— Ваше сиятельство, — Будденброк нарушил одиночество Левенгаупта, — нужно ехать. Армия уходит.

— А? — очнулся главнокомандующий. Недоуменно огляделся. Посмотрел на сопки и стреляющие русские пушки.

— Нужно ехать, — повторил генерал.

— Да, да, — кивнул Левенгаупт и тронул поводья.

Войско снова отступало. Хотя все более это напоминало бегство. Командир эскадрона полка Остготских драгун майор Шульцендорф обезумел от страха быть расстрелянным огнем русских пушек. Он повел свою кавалерию прямо на отступавшую пехоту, чтоб прорваться чрез их сомкнутые ряды. Капитан Любеккер, командовавший пехотной ротой, закричал майору, чтоб тот остановился и дал возможность им потесниться.

Но драгуны неслись прямо на них крупной рысью, потеряв последнее соображение. Любеккеру ничего не оставалось, как скомандовать:

— Стрельба будет!

Рота остановилась и ощетинилась ружьями.

— Залп будет!

Зарядили. Шульцендорф совсем растерялся и в последний момент развернул эскадрон вправо и вогнал со всей рыси в топь зыбучую. Кони прыгали прямо в болото, из которого выбраться им было не суждено. Вместе со всадниками они тонули в трясине на глазах у изумленной пехоты, которая помочь не могла. 80 человек погибли самым жалким образом.

А Ласси продолжал преследование. Какие разные судьбы, пересекшиеся дважды! Оба не выполнили приказ. Одному повелевалось остановиться, прекратить военные действия, и он не послушался. Другому должно было сражаться, а он отступал. Одного ждали милости и награды, другого суд и плаха. Первая встреча Ласси и Левенгаупта закончилась пленением последнего, вторая — казнью. Вот и не верь в предначертание свыше!

До самого Гельсингфорса откатилась армия шведская. Мост Бробергетский перешли и лагерем встали на Кампене[33]. Батареи выставили. Майор Шауман с драгунами ушел в поиск. Уж как ему хотелось встретиться со знаменитым Краснощековым. Встретились. Нарвался атаман с одним лишь конвоем казачьим на роту драгунскую. Врасплох казаков застали. Люто рубились шведы, за позор всей армии своей мстили. Казаки в кружок встали, атамана старого отгораживая, бились отчаянно. Но неравны силы были. По пять драгун шведских на каждого. Молчали все, тяжело дыша. Лишь топот лошадиный, хрипы предсмертные, да звон стали отточенной, с хрустом костей разрубаемых. Умирали казаки молча, пощады не прося. Да и не привыкли они сдаваться. Отступать было некуда. Болото сзади. Шведов вела вперед ненависть бешеная. Конскими телами прижимали казаков к трясине гибельной. Все меньше и меньше становилось сынов Тихого Дона рядом с атаманом старым. Падали зарубленными есаулы верные, телами прикрывая Краснощекова. Сам-то пластал саблей от уха до уха, только и шведские клинки дотянулись до казака старого. След кровавый тянулся по траве высокой болотной. В пылу рубки отчаянной не заметил Иван Матвеевич, как в, трясине завяз конь его. Шведы остановились. Палаши вытерли, в ножны зашвырнули. Потянули карабины из-за спин.

— К залпу товсь! — хрипло выкрикнул Шауман, взметнув клинок, и зло вниз бросил:

— Пли!

Грянуло. Несколько пуль пробило насквозь казака старого.

«Эх, погуляли всласть», — перед смертью подумалось. Рука упала, саблю тяжелую выронив. Уткнулся Иван Матвеевич в гриву лошадиную. Конь захрипел, напрягся, хотел рвануться было, вынести седока, но по брюхо уже стоял в трясине топкой, не выпускавшей. Опустил голову бессильно. Дышал тяжело, глазом кровавым кося.

Кончилась схватка. Один лишь казак раненый уходил на коне по краю болота. Шведы не преследовали. Майор Шауман вытирал о гриву клинок окровавленный, смотрел пристально на атамана мертвого.

— Заберите тело с собой, — приказал. Попытались вытянуть драгуны коня атаманского из болота. Не дался жеребец. Хрипел. Кусался. Лошади драгунские пятились, морды уворачивали от зубов крепких. Мертвый Краснощеков сполз с седла, упал в жижу болотную. Драгунам удалось зацепить его, на поляну сухую вытянуть. Вчетвером с трудом подняли — тяжел был казак старый, через седло перебросили лошади свободной, без седока оставшейся. Та присела на задние ноги от тяжести великой. Заржала. Конь Краснощековский отозвался ржаньем жалобным. Так и остался в болоте умирать. А атамана погибшего повезли драгуны в лагерь шведский.

Казак, в бою том уцелевший, весть привез печальную. Федор Краснощеков, сын атаманский, по земле катался в ярости безумной. Порывался вести казаков немедля. Мстить за смерть отца. Саблю рвал из ножен. Насилу удержали.

На следующий день Ласси прислал парламентера от себя лично. Фельдмаршал сам просил Левенгаупта вернуть тело Краснощекова. Федор Иванович, сын Краснощекова, места себе не находил, проклинал, что отпустил отца одного в тот поиск, с ним не пошел.

Шведы отдали тело атамана знаменитого. Ласси не пустил Федора в их лагерь. Опасался, что не сдержится казак. Драгун послал. Привезли Ивана Матвеевича к русским. Сын отправился с телом отца в путь последний, на Дон, в степи родные. Сохранности ради солью пересыпали, крышку гроба заколотили.

Это потом уж пошла гулять легенда о том, что шведы с атамана им столь ненавистного шкуру живьем сняли. Пока везли, от соли едкой весь покраснел, как выварился, Краснощеков. Оттого и слух пошел. О зверствах шведских. Только то неправда была.

Никто не решался продолжать военные действия. Хотя русские завершали окружение Гельсингфорса.

Драгуны старые, ветераны петровские, вспомнили, как тридцать лет назад они также заперли шведов в этом же месте. Тогда несколько батальонов за ночь прорубили просеку лесную, отрезая единственный путь к отступлению на Або, Турку финский.

Они и окликнули Веселовского, проезжавшего мимо:

— Господин капитан, — тот придержал лошадь, — доложить позвольте. Вы, мы знаем, адъютантом ныне у самого генерала Кейта, что после фельдмаршала нашего за главного будет.

— Ну, навроде того, — ответствовал Веселовский. — А чего хотите-то, братцы?

— Да вот вспомнилось, как при Петре Лексеевиче, царство ему небесное, шведа мы здеся окружали, — вперед вышел седой, как лунь, ветеран, — вона там, — рукой показал, — за лесочком, что на горушке этой, припоминается, просеку рубили, а затем и обошли неприятеля. Может, и сейчас она нам сгодится.

Веселовский задумался:

— А что? И впрямь может сгодится. Спасибо, братцы, немедля доложу генералу.

Кейт не преминул сообщить Ласси, а тот сразу ухватился за мысль, поданную солдатством, и тут же вместе с Кейтом, гусарами, казаками и двумя ротами конных гренадер отправился рекогносцировку проводить. Не подвела память старых солдат. Просека сохранилась. Лишь проросла кустарником за тридцать лет прошедших. В ночь очистили все и наутро 64 роты пехотных вышли на абосскую дорогу, отрезав последний путь к отступлению шведам.

Галерный и корабельных флота также покинули гавань Гельсингфорса и ушли к Гангуту, оставляя армию на произвол судьбы. Вышедший наконец-то в море русский флот занял место шведских эскадр. Кольцо замкнулось.

Что представлял из себя Гельсингфорс в 1742 году? Крошечный городок с 1300 жителями, большая часть которых покинула его с приближением войны. Свеаборг в то время еще не возвышал своих гранитных стен со стороны моря. На Касаберге, или Ульрикасборге, не было еще так называемых валов, укреплений из гранита. Они будут построены шесть лет спустя описываемых событий. Гора Бробергет, где также будут выстроены позднее укрепления, служила лобным местом, близ нее и находился мост, через который шведская армия вошла в город, а затем и сожгла его. На центральной площади — Сторторгет[34] — стояла деревянная церковь, построенная в 1727 году. Ее окружало кладбище, а неподалеку возвышалась каменная колокольня. За ними виднелось здание ратуши и несколько домиков, одно — и двухэтажных. Некоторые были даже каменными. Средь них и дом ратмана — гражданского губернатора города Гука, с его канцелярией.