И, ощерившись, он показал два ряда острых, сильных белых зубов, причем они были острее на концах, чем это обычно свойственно людям.

— Я кусаю отца, когда он приходит домой пьяный и начинает меня бить. И я однажды так его куснул, что он надолго запомнил.

Рэт рассмеялся пронзительным, резким смехом.

Rat— крыса (англ.).

— И три месяца он остерегался меня бить, даже пьяный, а он пьян всегда.

И засмеялся еще резче и пронзительнее.

— Он, между прочим, благородного происхождения, джентльмен, а я сын джентльмена. Он был директором большого пансиона, пока его оттуда не вышвырнули. Мне было тогда четыре, и моя мать умерла. Сейчас мне тринадцать. А тебе сколько?

— Мне двенадцать, — сказал Марко.

Рэт скорчил завистливую мину.

— Вот бы мне таким рослым быть, как ты. А ты тоже сын джентльмена? У тебя вид такой.

— Я сын очень бедного человека, — ответил Марко, — мой отец — писатель.

— Тогда бьюсь об заклад, что он тоже вроде джентльмена, — решил Рэт. И вдруг спросил: — А как называется другая политическая партия в Самавии?

— Это партия Марановичей. Яровичи и Маранбвичи борются за власть уже пять веков. И то одна династия одерживает верх, то другая, когда ей удается убить кого-нибудь из правителей, как, например, она убила короля Марана, — без запинки ответил Марко.

— А как звали династию, которая правила еще до того, как начались все эти войны? Первый из Марановичей убил их последнего короля?

— То были Федоровичи, но последний король этой династии был скверным человеком.

— А его сына они так и не нашли, — заметил Рэт, — того самого, которого стали звать Исчезнувший Принц.

Если бы не прекрасная, много раз тренированная выдержка Марко, он бы вздрогнул при этих словах. Так было странно услышать о герое своих грез на грязной улице лондонских трущоб и почти сразу же после того, как он так много о нем думал.

— А что ты о нем знаешь? — спросил Марко, и уличные мальчишки с любопытством подтянулись к ним, чтобы услышать ответ.

— Не много. Я только читал о нем в одном рваном журнале, который нашел на улице. И человек, который о нем писал, считал, что это фигура полулегендарная, и высмеивал тех, кто верил в его существование. Он еще говорил, что теперь бы ему самое время вернуться, да вот он почему-то намерения такого не имеет. Я сам насочинял о принце разные истории, потому что этим ребятам было интересно меня слушать. Но это же все выдумка.

— Но нам этот парень, принц то есть, нравится, — раздался чей-то голос, — так что был он первый сорт, умел драться за правду и сейчас бы стал, окажись он вдруг в этой самой Самавии.

Марко быстро прикинул в уме, что он может им рассказать, и заговорил:

— Нет, он не полулегендарная фигура, а историческая. Он часть истории Самавии. Я тоже кое-что о нем знаю.

— А каким образом ты о нем узнал? — спросил Рэт.

— Мой отец — писатель, у него много книг и разных бумаг и он многое знает. А я люблю читать и хожу в общедоступные библиотеки. Там всегда можно получить книги и газеты. А потом я задаю отцу разные вопросы, и он отвечает. Сейчас во всех газетах пишут о Самавии.

Такое объяснение, по мысли Марко, было и достаточно правдивым, и не заставляло ненароком выдать его тайну. И действительно, в те дни невозможно было открыть любую газету, чтобы не прочитать новости и репортажи о событиях в Самавии.

Рэт оживился, мысленно прикинув, какие новые источники информации могут перед ним открыться.

— Садись вот здесь, — сказал он, — и расскажи, что ты знаешь о принце. Вы тоже садитесь, ребята.

Сесть можно было только на неровную булыжную площадку, но Марко частенько приходилось раньше сидеть и на булыжниках, и на голой земле, и другим ребятам тоже.

Марко сел рядом с Рэтом, остальные ребята последовали его примеру и уселись перед ними полукругом. Два предводителя, так сказать, сомкнули ряды.

А затем вновь пришедший заговорил. Это был увлекательный рассказ, рассказ об Исчезнувшем Принце, и Марко постарался придать повествованию наивозможную достоверность. Да он и не смог бы иначе. Он же знал, в отличие от остальных, что все было именно так, как он рассказывал. И он знал Самавию как никто из них. С семи лет он рассматривал с отцом ее карты, он мог бы свободно ориентироваться в любой части страны, где бы ни очутился, в лесах или на горах. Он знал там каждую большую дорогу и узкую тропинку, а в столице Самавии, Мельзаре, мог бы найти любую улицу с завязанными глазами. Он знал там все крепости, церкви и дворцы, где жили богачи, и кварталы бедняков. Однажды отец показал ему план королевского дворца, и они вместе долго изучали его, пока мальчик наизусть не затвердил, где какие апартаменты и коридоры. Но об этом он не рассказал. Это относилось к тому, о чем надо молчать. Однако о горах, изумрудных бархатных лугах на склонах этих гор, кончающихся у самых голых каменистых вершин, он мог говорить и он рисовал перед мысленным взором слушавших широкие равнины, где табуны вольных, необъезженных скакунов паслись или мчались, раздувая ноздри, жадно впитывая ветер свободы. Марко описывал плодородные долины, по которым текли чистые, прозрачные реки и тучные стада овец приникли к зеленой, сладкой, сочной траве. Марко рассказывал обо всем этом, потому что мог правдиво объяснить, откуда почерпнул эти сведения.

— Ты прочел о Самавии в одном выброшенном, разорванном журнале, — сказал он Рэту, — но в бесплатной библиотеке много номеров этого журнала и там напечатана не одна статья о Самавии. Автор их утверждает, что это одна из самых прекрасных стран, которые он когда-нибудь видел, и одна из самых богатых природными ресурсами.

Ребята, сидевшие перед ним и Рэтом, ничего не знали о плодородии почв и вообще о других странах. Они знали только трущобы Лондона, его грязные дворы и улицы. Они были невежественны и грубы и как с самого начала пялились на Марко, так теперь слушали его, вытаращив глаза. А когда он стал рассказывать о самавийцах, которые несколько столетий назад были настоящими великанами и охотились на диких лошадей, ловили их и приручали каким-то особым волшебным способом, ребята разинули рты, ведь такие рассказы способны увлечь воображение любого мальчишки.

— Дьявол меня побери, хотелось бы поймать такого ко-няшку! — воскликнул один из них, и его дружно поддержали другие голоса.

А когда Марко стал повествовать о лесах без конца и края, о пастухах и погонщиках стад, которые играли на свирелях и слагали песни о подвигах и высоких деяниях и мужестве, ребята заулыбались от радости, даже не сознавая, что улыбаются. В этом заброшенном, булыжном колодце, окруженном бедными домами, рядом со старым, забытым кладбищем они слышали шелест зеленых кустов, в которых гнездились птицы, легкий посвист летнего ветерка в прибрежных травах, веселое журчанье говорливых ручьев. И все это они представляли, когда Марко рассказывал об Исчезнувшем Принце, потому что принц Айвор тоже любил рощи и лесистые горы и жизнь на вольном воздухе. А когда Марко живо изображал, как высокий, сильный, молодой принц едет верхом и все радуются при виде него, мальчишки опять безотчетно улыбались от восхищения.

— Да, вот если бы он не потерялся! — опять кто-то крикнул из них.

А когда Марко рассказал, как плохо стало самавийцам от постоянных междоусобиц и притеснений, мальчишки тоже начали вздыхать и волноваться. Но вот он дошел до эпизода, когда вооруженная толпа ворвалась во дворец и стала требовать, чтобы король сказал, где принц, и услышала ответ короля. Конечно, мальчишки не пожалели ругательств и разных скверных слов.

— Этот старый черт спрятал его куда-нибудь, в какой-нибудь подвал или же убил его до смерти — вот что он сделал! — зашумели они наперебой. — Вот если бы мы там оказались, то выдали бы королю как следует, чтобы не очухался.