Подчиненные относились к своему начальнику двояко. С одной стороны генерал привлекал тем, что к себе относился буквально со спартанской строгостью. В гарнизонах всегда знают все обо всех. Знали все и о генерале. Говорили, что в любой день, в любую погоду он вставал в пять утра, занимался на улице физзарядкой, бегал, умывался ледяной водой. В штаб генерал ездил на служебной машине, а его жена, работавшая в гарнизоне, добиралась туда только на автобусе.

В то же время людей обижала, а еще чаще оскорбляла грубость комдива. Он мог учинить разнос старшему в присутствии младшего, не разобравшись, в крикливых тонах порой отчитывал невиновного, а когда это выяснялось, не считал нужным извиниться.

Однажды я сам стал свидетелем дикого случая. Генерал шел по территории гарнизона. Когда вдали появились два солдата. Заметив, что обязательно встретятся с начальником, они повернулись и побежали.

— Догнать! — приказал генерал.

Солдат догнали.

— Почему убежали?

— Боялись встретиться с вами, — ответил один из солдат откровенно.

Будь у Зайцева ума побольше, он бы смог сделать этот случай выигрышным для себя. Достаточно было сказать: «Убедились, что я не кусаюсь? Теперь идите». Но генерал не отказался от своего обычного репертуара:

— Десять суток ареста за трусость. Каждому.

Накопившись, конфликты местного значения выплеснулись за пределы гарнизона. Ими занималась наше редакция. Стали они известны Батову.

Разговор у командующего войсками с генералом Зайцевым был долгим и трудным. Комдив упорно доказывал свою правоту. «Знаю я этих жалобщиков, — утверждал он. — Им не нравится моя требовательность». — «Нет, — говорил Батов. — Это неправда. Жалуются не на вашу строгость. Людей оскорбляет грубость». — «Что ж, может, мне теперь не пользоваться дисциплинарными правами?» — «Вы и так ими не пользуетесь, — сказал Батов. — По моей просьбе политуправление подсчитало: за год вы не поощрили ни одного человека, зато буквально каждый день на гауптвахте бывает ваш „крестник“…

Тут Батов произнес фразу, которую я поспешил записать: «Дисциплинарная практика, в которой есть только взыскания, — это улица с односторонним движением, по которой с другого конца без предупреждения пускают танк…»

В конце беседы Батов посоветовал Зайцеву:

— Вам бы в народный суд сходить, поучиться. Там и закоренелым преступникам самые строгие приговоры выносят спокойно, без оскорблений. Судьи знают — за ними авторитет государства. За вами тоже этот авторитет. Именно государство дало вам право поощрять и наказывать. А вы только наказываете. Хуже того, каждое взыскание сопровождаете оскорблениями…

Совладать со своим вздорным характером человеку бывает труднее, чем исправить любой другой недостаток. К сожалению, не сумел ничего с собой поделать и Зайцев.

А вот умение самого Батова в любой обстановке разговаривать с людьми спокойно, щадя их достоинство, и в то же время быть предельно требовательным я бы назвал вершиной командирского искусства общения.

Мне довелось быть вместе с Павлом Ивановичем на собрании партийного актива одной из дивизий Южной группы войск. Вечером, после окончания собрания, в офицерской столовой накрыли ужин.

Когда все устроились за общим столом, к Павлу Ивановичу, сидевшему посередине, подошел с подносом мужчина в белой поварской куртке и офицерских бриджах с малиновыми кантами. Предложил на выбор несколько сортов закусок, разложенных на маленькие тарелки.

— Спасибо, — сказал Батов. — Мне не надо. — И спросил: — Вы шеф-повар?

— Это мой заместитель по тылу, — предупредительно сообщил Батову генерал — командир соединения. — Полковник…

И он назвал фамилию офицера.

— Очень приятно, — сказал Батов. — Сядьте рядом со мной, товарищ полковник.

Когда полковник нашел стул и присел, Батов спросил:

— У вас что, непорядок в хозяйстве? Хищения? Растрата?

Лицо полковника вспыхнуло.

— Никак нет, — растерянно доложил он. — Все в порядке. Даже не знаю, почему у вас сложилось такое мнение…

— Ну, вы сняли камень с души, — облегченно сказал Батов. — Я по опыту знаю: если офицер берет на себя обязанности официанта, значит, старается услужить. А для чего? Обычно чтобы заслужить благосклонность, заставить старших на свое хозяйство смотреть сквозь розовые очки.

— И в мыслях не было, товарищ генерал армии.

— Вы неискренни, товарищ полковник, — заметил Батов с укоризной. — Услужить вы старались. Однако мне это неприятно. Полковник в роли подавальщика — это ненормально. Вас не для этого произвели в такое высокое звание и назначили на должность. Очень плохо, когда человек поступается своей гордостью ради суетной выгоды…

Внимательность Батова к людям, к их достоинству порой удивляла своей глубиной и искренностью.

Как— то командование Южной группой войск решило провести совещание отличников боевой и политической подготовки. Магия круглых чисел довлела над организаторами, и они пригласили на мероприятие ровно сто человек.

В один из дней солдаты из разных гарнизонов приехали на окраину Будапешта Шашхалом, где на территории бывшего военного училища имени Ференца Ракоци находился штаб группы советских войск и собрались в просторном Доме офицеров. Все шло строго по плану. Сперва выступали сами отличники. Потом выступило руководство. В заключение встречи командующий вручил отличникам именные часы. После окончания церемонии награждения, когда полагалось поблагодарить участников и сказать им «до свидания», Батов неизвестно по какому наитию спросил:

— Все ли присутствующие получили часы?

Зал дружно ответил: «Все!» Тем не менее в одном из рядов поднялась рука…

Оказалось, что на совещание приехали не сто, а сто один человек. Но это выяснилось позже, а пока командующий решал щекотливую проблему: как сделать, чтобы солдат, приглашенный в гости, но обойденный вниманием, не остался обиженным. Ведь не спроси генерал, он бы так и вернулся в часть со щемящим чувством обиды.

— Есть у нас еще часы? — спросил Батов генерал-полковника — начальника тыла группы войск.

— Нет, — доложил тот. — Было ровно сто.

Нетрудно представить самые разные варианты поведения командующего в такой ситуации. Во-первых, карающий взгляд в сторону тех, кто просчитался. Во-вторых, раздраженный приказ: достать часы! Немедленно! Хоть из-под земли!

Батов ни словом, ни жестом не выдал раздражения. Улыбаясь, он обратил взор к солдатам, сидевшим в зале:

— Вот что я предложу, товарищи. Давайте сговоримся: я сейчас спущусь к вам и будем вместе сидеть до тех пор, пока нам не достанут еще одни часы. А чтобы не было скучно, попросим показать кино. Верно?

Ответное «Верно!» прозвучало так твердо, так уверенно и с такой силой, что легко представить, как поднялись бы солдаты, если командующий вдруг приказал: «Вперед!»

Все спокойно просмотрели кино. Батов сидел с солдатами в зале. За это время нашлись часы. И даже именные.

Когда зажгли свет, смущенный солдат вместе с командующим поднялся на сцену. Батов вручил ему часы, пожал руку. Зал аплодировал долго и яростно. Мне даже показалось, что за себя собравшиеся радовались меньше, чем за товарища.

И еще раз спросил генерал:

— Теперь у всех часы?

— У всех! — дружно ответил зал.

— Сверим время, — предложил Батов. Взглянул на свои генеральские и сказал: — На моих восемнадцать сорок. У всех так? Вот и отлично. Давайте служить по единому времени, по высшим требованиям, которые оно нам предъявляет. Теперь до свидания — и по боевым местам! Желаю успехов в службе, товарищи!

Гости уехали. Все, кто был связан с подготовкой совещания, кто допустил промашку, ждали грозы. Ее не последовало. Подводя итоги, Батов лишь заметил, что просит на будущее недостатков не допускать. И все.

В жаркой афганской пустыне сидит лейтенант, потный, усталый. Подъезжает на бронетранспортере генерал Лейтенант подбегает с докладом: