войти ты мог?"

"А сквозь щель, голубка! Ведь твое жилище

На моих костях,

Новый дом твой давит старое кладбище -

Наш отпетый прах.

Вызваны мы были при Петре Великом...

Как пришел указ -

Взвыли наши бабы, и ребята криком

Проводили нас..."

Оторванный от родного дома, мужик вместе с такими же, как он,

горемыками, начал здесь "лес валить дремучий, засыпать болота, сваи

колотить". Потом, простудившись, умер. Его-то тяжкий вздох и задушил

ребенка.

Так в один из петербургских домов пришло возмездие за жизни,

погубленные когда-то царем Петром...

Этот мотив Есенин как бы довел до логического завершения:

"Этот город наш,

Потому и тут

Только может жить

Лишь рабочий люд".

Автор "Песни о великом походе" хорошо знал стихи Якова Петровича

Полонского, своего земляка, покоящегося ныне в тихом уголке Рязанского

кремля, над Окою. Его "Песня цыганки" ("Мой костер в тумане светит...") была

одной из любимых песен Есенина.

6

Он все-таки пришел - долгожданный час. Через двести лет, но пришел.

Буря смела "сволочную знать". Не только Питер-град, выстроенный на костях

"трудового люда", - все страна стала принадлежать народу. Воля его -

непреклонна, радость - безмерна:

Веселись, душа

Молодецкая.

Нынче наша власть,

Власть Советская.

И гусляр наш, начав второй сказ, как бы преобразился. Будто сбросил он

с себя старинную скоморошью одежду и, накинув на плечи потрепанную

шинелишку, подался в Красную Армию. Защищать родную власть от врагов, что

решили вернуть былое, снова закабалить мужиков, опять посадить царя на трон.

Новое появилось и в речи певца. В ней зазвучала частушка, революционная

солдатская песня. "Походка стиха", как любил говорить Есенин, еще больше

оживилась, словам стало будто просторнее, от строк повеяло грозовыми

ветрами, дымом сражений...

В начале сказа - белый офицерик и красный матрос.

Офицерика,

Да голубчика

Прикокошили

Вчера в Губчека.

. . . . . . . .

Гаркнул "Яблочко"

Молодой матрос:

"Мы не так еще

Подотрем вам нос!"

"Вам" - войскам, идущим расправиться с Советской властью. "Вам" -

генералам, ставленникам остатков "сволочной знати": Врангелю и Деникину, Юденичу и Корнилову. Адмиралу Колчаку.

В отрывке из неоконченной поэмы "Гуляй-поле", напечатанном в том же

году, что и "Песнь о великом походе", поэт восклицал:

Немолчный топот, громкий стон.

Визжат тачанки и телеги.

Ужель я сплю и вижу сон,

Что с копьями со всех сторон

Нас окружают печенеги?

Окружали не печенеги. Окружали "волки ехидные", одержимые лютой

ненавистью к трудовому народу. И когда их сила порой одерживала верх, в

злобе неистовствовали:

"Ты, мужик, прохвост!

Сволочь, бестия!

Отплати-кось нам

За поместия.

Отплати за то,

Что ты вешал знать.

Эй, в кнуты их всех,

Растакую мать".

Два стана - две силы...

"Мы... подотрем вам нос", - вырвалось у матроса. "Мы" - трудовой люд, мужики, "крестьянские ребята, подросточки".

"Мы" - коммунисты, "люди в куртках кожаных", "кто за бедный люд жить и

сгибнуть рад...".

На их плечи сваливается беда за бедой: в бои вступают новые и новые

отряды белых, деревни опустошены, посевы выбиты дождями... Голод, разруха...

Но ничто не может поколебать их решимость отстоять волю, веками выстраданную

"мечту городов и сел...".

Там за степью гул,

Там за степью гром,

Каждый в битве защищает

Свой отцовский дом.

Сам певец-сказитель - не праздный наблюдатель этой кровавой борьбы. Он

в числе тех, которые "бьют Деникина, бьют Корнилова". Он с гордостью

говорит, что "с нами храбрый Ворошилов, удалой Буденный", что "напор от нас

все сильней, сильней". Его печалят неудачи красных солдат. С ликованием

рассказывает он об их победах:

На десятый день

Не сдержался враг...

И пошел чесать

По кустам в овраг.

Наши взад им: "Крой!"

Пушки бьют, палят...

Ай да славный люд!

Ай да Питер-град!

Сколько человеческого тепла в его словах, обращенных к спящим перед

боем красноармейцам:

Спи, корявый мой!

Спи, хороший мой!

Пусть вас золотом

Свет зари кропит.

С особой пристальностью певец вглядывается в лица "людей в куртках

кожаных". Это они, коммунисты, возглавили великий поход "нечесаной, немытой"

Руси к счастливой жизни. Они - совесть народа, душа революции. Они всегда

там, где труднее. Первыми бросаются в бой, первыми без страха встречаются со

смертью.

Заключительная часть "Песни...". День решающего сражения за Петроград.

"Дождевой крутень", ядерный свист... Красноармейцы слушают последнее слово

коммуниста:

"Братья, если здесь

Одолеют нас,

То октябрьский свет

Навсегда погас".

"Братья..." Родные по борьбе, по крови. Все - одна семья. Это не "брат"

в устах "молодого стрельца" из первого сказа: "Не кочурься, брат".

Враги не одолели. Комиссар погиб, но бой выигран. "Спите, храбрые, с

отзвучавшим ртом!" - скорбно произносит сказитель, видевший геройскую смерть

командира-большевика...

Как известно, образ коммуниста - "человека в кожаной куртке" - можно

встретить во многих произведениях нашей литературы двадцатых годов. Есенин

здесь не был первооткрывателем. Не преодолел он и традиционного схематизма

этого образа. Но уже то, что поэт увидел в большевиках мужественных

руководителей борьбы народа за осуществление его многовековых чаяний,

придает "Песне..." высокое идейное звучание.

"Стоит сравнить это произведение... с прежними кабацкими стихами того

же Есенина... чтобы понять тот огромный идеологический сдвиг, который

произошел в творчестве Есенина" - это было заявлено в редакционной статье

журнала "Октябрь" вскоре после публикации "Песни...".

7

Поэт Владимир Кириллов однажды спросил Есенина:

- Ты ценишь свои революционные произведения? Например, "Песнь о великом

походе" и другие?

- Да, конечно, - ответил Есенин, - это очень хорошие вещи, и они мне

нравятся.

Критики, заинтересованно следившие за есенинским творчеством, тепло

встретили поэму. "Песня...", - подчеркивал В. Красильников, - сдвиг к

революционным темам и выполнена местами необыкновенно сильно".

Кое-кто из литераторов не понял или не захотел понять замысла Есенина и

высокомерно отверг поэму, как что-то "мелкое, бледное и неубедительное".

Нашлись и такие, которые стали обвинять автора в лицемерии, приписывали

ему желание "примазаться к революции".

Есенину, автору стихотворения "Ленин", раздраженное брюзжание

доморощенных эстетов не было внове. Поэт знал его истоки, знал ему цену.

"Мы считаем, что пути современной русской литературы, - а стало быть, и

наши, - связаны с путями Советской, послеоктябрьской России", - говорилось в

письме от 9 мая 1924 года в Отдел печати ЦК РКП(б). Вместе с А. Толстым, Н.

Тихоновым, А. Чапыгиным, другими литераторами его подписал и Есенин.

"Песнь о великом походе" подтвердила, что фамилия поэта там оказалась

не случайно. "Песнь...", о которой когда-то в глухом сибирском селе, в