— Нашла, где топиться, дура! — сказал он и начал бороться.

Спасательные работы продолжались, наверное, не меньше часа и закончились относительно благополучно — обоих выволок на твердую почву Пит. Относительность благополучия заключалась в том, что Семену чуть не оторвали руки, и все трое перемазались болотной грязью с ног до головы. Семен горько жалел, что не снял рубаху перед началом операции — мало того, что она оказалась вся в иле, девица на последних метрах вцепилась в нее и умудрилась изрядно порвать.

Будучи в крайнем раздражении, Семен наорал на спасенную и обозвал ее всякими словами. Как это ни было смешно, но девица ему ответила — похоже, тем же самым. А потом у нее началась истерика: она уставилась на сморщенное, перемазанное грязью мужское хозяйство Семена и принялась хохотать — прямо-таки до слез!

— Ну, спасибо, красавица, — растерянно пробормотал Семен.

Он немного подумал и дал ей подзатыльник, а потом помыл руку в болотной жиже. Это подействовало — хохотать спасенная перестала, начала всхлипывать, а потом ее стошнило — воды она наглоталась изрядно.

В голые ноги Семена впились сразу три овода, и он заорал Питу:

— Хорош чиститься — все равно не получится! На речку веди! Мыться надо! Только не рядом с деревней!

Питекантропа дважды просить не пришлось — он вскочил и припустился вперед, безошибочно угадывая дорогу между кустов. Семен кое-как надел мокасины, схватил в одну руку посох, в другую — штаны и кинулся за ним с криком:

— Эй-эй, не так быстро!

Для комаров в этот день, наверное, было слишком жарко, так что атаковали Семеновы ноги (и прочие части тела) в основном слепни и оводы. Он, правда, не знал, чем одни отличаются от других, и отбивался от всех штанами. Семен задыхался, обливался потом, старался не потерять из вида мелькающую впереди среди кустов спину Пита и отчаянно надеялся, что питекантроп знает, куда ведет.

До речки они в конце концов добежали. Она мирно и идиллично протекала под сенью леса. Вот только берега ее оставляли желать лучшего — подходящее место нашлось лишь метров через 500, не меньше. И настал миг блаженства!

Когда Семен отмок, отпился и охладился, он обнаружил удивительную вещь — их в воде плещется не двое, а трое! Девушка старательно отмывала и расчесывала пальцами свои роскошные черные волосы.

— А тебя кто звал? — зарычал Семен. — Страх потеряла? Леших не боишься?!

— Килай омла тайту! — ответила несостоявшаяся утопленница. — Целатред наен?!

Смысл сказанного Семен уловил: куда ж мне деваться?! «Ну, а мы-то здесь при чем?!» — мысленно возмутился он, но промолчал, поскольку уже вроде бы научился отличать «избежное» от неизбежного.

Рубаху Семен постирал, а относительно чистые штаны надел на мокрое тело. Для обороны от насекомых сорвал ветку — жить стало легче, но не веселее. Голую туземку Семен усадил на траву, велел Питу отгонять от нее мух, а сам пристроился напротив и начал устанавливать ментальный контакт. Кое-как это получилось.

— Ты кто? Зовут тебя как?

— Нилок…

— Это имя?

— Зовут меня так…

— Ты уже не боишься?

— Боюсь…

— А чего тогда за нами увязалась?

— Я… Мне… А-а-а!!

Семен вздохнул и стал ждать, когда она перестанет плакать, стараясь не прервать мысленный контакт. Впрочем, джентльменствовать ему расхотелось, как только он вспомнил события сегодняшнего дня:

— Знаешь что, девочка? У вас тут своя свадьба, а у нас — своя! И нам до вашей, по большому счету, дела нет! Нам с Питом некогда — я вчера и снаряжение в лесу оставил, и сумку в кустах бросил. Мыши, небось, уже все ремни изгрызли! А там у меня еще и курица была — протухла уже, наверное! Так что проваливай в свою деревню! А если будешь реветь или топиться, то мы тебя к дереву привяжем — как было! И будешь стоять кверху попой, пока тебя муравьи не съедят!

— Не на-а-а-да!

— Тогда не реви! Отвечай на вопросы четко и внятно! Ты меня понимаешь?

— Да-а…

Кое-как — со срывами и в муках — первый допрос провести удалось. Результаты его были безрадостны.

Нилок действительно принесли в жертву главному лесному божеству. Для себя, чтобы не путаться, Семен обозначил его «лешим». Отдали ее не на съедение, конечно, а в качестве сексуальной партнерши. Туземцы так поступают, когда лесная нечисть совсем уж распоясывается. «Хотелось бы верить, — размышлял Семен, — что в данном случае жертвоприношение состоялось из-за Пита, который переломал все ловушки в округе. Но, увы, скорее всего, это не так. Наверное, это я — мерзавец — запугал простодушных аборигенов своими песнями».

В качестве умиротворяющей жертвы принято использовать юную девственницу, чтобы можно было потом понять, воспользовался ею леший или нет. Если воспользовался, то все будет хорошо — мертвую похоронят по-человечески, а живую оставят жить. Если же леший на соблазн не поддастся, могут и на следующую ночь оставить в лесу. А потом еще на одну… Только это дело ненадежное — гораздо вернее отвергнутую особу убить, тело выбросить в чащу, а на освободившееся место привязать другую — краше прежней.

Семена давно уже было трудно удивить первобытной жестокостью, но в данном случае он засомневался — получался как бы перебор. Он начал задавать уточняющие вопросы, и многие подозрения подтвердились: конечно же, общинники мухлюют с выбором жертвы, да и родственники девушки ведут себя нечестно. Они могут втихаря принести ей поесть-попить, а то и (страшно сказать!) отвязать на ночь, а утром снова привязать и измазать ей ноги кровью. Только Нилок все это не светит по очень простой причине — родственники у нее напрочь отсутствуют. Как же так?! А вот так: она вообще не местная!

«Только сиротинушки на чужбинушке нам и не хватало, — горько усмехнулся Семен. — Сейчас выяснится, что ей действительно деваться некуда».

Каким образом Нилок оказалась среди чужого народа, Семен сразу не понял и уточнять пока не стал. Зато предположил, что держали ее лесовики именно в качестве будущей «лешачьей невесты» — чтоб со временем заменить ею кого-нибудь из своих. Несколько лет она прожила в какой-то общине, а когда подросла, пьяная молодежь лишила ее невинности. Парней старейшины выпороли, а пострадавшую продали в другую деревню, скрыв дефект.

— И много за тебя пива дали? — поинтересовался Семен.

— Не знаю…

— А лет тебе сколько? Точнее, зим?

— Много — больше десяти!

— Кто бы мог подумать?! — усмехнулся Семен. — Совсем старуха!

Юмора девушка не поняла и снова собралась плакать, но передумала и огрызнулась:

— Сам старый пень!

— Но-но, полегче, — осадил ее Семен. — Пора нам закругляться. По всем законам приключенческого жанра нужно, конечно, взять тебя с собой и сделать возлюбленной главного героя — то есть меня. Обстоятельства этому, в целом, благоприятствуют: ты вроде бы не робкого десятка (по женским меркам, конечно), спереди и сзади все у тебя выглядит вполне прилично. Кроме того, моя Эльха почти блондинка, а ты брюнетка, так что если вас иметь по очереди… М-да-а… Только ничего не выйдет! Давай лучше подумаем, как тебя вернуть в деревню.

— Лучше в омут головой!

— Да топись на здоровье! Разве мы против?

— А-а-а! Гургул проклятый! Ненавижу-у! Зачем отвязывал?! Лучше бы я та-ам!

— Так давай обратно привяжем! — обрадовался Семен. — На том же месте в той же позе!

— У-а-а-а!

— Хватит реветь! Не можем мы тебя взять с собой!

— Почему?

— А вот потому! Там, за лесом, большая река. А за рекой степь, в которой живет народ Мамонта. У тебя есть то, чего у этого народа нет, и никогда не было! И не надо нам этого!

Слушательница перестала плакать и уставилась на оратора:

— Есть у меня… что?

— Вши, — грустно вздохнул Семен. — С ними и в будущем трудно бороться, а уж здесь… Надеюсь, что мы с Питом еще не подхватили эту гадость. Так что отправляйся домой!

Они находились в состоянии мысленного контакта, и вряд ли Нилок не поняла, о чем идет речь. Скорее всего, она просто не видела ничего дурного в наличии на теле этих насекомых. На приказ же она отреагировала по-своему: повернулась и… встала на четвереньки в знакомую позу «подставки»: