километров к повороту и думаю, что за поворотом дорога свободна, — само собой, по дурости так считаю, — убираю немного газ и вылетаю на поворот. И вдруг вижу — через дорогу тянется процессия. Похороны. Как раз заворачивают в ворота на кладбище. Жму на тормоза и такого, скажу вам, дал юза, что и ну! Помню только, четыре парня, что гроб несли, бросили его на землю, а сами — в канаву, и тут — хрясь! — мой шарабан задним бампером наподдал этот самый гроб, который они бросили на дорогу, и гроб отлетел через кювет на поле.

Вылезаю из машины и думаю — пронеси господи, если я еще пана священника и прочую свиту этак зацепил, славненькие будут поминки на мою голову! Благодарение богу, им ничего не сделалось, гляжу — по одну сторону дороги застыл министрант с крестом, по другую — священник и все прочие, и так и стоят столбом — как есть восковые фигурки из паноптикума. И тут священник начинает трястись от страха и прочувствованно лопотать:

— Ах, молодой человек, у вас нет решпекта даже к мертвым.

Мне что, я рад, что никого из живых не убил.

Потом, правда, народ опомнился, кто ругает меня, кто спешит на помощь к покойнику в разбитом гробу — такой уж, видать, инстинкт у людей.

И вдруг все как повалят назад и завыли от страха. Что вы думаете — вылезает из этой кучи щепок живой человек, щупает вокруг себя руками и хочет сесть.

— Что это? Что это? Что это? — говорит он и все хочет сесть.

В общем, наше вам с кисточкой — как сказал парикмахер.

— Дед, — говорю я ему, — а ведь вас чуть не схоронили. — И помогаю выбраться из-под обломков.

А он только глазами хлопает и бормочет:

— Что это? Что это? Что это?

И не может встать. Ну, думаю, перелом, по суставу или еще там по чему его двинуло, когда машина наехала. Рассказывать долго нечего — погрузил я их вдвоем с попом в машину и повез в дом печали, а следом шли скорбящие провожатые и министрант с крестом. Само собой, и музыканты, только, правда, они не играли, потому что неясно было, как теперь будет с оплатой.

— За гроб я заплачу, и за доктора тоже, а в остальном — скажите мне спасибо, что не похоронили живого. — И поехал себе. По правде говоря, я был рад, что все уже позади и что не случилось ничего похуже.

Но теперь-то все только и началось. Первым делом написал мне староста деревни вежливое письмо: дескать, семья этого мнимого покойника, некоего Антонина Бартоша, железнодорожного служащего на пенсии — неимущая, хотели они дедушку похоронить как следует, на последние, с трудом скопленные гроши, а теперь, когда в результате моей неосторожной езды дедушка восстал из мертвых, им придется хоронить его еще раз, чего они, по причине своей бедности, позволить себе не могут. И чтоб я оплатил им теперь испорченные похороны — священника, музыкантов, могильщиков и поминальное угощение.