– Константин Игнатьевич, – подал голос Бэ. Поляков. – Если действительно нужны хорошие рифмы на сельский лад, нужно действовать по системе. На самотек нам полагаться нельзя. Почему бы не заказать поэта? Выдать социальный заказ, предложить гонорар. И будут стихи.

– Где найти такого поэта? – спросил Главный. – И чтобы был без закидонов. – Он хмыкнул. – Ха, уютно под тобой. Надо же!

– Будет, – пообещал Боря. – Как штык. У меня в Москве есть мужик, он воспоет все, что мы попросим. Главное – гонорарий.

– Зайдешь с кандидатурой к заму, – озадачил Полякова Главный. – С ним вместе определите цели, которые следует поставить перед поэтом. Иначе он нам балладу об ананасах в шампанском, а мы ему – плати гонорар. Предупреждаю: лучше синицу в руки, чем шерсти клок. – Главный обвел Великий Хурал проницательным взглядом. – Какие еще идеи есть? Все сегодня должны понять, что нам надо решительно оживить газету. Предстоит делать ее интересно, броско. Во всех измерениях нужен столичный уровень.

– Константин Игнатьевич, – сказал, поднимаясь с места, фельетонист Луков, – у меня тема. Пальчики оближешь. Я ее для московских «Известий» берег. Да вот ваш призыв к столичному уровню… Вижу, надо жертвовать.

– Что у тебя? – спросил Главный. – Изложи суть.

– Значит, так, – сказал Луков, – предлагаю круто осудить бюрократию на колхозной ниве. Осудить, заклеймить, припечатать!

– Есть на то основания?

– Есть, и еще какие. Свежачок. Берендеевский райком партии направил уполномоченным на уборку озимых в колхоз «Красный колос» Шляподурова Василь Федоровича, управляющего трестом парикмахерских. Поставили ему задачу: обеспечить уборку и сдачу зерна государству в срок. Шляподурова многие знают. Он в своем деле – мастер, а в колхозном – ни бэ ни мэ, ни кукареку. Как увеличить настриг волос с головы клиента – для него не задача. А как обеспечить уборку? Чем рожь отличается от пшеницы? Тут не всё так просто. Для начала Шляподуров потребовал повсюду повесить лозунги: «Первый хлеб – государству!» Потом бросил клич: «Давай!» А давали колхозники слабо. Зерно еще не налилось. Тогда стригаль лично рванул в хозяйства. Стал давить: «Брить рожь почище!» «Овсы пострижены плохо». Колхозники в мать-перемать, а деваться некуда. Короче, Константин Игнатьевич, фельетон будет – блеск. Тем более сам товарищ Хрящев таких уполномоченных разделал на виду у всех. Можно фельетон цитаткой подкрепить.

– Где это товарищ Хрящев уполномоченных разделал? – Главный задал вопрос с большим подозрением и пристально поглядел на Лукова. – В какой области?

– В Вологодской, кажется, – ответил Луков. – Точно не помню, но у меня всё записано. Могу свериться.

– Не надо, – сказал Главный, – не сверяйся. Нам такой фельетон не нужен. Покритиковали вологодцев, вот и пусть у них в газете своих шляподуровых размазывают. А мы из-за одного случая родную область позорить на всю страну не станем. Дураки везде водятся. Нужна большая осмотрительность в выборе тем. Наш дорогой Никифор Сергеевич едет сюда не темные пятна выискивать. Ему нужен передовой опыт, и он его ищет. Наша газета призвана дать светлую и широкую панораму областной действительности. А нужен ли в таком случае черный мазок?

Сознательно или нет, но Главный неожиданно подтвердил то, что в виде слухов уже ползло по городу.

В кабинете воцарилось торжественное молчание. Оно свидетельствовало о том, что все понимали ответственность и торжественность момента, понимали и осуждали фельетонные поползновения Лукова. Конечно же, газета просто обязана давать широкую и светлую панораму наших областных достижений. Конечно же, факты, чернящие действительность, в такие торжественные дни предавать гласности незачем.

– Прошу всех понять, что в новых условиях партия требует упорно бить в одну точку – в кукурузу. Значит, в газете надо показать, что наша область повернулась лицом к чудеснице. Пусть товарищ Хрящев это увидит воочию. Нужны приметные заголовки, яркие шапки. Прошу предлагать без стеснения. Хотя бы в плане бреда. Мы шелуху отсеем, рациональное зерно сохраним.

– Есть лозунг, – сказал Стас Бурляев. Сказал и втянул голову в плечи, будто ожидал удара по шее.

– Прошу, – сказал Главный. – Откройте конкурс. Нам всё пригодится.

– Кукурузные початки растут от Крыма до Камчатки, – бросил Стас отчаянно.

– Неплохо, – сказал Главный. – Отнюдь. Возьмем на вооружение. Евгений Михайлович, пометьте там у себя. Можно дать в одном из номеров как шапку на всю первую полосу.

Стрельчук неторопливо развернул блокнот и что-то записал. Б. Поляков счел, что самый раз выступить с сольным номером и ему. Он быстро почиркал карандашом на листке, лежавшем перед ним, и прочел вслух:

– Не пожалел колхозник труда, кукуруза у нас – хоть куда! Поленился весной обормот – пустой у коровы живот.

Главный снял очки и взглянул на Бэ свирепо.

– Шуточки, Поляков? Ну-ну!

– Какие шуточки? – возразил Бэ предельно эмоционально. – Это всерьез. Текстовка к агитплакату.

– Поленился обормот – это, по-твоему, что? Можно так говорить о нашем советском самоотверженном труженике, даже если он лодырь? А?

– Не можно, значит, не будем, – голос Бэ звучал примирительно. – Это же просто вариант. Как вы предложили – в плане бреда.

– Бредить тоже надо в рамках коммунистической морали и здравого смысла, – успокаиваясь, сказал Главный. – Слово не воробей, вылетит – не оправдаешься. Вот накажу вас для примера. Вы мне предлагайте отработанные тексты, а не на тебе боже, чего не вырубить топором.

– У меня еще есть, – сказал Стас Бурляев и опять втянул голову в плечи. Главного он искренне побаивался.

– Излагайте.

– При кукурузном зерне быстрее сало растет на свинье.

Главный выпятил губу, потом облизал ее, будто пробуя слова и вложенное в них сало на вкус. Задумался.

– Стиш деловой, – сказал я, стараясь поддержать Стаса.

– Запишите, Евгений Михайлович, – согласился Главный. – У кого есть еще?

– Вот, Константин Игнатьевич, – продвинулся вперед Федя Куличок, редакционный художник. – Пока товарищи излагали, я набросал эскиз плакатика. Под лозунг «Где кукурузу растят, там большой прирост поросят».

Главный взял лист ватмана и стал разглядывать рисунок. Он почти принюхивался к нему, поскольку ноздри его возбужденно расширились и зашевелились. Наглядевшись, он бросил лист на стол и ткнул в него пальцем.

– Это К Т О?

– Как кто? – удивился Куличок. – Поросенок!

– Так почему же ты ему такую морду нарисовал? На чей портрет намекаешь?

Я заглянул в блокнот, в котором Куличок делал наброски, и заметил, что веселый поросенок круглой сытой мордой и бездумным выражением глаз явно смахивал на одного из партийных вождей, соратников Никифора Сергеевича Хрящева Подбугорного, чей портрет среди других украшал стену нашего зала заседаний. Но высказываться не стал: травить Главного, который уже и без того завелся, было опасно.

– Тоже мне, Турхерейдал! – Зернов, не встретив сопротивления, медленно остывал. – Переделай облик морды на поросячье рыло! И быстро! Тут, при мне. Чтоб свинья была свиньей. И не смотри на стены, где портреты. Лучше даже в свинарник сходи!

Куличок дрожащей рукой потянул рисунок к себе и зашуршал резинкой.

Главный, больше не обращая на него внимания, сказал Стрельчуку:

– Гарнир на первый ударный номер набирается. Теперь подумаем о мясе.

– О кукурузе, – поправил я.

– Мясо и кукуруза у нас в дефиците, – доложил Стрельчук. – Если что и есть, то самая малость.

– Что именно? – спросил Главный.

– Статья «И бросили силы на ветер».

– Не помню такой. О чем?

– Колхоз «Авангард» в кукурузном арьергарде. Посеяли по полному плану, а выросло – ничего. Как теперь быть с кормами на зиму, знают только бог и три милиционера.

– Почему именно три, а, допустим, не два? – спросил Главный и, не ожидая ответа, подытожил: – Негатива нам не надо. Не хватало на себя самих анонимки писать. Позарез требуется положительный опыт.