Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Тут в самый раз было бы войти в образ человеколюбивого благодетеля и ахнуть:

— Ах, как же! Помню!

Но я искренне не мог ничего воскресить в памяти.

— Как же так, — почти обиделся майор, — неужели забыли случай с выборами и лектором?!

Тут же все вдруг встало на места.

Зимой пятьдесят первого года я учился на курсах политсостава в Чите. На одном из потоков был избран секретарем партийной организации. Время учебы совпало с подготовкой к очередным выборам в органы власти, и об этот населению на каждом шагу напоминали плакаты, предвыборные листовки с портретами и биографиями кандидатов, и всюду, где только можно, появлялись настырные агитаторы и степенные лекторы из обществ, которые несли в массы свет политических знаний.

Два слушателя курсов, лейтенанты Арутюнов и еще один, чью фамилию я давно забыл, получили увольнение и пошли в кино. Что уж там шло в кинотеатре «Забайкалец» вспомнить сейчас трудно, но перед началом сеанса перед собравшимися появился лектор, чтобы объяснить им широкие права членов социалистического общества. Он поднялся на сцену, занял место на трибуне перед экраном и заговорил.

Лектор был невелик ростом, сизонос и лыс. Людей такого склада в нашей деревне определяли словами «гриб махортинский». Из-за трибуны торчала только верхняя часть его головы, включавшая большие роговые очки, а под лампой, при резких движениях лектора солнечным зайчиком сверкала зеркальная плешь.

— Засел как в танке, — сказал Арутюнов приятелю. — Теперь и гранатой не выбьешь. Будет бубнить до скончания века.

Офицеры взглянули на часы и поняли, что если лектор протреплется еще минут пятнадцать-двадцать, объясняя преимущества социалистической избирательной системы, то кино до конца они не досмотрят: кончится срок увольнения, а им к отбою надо вернуться в казарму.

Решение созрело быстро.

— Попросим? — предложил Арутюнов.

— Железно, — согласился приятель.

Два офицера разом встали со своих мест, спотыкаясь о ноги зрителей, сидевших в одном ряду с ними, выбрались в центральный проход. Прошли по нему к сцене. Поднялись на нее. Лейтенант подошел к стулу, на котором висела одежда лектора. Взял в руки его пальто и шапку.

Тем временем Арутюнов подошел к трибуне, подхватил лектора под мышки, приподнял и выставил из уютного убежища наружу. Положил обе руки на борта трибуны. Оглядел зал и произнес короткую, но пламенную речь.

— Нечего нас за советскую власть агитировать, товарищи. Верно?

Зал одобрительно загудел. Лекции перед киносеансами в период предвыборной кампании уже заколебали всех. Ко всему неожиданное шоу развевало скуку, которую лектор сумел нагнать на тех, кто нетерпеливо ждал «кина».

— Призываю вас, товарищи, — продолжал Арутюнов, — в день выборов дружно прийти к избирательным урнам и отдать голоса за кандидатов нерушимого блока коммунистов и беспартийных.

В зале оживленно зааплодировали.

— Механик! — голос Аруюнова прозвучал с командирской властностью и так громко, чтобы его услышали в кинобудке. — Начинай!

Потом офицеры отдали лектору его пухлую папку с текстами докладов и лекций, нахлобучили на голову шапку, которая прикрыла плешь накосе боке, накинули на плечи пальто и подтолкнули к выходу.

— Шуруй, дед, и побыстрее. Ты свое дело сделал и всех нас сагитировал.

Лектор, подобрав полы пальто, засеменил к выходу. Свет в зале погас и в кинобудке застрекотал проектор. Зал одобрительно похлопал в ладоши, отмечая заслугу офицеров, ускоривших начало киносеанса. А те скромно сели с краю, заняв места у прохода.

Минут через десять, когда фильм уже шел, к Арутюнову подошла женщина и, нагнувшись к его уху, шепнула:

— Ребята, я директор кинотеатра. Вам надо быстренько уходить отсюда. Лектор позвонил в управление КГБ и сейчас сюда могут нагрянуть…

Хмелек в головах лейтенантов развеялся разом. Они зашевелились и разом встали.

— Не туда, — предупредила директорша. — За мной. Я вас выведу через сцену.

Втроем, стараясь как можно меньше шуметь, через пожарный выход они оставили зал. Морозный воздух улицы быстро привел лейтенантов в чувство. И осознание происшедшего заставило пойти на серьезный риск.

У них было два выхода. Первый — скрыть происшедшее и оттянуть время разоблачения, которое неизбежно привело бы к обычным для сталинских времен последствиям. КГБ, «защищая» избирательные свободы советских граждан, смогло бы проявить себя во всем блеске и обратить дурацкую пьяную выходку в серьезную политическую провокацию. Второй — во всем признаться своему начальству. Риск, если честно, у такого шага тоже был немалый. Никто не мог знать, как поведет себя начальство. Вдруг у кого-то возникнет желание проявить высокую политическую бдительность…

И все же лейтенанты рискнули.

Едва вернувшись в казарму, Арутюнов подошел ко мне, отозвал по дружески в сторону и изложил все, что с ним произошло.

Я мгновенно понял, в какое дерьмовое положение попали ребята. Спустить дело на тормозах у меня, не обладавшего командирскими правами, никакой возможности не имелось. Докладывать о происшествии по команде, означало расширять круг людей, которым станет известно о деле, не терпевшем огласки.

Первым, кому мне полагалось обратиться по команде был командир учебной роты капитан Студент. Строгий служака-белорус, справедливый и честный. К кому он потом пойдет с докладом я не знал. Потому решил нарушить требования субординации и утром, когда на службу прибыл начальник курсов полковник Каплин, сразу зашел к нему.

Надо сказать, что мой доклад он встретил эмоциональным взрывом: вскочил со стула, закричал со злостью:

— Ты, секретарь, их воспитываешь, значит и отвечай.

В одной из моих служебных аттестаций, которые регулярно составляют на офицеров и потом знакомят с ними, записано: «Бывает груб и невыдержан с начальниками и старшими». Не Каплин это писал, но испытать дефекты моего воспитания пришлось и ему. В состоянии минутной утери самообладания я стукнул кулаком по начальственному столу кулаком: Массивная чернильница, украшавшая письменный прибор, подпрыгнула, опрокинулась и фиолетовые чернила пролились на плексиглас, покрывавший столешницу.

— Это я их воспитываю?! Так?!

Но пролитые чернила сделали свое дело.

Каплин обессилено сел и, печально на меня посмотрев, спросил:

— Кто еще знает о происшествии?

— Два лейтенанта, вы и я.

— Что будем делать? Уверен, те, — Каплин произнес последнее слово с особым нажимом, — случай этот просто так не оставят.

— Я бы не стал людей подставлять. Но как это сделать, не знаю.

— Ты точно уверен, что лейтенанты о своих подвигах болтать не будут?

— В чем другом — нет, а в этом — уверен.

Каплин одной рукой вытирал плексиглас старой газетой, другой снял трубку военного телефона и через коммутатор штаба дозвонился до члена Военного совета Забайкальского военного округа генерал-майора Узина.

— Товарищ генерал, есть необходимость срочно встретиться.

— Приходи, буду ждать.

— Вопрос личный, может я подожду, когда вы освободитесь?

— Приходи. Буду ждать.

Мы собрались и вдвоем двинулись к штабу военного округа.

Не знаю, существовала ли у Каплина какая-то договоренность с Узиным на случай, если говорить о чем-то в кабинете было нежелательно, но генерал-майор ждал нас на улице у входа в штаб. Было холодно и мне тогда показалось странным, что он не остался в кабинете, где спокойно мог поговорить с нами. Сегодня по этому поводу скажу одно: святая армейская простота! Лейтенант несокрушимой и легендарной даже не имел представления о том, что кто-то бдит ночами и днями, слушает и записывает все, что говорят люди, перлюстрирует и читает их письма, выслушивает наветы доносчиков, хватает, сажает и допрашивает всех, кто даже чуть-чуть кажется подозрительным.

Это сейчас мы все знаем и верим, что так было всегда.

Каплин подробно изложил Узину суть происшествия. Тот слушал, изредка потирая уши, которые прихватывал морозец. Когда Каплин замолчал, генерал спросил:

40
{"b":"27314","o":1}