Новая политика российского двора заставила англичан искать с ним сближения. Позиция Англии в греческом вопросе не удовлетворяла ни Порту, ни греков. В этих условиях решительные намерения российского императора грозили подорвать влияние Великобритании в Восточном Средиземноморье. Министр иностранных дел Англии Дж. Каннинг уже не отрицал возможности вооруженного вмешательства в греко-турецкую войну и запросил британское адмиралтейство, достаточны ли английские морские силы в Седиземноморье для того, чтобы «настоять на перемирии между воюющими сторонами»[114].
Заручившись поддержкой Англии, Россия приступила к военным приготовлениям: разрабатывались планы военных действий, укреплялись войска на границе с Турцией, принимались меры по усилению военно-морского флота[115]. В Петербург был вызван командующий 2-й Южной армией генерал П. Х. Витгенштейн. Вероятность близкой русско-турецкой войны угадывалась в действиях и заявлениях российского правительства. «Апостол войны» Поццо-ди-Борго еще в 1824 г. сказал, что если бы Россия обратилась к решительным действиям раньше, то «энергетическая мера эта вовсе не потревожила бы общеевропейского спокойствия»[116]. Войну ожидали весной 1826 г., она казалась неминуемой. Смерть императора Александра I, считали в Европе, лишь отсрочила ее на незначительное время.
В самом начале своего царствования император Николай I заявил о том, что важнейшими делами, которые оставил ему брат, являются дела восточные. Эпицентром международной напряженности во второй половине 20-х гг. оставались Греция и Балканы. Доктрина политиче ских интересов России на Востоке была изложена графом Нессельроде в депеше российскому послу в Лондоне Х. А. Ливену. «Вследствие нашего географического положения на юге, – писал вице-канцлер, – а также положения Босфора, служащего как бы ключом к нему, преобладающее влияние в Константинополе составляет одну из наших потребностей». Общая тенденция политики России в отношении Османской империи была более чем ясна. «Достаточно бросить взгляд на карту, – продолжал Нессельроде в депеше российскому посланнику в Константинополе А. И. Рибопьеру, – чтобы убедиться, что с того дня, как русские владения коснулись берегов Черного моря, свободное сообщение между этим морем и Средиземным стало одним из первых интересов России, а сильное влияние в Константинополе – одною из первых ее потребностей»[117].
Новая постановка Восточного вопроса требовала не только разработки новой тактики российского МИД, но и согласования ее со своими европейскими партнерами. Речь шла прежде всего об Англии, сближение с которой происходило на фоне все большего расхождения России с другими европейскими державами. Так, Австрия выступала за полное подчинение Греции Османской империи, а Франция предлагала применить коллективные меры по отношению к Турции. Принцип «коллективного умиротворения Греции» оставался доминирующим во внешнеполитической программе России, но в отличие от Франции российские политики считали, что коллективные меры должны сочетаться с лидирующей ролью России в регионе балканской Турции.
В апреле 1826 г. в Петербурге был подписан англо-русский протокол по урегулированию греческого вопроса. Со стороны Великобритании протокол подписал А. Веллингтон, от России – Нессельроде и Ливен. Веллингтон, герой Наполеоновских войн, был принят в Петербурге со всеми подобающими его рангу почестями. Однако успех его миссии для Англии был более чем сомнителен. Результатами был недоволен и руководитель британской внешней политики лорд Каннинг. Внешне все выглядело вполне пристойно: англо-русское соглашение подразумевало возможность действий против Порты как Англии, так и России «сообща или единолично». Но если Великобритания не собиралась воевать с Турцией, то для России путь к войне с Османской империей был открыт.
Еще во время русско-турецких переговоров Россия направила Порте ноту, носившую ультимативный характер. В ней подчеркивалось, что, выступая с нотой, российский поверенный в делах продолжает в Турции дело своего предшественника – Строганова, сторонника решительных мер в отношениях с Османской империей[118]. «Условия, на которых император Александр восстановил свои дипломатические отношения с Портой, не соблюдаются, – обосновывал российские требования Нессельроде, – вмешательство иностранных держав в эту часть наших разногласий с турками не только не оправдало наших ожиданий… но лишь осложнило дискуссию»[119]. Целью ультиматума было безотлагательное исполнение условий Бухарестского договора. Российское правительство настаивало на немедленном освобождении сербских депутатов и совместном с сербами решении вопроса о самоуправлении края. Кроме того, Дунайские княжества подлежали немедленному освобождению от турецких войск. Все эти условия подлежали выполнению в течение шести недель, в противном случае Минчаки должен был покинуть турецкую столицу[120].
Европейские державы по-разному отреагировали на выступление российского правительства. Английский посланник в Константинополе не выразил своего отношения к русской ноте и занял выжидательную позицию. Напротив, представители Австрии, Пруссии и Франции во избежание назревавшего конфликта прилагали все усилия, чтобы убедить Порту на этот раз удовлетворить требования России[121]. Меттерних предписывал австрийскому интернунцию рекомендовать Порте принять русский ультиматум, ибо в случае войны европейские державы не смогли бы оказать Турции поддержку[122]. Прусский посланник в Константинополе Миттиц обратился к Порте с меморандумом, в котором также убеждал османское правительство принять ультиматум. Право России начать войну не подлежит сомнению, писал посланник, и европейские державы не в силах будут предотвратить ее[123]. Лишь когда султан выразил готовность выполнить русские условия, английский представитель также заявил о своей поддержке требований.
Русско-турецкие переговоры, длившиеся с июня по октябрь 1826 г., завершились подписанием Аккерманской конвенции. Она стала очередным правовым документом, подтверждавшим право сербского народа на независимость. Пятая статья конвенции была посвящена Сербии, к тому же «Отдельный акт» провозглашал необходимость совместного с сербами решения проблемы[124]. Для исполнения всех условий Порте предоставлялся срок в 18 месяцев. Заключением конвенции Россия еще раз подтвердила свое право покровительствовать православному населению Османской империи и продемонстрировала намерение поддерживать сербские требования вплоть до их окончательной реализации. Аккерманская конвенция подвела итог пятилетней русско-турецкой дискуссии по спорным статьям Бухарестского договора, которая проходила в Константинополе с 1816 по 1821 г. «Мы уступаем перед железной необходимостью, – заявил реисэфенди представителям западных держав. – На примере того, как Россия с нами поступила, пусть европейские державы увидят, что им рано или поздно предстоит; особенно пусть Австрия задумается, можно ли равнодушно смотреть, как Россия тянется к княжествам и Сербии и диктует законы своему соседу»[125].
Еще в Аккермане Александр Иванович Рибопьер получил указание Российского МИД выехать в Константинополь и приступить к обязанностям российского посланника. Продолжая политику предшественников, он должен был добиться реализации заключенной конвенции. В инструкции, полученной Рибопьером, подчеркивалось, что русская дипломатия испытывает особую ответственность за судьбу сербов, полностью доверивших ее России[126]. Таким образом, Рибопьеру вменялось в обязанность продолжить дело, начатое Строгановым. Следует, правда, заметить, что Александр Иванович Рибопьер представлял собой совсем иной тип дипломата. Он был сыном выходца из Швейцарии, приехавшего служить Екатерине II. Выросший в непосредственной близости ко двору, Александр Иванович вполне усвоил куртуазные манеры. Казалось, скучные служебные дела не слишком занимают светского вельможу. Однако следует отдать ему должное – с его прибытием в Константинополь сербы нашли в лице российского представителя преданного помощника и заступника.
