жизнь, откупаясь письмами, деньгами и обещаниями, вся эта жадная, глумливая прорва

наконец настигла его и накрыла в его последнем и сокровенном убежище - как же тут не

мычать от стыда и боли и не прятать раскаленное лицо в шею любовницы?

- Да что ты их слушаешь? - чуть не закричал он. - Сюзанна поссорилась со своим

мужем - это у них на неделе два раза, чем-то затронула мою старуху, та и раскудахталась...

- Он не хотел сказать "старуху", это уже само собой вырвалось, и он увидал, как Джен

поморщилась. - Ну вот еще беда! сказал он безнадежно. - Я вижу, наговорили тебе черт

знает что, а ты и расстроилась.

- Вы не научили ваших дочерей даже грамоте, сказала она задумчиво, - они же не

могут отличить писаного от печатного. - Он осел от ее тона - так горестно и искренне

прозвучали ее слова. Замолчала и она. Так они и молчали с минуту.

- Ах, Виллиам, Виллиам, - сказала она наконец, - завтра вы будете у них. Что ж вы там

будете делать? С кем говорить? Куда вы кинетесь, когда вам станет невмоготу?

- К тебе! - пылко, тихо и решительно сказал Шекспир. - Ты мне теперь заменишь всех.

Ты моя последняя и самая крепкая любовь.

Она хотела что-то возразить, но он перебил:

- Послушай, я все обдумал. Спроси у Питера, какого коня я купил, - для него сорок

верст - пустяк, один прогон! У старика глаза разгорелись, когда он на него взглянул.

Она посмотрела на него, словно не понимая.

- Ну конечно, придется беречься. Я уже не буду заезжать к вам каждый раз.

Он не докончил, потому что увидел - она плачет.

- Джен, - сказал он обескураженно, - что это с тобой, а?

Она быстро вытерла глаза и приказала:

- Сядь!

И так как он продолжал стоять, вдруг горестно крикнула:

- Ах, да сядь же ты, пожалуйста! Мне надо тебе сказать!

Он посмотрел на нее, отошел и сел.

- Ну вот, - сказала она как-то тупо. - Я хотела сказать тебе, что нам надо перестать

встречаться.

И только что она сказала так, как он понял, что именно этого и ждал от нее с самого

начала разговора. И все-таки это было так неожиданно, что он вскрикнул. А она

продолжала:

- Муж знает все. Уж Бог ведает, кто ему сказал и что именно. Ты же знаешь, что от

него не допросишься лишнего слова. Но сегодня, как я только приехала, он сказал: "Милая

Джен, я вызвал тебя и сам уезжаю, чтобы ты могла хорошенько наедине поговорить с

мистером Виллиамом". Я ему сейчас же ответила, что наедине нам с тобой не о чем

говорить, но, наверное, все-таки побледнела, потому что он даже усмехнулся и сказал: "А

ты поговоришь вот о чем: скажешь, что мы его по-прежнему очень любим и ценим, но

останавливаться в другой раз ему у нас не следует, и вообще, раз он уже ушел из театра, пусть сидит в Стратфорде". Я чувствую, что у меня пересекается голос, и говорю: "Джемс, что ты делаешь? Он же крестный отец нашего Виллиама". А он кротко ответил: "Джен, так

будет лучше для всех нас". С этим и уехал.

Она умолкла. Шекспир понимал: это все. Здесь слова на ветер не бросаются. Волк

подумал, решил и отрезал. А Джен не такая, чтоб идти на гибель. Она его любит, конечно, но больше всего она держится за свою честь и тишину в доме. Ну, так значит, все. Не

переставая улыбаться, он наклонился и галантно поцеловал ей руку.

- Ну что ж, - сказал он любезно, - раз вы уж оба так решили - покоряюсь. Хорошо: буду сидеть дома.

- Да жить-то ты с ними как будешь? - спросила Джен, задумчиво смотря на него. - Как

тебя там встретят? Вот о чем я думаю все время.

Он выпрямился. Сейчас он уж полностью владел собой. Так его всегда укрепляла

безнадежность.

- Как меня встретит семья? - спросил он, тщательно выделяя интонации (но актеры

сразу же заметили бы, что он переигрывает). - Странный вопрос, Джен. В конце концов, это же мои дочери, и моя жена, и мой дом. Я приеду к своей семье и буду разводить розы.

Вот и все.

Она подошла и обняла его.

- Ну, я рада, что ты так это принял. Но помни я тебя люблю и о тебе думаю.

У него сразу же потеплело у глаз (это же беда - до чего он стал плаксив за последнее

время!), но он скрыл это, торопливо поцеловав ее в висок.

- И мне жалко, что мы так расстаемся, - сказал он. - Но Волк прав, пора кончать.

Случайная женщина и случайная смерть - две родные сестры.

Она возмущенно вскрикнула:

- Это, значит, я - случайная женщина?

Он мирно поцеловал ее опять в щеку, а потом быстро наклонился и стал беспорядочно

целовать ее руки - одну и другую. Это на время скрыло его лицо.

- Не сердись! - сказал он кротко и беспощадно. - Но когда человек проживет на свете

пятьдесят лет, с ним обязательно случится однажды что-то такое, что он вдруг поймет: все

встреченные женщины - случайность, а по-настоящему есть у него только одна старая и

некрасивая жена, та самая, которая сидит и, проклиная, терпеливо ждет его всю жизнь.

Вот только в ее кровати он и должен умереть, если хочет кончить по-порядочному.

- А я? - спросила Джен обескураженно. - Как же я-то, Виллиам?

Он пожал плечами.

- А ты навеки останешься в моем сердце. Без твоей любви мне было бы очень трудно, я даже не знаю, выдержал ли бы я эти годы. Ты не знаешь, какими они для меня были

тяжелыми. Но ты ведь вот меня не ждала, не проклинала, не отрекалась от меня по сто раз

в день. Ты меня только любила - и все. А любить в жизни - это все-таки, наверно, не самое

главное. Вот и получается, что ты возвращаешься к своему мужу и детям, а я иду к своей

старой злой жене и перезрелой девке - своей дочери, потому что они единственно близкие

мне люди. И оба мы с тобой с этих пор будем жить честно и лежать только в своих

кроватях, ибо, - он криво улыбнулся, - должны же исполниться наконец слова того попа из

соседнего прихода, который обручил меня с Анной. - Он улыбнулся. - Этот поп был хоть

куда - пьяница, грубиян, но людей видел насквозь. Он сказал тогда: "Парень, ты женишься

на богатой девке, которая старше тебя на семь лет. И я вижу уже, куда у тебя глядят глаза, -

ты гуляка, парень, и человек легкой жизни, но сейчас ты, кажется, уж налетел порядком, ибо у меня тяжелая рука, и кого я, поп, соединил железными кольцами, того уже не

разъединят ни люди, ни Бог, ни судьба". И вот так и получилось.

КОРОЛЕВСКИЙ РЕСКРИПТ

Глава 1

Эсквайру Саймонсу Гроу:

"Дорогой сэр! Обращаюсь к вам с великой и покорнейшей просьбой. Вот уже в

течение пятнадцати лет я занимаюсь историей смуты в нашем королевстве и в связи с ней

и жизнью короля-мученика. Мой труд начинается с описания детства его величества при

дворе венценосного отца его, короля Британии, Шотландии и Ирландии - Иакова 1.

Правда, я не имел возможности работать в королевских архивах, но зато все труды его

величества - теологические, политические, философские, демонологические и

эгзегетические - я проштудировал с величайшей основательностью. Это-то и дает мне

некоторое - пусть слабое и обманчивое - право надеяться на то, что светлый образ короля-

философа в моей книге предстанет перед потомством в подобающем ему свете и величии.

Увы, сэр, должен сознаться, что сердце мое сейчас не весьма спокойно. Слишком уж часто

на уроках (я преподаватель латинского и греческого) приходится приводить школярам

слова великого Флакка, что уж третье поколение рождается и живет в пламени

гражданской войны! Да избавит же нас Бог от этого! Именно по этой причине я решил на

склоне лет своих откинуть школьную ферулу и взяться за перо. Я хочу, пользуясь словами

Спасителя, отвести слепцов, следующих за слепым поводырем, от поджидающей их

бездны. Только объяснив все это, я могу наконец изложить свою просьбу.