— При таком освещении, Чико, тебя видно со всех сторон. Я сказал, пригнись ниже, и это значит ниже.

Чико присел у парапета:

— Где нужно установить все это барахло?

— Примерно в десяти ярдах справа от меня.

Чико кивнул, но на лице его появилось выражение беспокойства:

— А вам не кажется, что новый источник света привлечет его внимание?

Гарри неторопливо обдумал эту мысль:

— Тогда перенеси его ярдов на пятнадцать.

Наблюдение — это просто еще один синоним слова «ожидание», как правило, в темном и укромном месте. Гарри Каллахэн и Чико Гонзалес занимались ожиданием на залитой холодным неоновым светом крыше, поеживаясь на ветру. Под ними, на Вашингтон-сквер, сновали люди — хиппи с гитарами, стайки девушек в мини-юбках и обтягивающих лосинах, за которыми в тщетной надежде бродили осатаневшие матросы, на скамейках сидели старики и в свете уличных фонарей читали вечерние газеты; несколько человек прогуливались у открытых дверей собора святых Петра и Павла.

Гарри внимательно рассматривал каждого из них, переводя окуляры бинокля от одной группы людей к другой.

— Есть что-нибудь? — тихо спросил Чико.

Гарри отложил бинокль и взял рацию.

— Ни черта, — вяло ответил он и нажал кнопку вызова. — Группа семьдесят один… Группа семьдесят один. Ответьте. Прием.

В наушниках возник голос Фрэнка Ди Джорджио:

— Как там у вас погодка, небожители? Прием.

— Паршивая. И вообще все паршиво. Никаких признаков. Дадим ему еще час. Конец связи.

Гарри откинулся назад, выключил рацию и снова поднял бинокль. Сцена почти не изменилась. Меньше стало парочек. Один из стариков закрыл лицо газетой и улегся на скамейке. Перед входом в церковь неторопливо прохаживался священник.

— Кто это в одежде падре? — спросил появившийся рядом Чико.

Гарри опустил бинокль:

— Отец Антонио Коламбо — между прочим, в своем собственном одеянии.

— А он знает, что мы используем его как приманку? — изумился Чико.

— Прежде чем принять сан, отец Антонио три года служил в восемьдесят втором воздушно-десантном полку. Когда я предупредил, что он может оказаться мишенью для снайперской винтовки, отец Антонио лишь рассмеялся мне в лицо.

— Что ж, — философски заметил Чико, — это именно то, что начертано над нами. Иисус спасет.

Медленно текли минуты, ветер из просто холодного стал пронизывающим. Из темноты наползали клочья серого тумана, на которые тут же набрасывался неон и деловито раскрашивал зеленым и розовым. Гарри вновь и вновь оглядывал площадь. Церковь уже готовилась к закрытию — последние прихожане покидали ее, кивнув на прощание отцу Коламбо, и исчезали в сгущавшемся тумане. И вот каким-то боковым зрением Гарри увидел это — едва заметное движение, слегка изменившиеся контуры тени. На противоположной крыше кто-то был.

Гарри скользнул за парапет и схватил рацию:

— Группа семьдесят один… Группа семьдесят один. Рыба клюет… рыба клюет.

— Что случилось? — хриплым шепотом спросил Чико.

— Сукин сын взял наживку, — он передал Чико бинокль. — В правом углу… у вентиляционной будки.

Руки Чико немного дрожали — от холода, ожидания и изрядной дозы здорового страха. Он отрегулировал фокусировку, и противоположная крыша оказалась прямо у него перед глазами, словно расстояния в пятьдесят ярдов и три этажа не было. У вентиляционной будки на корточках сидел человек и внимательно разглядывал Вашингтон-сквер.

— Быстро к прожектору, — скомандовал Гарри. — Когда я подам знак, направь луч прямо на него. Он подпрыгнет как кролик, так что постарайся не упустить его.

— Есть! — Чико быстро пополз на свою позицию.

Гарри поднял «винчестер» и осторожно вставил большую обойму с четырьмя патронами пятьдесят восьмого калибра — патрон бесшумно выскользнул из магазина и лег в ствол. Заклинило предохранитель, и Гарри выругался — он несколько раз осторожно, но настойчиво надавил на рычажок, и тот в конце концов встал на место, издав при этом громкий щелчок.

Услышал ли человек этот звук? Маловероятно, и, тем не менее, Гарри почувствовал, как напряглась фигура рядом с вентиляционной будкой, когда он поймал ее в прицел. Человек замер в полусогнутом положении, словно дикое животное принюхиваясь к опасности, которую доносил до него ветер.

Готов броситься наутек, решил Гарри. Он зафиксировал темное пятно в перекрестии оптического прицела и громко крикнул:

— Давай!

Прожектор вспыхнул, ослепительный белый свет разорвал туман. Луч промахнулся на добрых два фута, чиркнул по углу будки и высветил на поверхности крыши яркую, почти «лунную» дорожку.

БУМ!

Гарри стрелял чуть левее светового пятна, и пуля разнесла угол вентиляционной будки.

— Левее! — крикнул он. — Левее!

Чико плавно сместил луч прожектора, и он на мгновение выхватил из темноты ноги убийцы, который зигзагом мчался по крыше, продираясь сквозь лабиринт развешанного белья.

БУМ!

Разрывная пуля с пронзительным визгом вошла в покрытие крыши у самых ног человека, оставив после себя каверну диаметром никак не менее десяти футов. Человек полуобернулся на бегу и выстрелил с бедра, почти не целясь, в направлении прожектора. Пуля попала в ограждение крыши, где-то посередине между Гарри и прожектором. Осколки кирпича и не уступающего ему в твердости строительного раствора со свистом ушли в небо, словно шрапнель.

БУМ!

Издав глухой хлопок, лопнула бельевая веревка, один конец ее с полощущейся на ветру одеждой взметнулся вверх, словно хвост воздушного змея.

— Черт возьми! — Гарри был вне себя от ярости.

Убийца нырнул за кирпичное ограждение лифтовой шахты и бросился навзничь. Гарри видел ствол его винтовки и тщательно прицелился в оштукатуренный угол.

БУМ!

Угол ограждения скрылся из вида в клубах каменной крошки, и убийца снова бросился бежать — низко пригнувшись, он, тем не менее, продолжал стрелять с бедра, из навинченного на дуло глушителя вырывались длинные языки пламени. Пуля, словно рассерженная пчела, прожужжала рядом с головой Гарри, другая вырвала из рук Чико прожектор, засыпав его с ног до головы битым стеклом.

— С тобой все в порядке, Чико? — окликнул его Гарри.

Чико сидел на гудроновом покрытии и тупо таращился на искореженный прожектор:

— По-моему… по-моему… да.

Гарри проклинал темноту. На противоположной крыше он ничего не видел, кроме слившихся неподвижных теней, — Гарри внимательно вглядывался в каждую из этих теней и молил Бога, чтобы одна из них двинулась с места.

— Ну же, ублюдок, — шептал он, — беги, спасайся!

И молитва его была услышана. Убийца несколько раз выстрелил на бегу — винтовка его закашлялась, плюнула языками пламени, и пули пронзили вращающуюся конструкцию. Неоновая труба взорвалась, осколки ее дождем посыпались вниз. Замкнувшиеся провода ощетинились каскадом синих искр. Часть перебитой металлической решетки рухнула с высоты семи этажей на мостовую, предав забвению розового ИИСУСА.

— Мы упустили его! — это был вопль отчаяния. Человек мчался к аварийной лестнице, траекторию его движения можно было проследить лишь по тонким струйкам пламени огрызающейся винтовки. И прежде чем у Гарри появилась наконец возможность ответного выстрела, человек уже скрылся из вида.

— Вперед! — держа «винчестер» двумя руками, Гарри рванулся к двери и провалился в темноту — он стремительно бежал вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Черным ходом выскочил в переулок. За спиной со взведенным револьвером в руке сопел Чико.

— Прикрой перекресток, Чико!

Увидев, как Чико рванулся в сторону ярко освещенной улицы, Гарри нырнул в темный проход между двумя зданиями — винтовка плотно прижата к бедру, указательный палец на спусковом крючке. Он двигался медленно, тщательно соизмеряя шаги, глаза ощупывали каждый дверной проем, каждую груду мусора. Он завернул за угол и оказался в следующем проулке, еще более узком, темном и зловещем. Ладони его вспотели от напряжения: в столь ограниченном пространстве тяжелый и громоздкий «винчестер» представлялся не вполне уместным. Гарри отдавал себе отчет, что если сейчас что-то и произойдет, то все будет окончено в долю секунды. Размышляя, не бросить ли ему «винчестер» и продолжить поиск с более удобным пистолетом, Гарри на чем-то поскользнулся и пребольно стукнулся коленом об асфальт. Грубо выругавшись, вскочил на ноги. Немного тянуло запястье левой руки, которой он подстраховал падение, а через дырку на правой штанине холодный ночной воздух приятно обдувал ссадину. Пальцы его были в чем-то липком, в чем-то, что напоминало бензин… или кровь.