В те несколько мгновений, пока он лежал, выдохшийся и утомленный, его охватило какое-то дремотное странное чувство. Пламя одной из ламп вдруг оторвалось от нее и поплыло по комнате, словно блик на реке. Ему показалось, что он в мгновение ока постиг сущность всех вещей — и сущностью этой был ужас! Юнилла предстала теперь пред ним в образе ундины, речной нимфы, она лежала под ним, словно скрытая прозрачной водой, по которой ветер гнал крупную рябь, поэтому это чудовищное призрачное дитя колыхалось, черты ундины расплывались перед его глазами, и вот уже сияющие глаза Юниллы показались ему пустыми черными провалами, а ее рот пастью хищника, полной острых зубов. Узор из переплетающихся виноградных лоз на покрывале вдруг ожил, и оказалось, что это вовсе не безобидный узор, а крадущийся к нему ядовитый скорпион. Волна ужаса захлестнула Марка.

Он понял, что Юнилла отравила его.

Он вскочил с кровати и чуть не упал. Мозаичный пол кренился, словно палуба корабля в шторм. Как бы издалека он видел, что Юнилла встала на кровати и испытующим взглядом следит за ним. Марк нашел горящую лампу и поднес ее к туалетному столику, осветив флаконы и керамические горшочки с мазями и притираниями, все это время с отчаяньем сознавая, что не может вспомнить самых простых слов, и цепляясь за исчезающий мир с полной безнадежностью.

— Сумасшедшая! Что ты натворила?! — выдохнул он. Один из глиняных горшочков содержал, по-видимому, какую-то вязкую жидкость: капли от нее остались на столе. Марк догадался, что это был змеиный яд.

«Успела ли она втереть дозу, достаточную, чтобы убить меня?»

Марк схватил правую руку Юниллы. Под ногтями были яд и кусочки его кожи. Он бросил руку и грубо поднял ее на ноги. Даже в своем полуодурманенном состоянии, в полубреду он явственно осознавал, что в ее глазах не было ни тени раскаянья.

— Значит, ты не умеешь быть верной ничему и никому! — почти кричал Марк, тряся ее за плечи. — Ты заманила меня в ловушку, устроила на меня засаду даже после того, как мы с тобой обо всем поговорили и примирились с твоим прошлым!

— Я не сумасшедшая, — спокойно возразила Юнилла. — Я — совершенное творение самого Божественного Императора. Взгляни на меня! — ее глаза теперь пламенели. — Я ведь принадлежала ему так долго… в течение стольких лет… моя плоть стала его плотью. Поэтому все мои действия и поступки — тоже божественны!

Первые лучи рассвета проникли в комнату новобрачной. И Марку в его полубреду Юнилла показалась жутким потусторонним призраком, похожим на демоническое дитя со струйкой крови, бегущей из окровавленного рта.

Он оттолкнул ее со своего пути и начал звонить в колокольчик, пытаясь позвать Диокла и врача. Но обессилев, тяжело рухнул на кровать, обхватив голову руками.

— Ты сделала это, потому что Нерон обещал мне открытый судебный процесс.

— Ты ничего не понимаешь. Ты вообще ничтожество!

— Ты — раба Вейенто. Ты рассудила, что именно он явится для тебя надежной гаванью после того, как корабль, на борту которого ты сейчас находишься, затонет.

— Предатель, предатель, предатель! — закричала она, придя в дикий экстаз, граничащий с истерикой. — Ты потерпишь поражение во всем, за что бы ты ни взялся, и бесславно умрешь! Ты — грязь, ты — прах, ты — ничтожество! Ты даже свинью не принес в жертву богам ради меня! Я ненавижу и презираю тебя!

Когда он медленно откинулся на подушки, и его глаза начали стекленеть, но все еще оставались открытыми, Юнилла внезапно поняла, что он вовсе не собирается умирать, во всяком случае в течение ближайшего времени. Состав яда, который она узнала от одного заключенного-этруска, должен был действовать мгновенно. Неужели Марк Юлиан выживет? Нерон спасет ее от преследования, если Марк умрет, но если он останется жив, она будет всю жизнь до самой смерти дрожать от страха, опасаясь его мести.

Дрожа от ужаса, она начала подкрадываться к нему, намереваясь задушить его подушкой. Но в это самое время в комнату вошел Диокл.

Он остановился в растерянности, открыв рот от изумления.

— Сходи за Талесом и его аптечкой противоядий, — распорядился Марк Юлиан, голос его звучал хрипло и сдавленно. — Отведи Юниллу в ее покои и прикажи не спускать с нее глаз — и никому ни о чем не говори.

Он ощущал, что его состояние постепенно стабилизируется, но Марк не был уверен в том, что уже избежал опасности. «По-видимому, в жертвенном ягненке авгуры действительно увидели гнездо червей, но скрыли это от всех», — подумал Марк.

Вместе с крепким привратником Диокл увел сопротивляющуюся Юниллу. Оставшись один, Марк глубоко задумался. И вот неожиданно вместо Юниллы перед ним предстал дразнящий образ другой женщины. Может быть, это явилось следствием только что пережитой смертельной опасности или продолжающегося действия яда. Он увидел в волшебном зеркале перевернутый образ Юниллы. Это была совсем другая женщина, не тронутая порчей городов, невинная и в то же время сильная и яростная, словно стихия, отважная и любознательная, обладающая душой философа. Это видение напомнило ему деву-воительницу, о которой он читал в документах отца, и которую представлял себе удивительным существом. «Кто еще, скажите, со времен древних царей проявлял подобную преданность…» С горечью Марк осознал, что всю жизнь стремился обрести родственную душу и в этом видении ему предстала женщина, о которой он мечтал. Марк отогнал усилием воли далекий образ. У него просто не было времени на подобные мечты, пока Нерон жил на этой земле. Он должен был восстановить доброе имя отца.

Нрав Нерона был слишком переменчив, поэтому Марк Юлиан не решился отослать Юниллу прочь из своего дома. Он рассудил, что лучше будет запереть ее в одной из комнат и хорошенько стеречь. Надо было лишить ее возможности предпринять новое покушение на его жизнь. При свете ясного утра она показалась ему очень жалкой и вызывала скорее сочувствие, чем желание мстить, Марк не хотел причинять ей зла — он хотел только избавиться от нее. Теперь он ясно сознавал, что Нерон преследовал определенную цель, настаивая на его женитьбе: Император хотел внедрить в его дом шпиона, фанатично преданного самому Нерону, Юнилла должна была подслушивать и передавать Императору истинное мнение Марка о его поэтических сочинениях, о том, как он правит страной — поскольку Нерон верил в то, что обреченный на смерть человек говорит всегда только правду, и его устами часто высказываются сами боги.

Но после всего случившегося Нерон, похоже, потерял всякий интерес к Марку, он считал, что ему надо отвлечься от дел. А дела в Империи тем временем с каждым днем шли все хуже и хуже, Император терял контроль над армией. Когда легионы, находящиеся в Испании, объявили своего командира Гальбу Императором и начали марш на столицу для того, чтобы свергнуть Нерона, у того начался очередной приступ безумия. То он срочно собирал заседания Сената, на которых вместо того, чтобы выступить с подготовленной речью, демонстрировал проект нового водопровода, разработанный им самим. То вдруг начинал подготовку к военной кампании и объявлял, что будет бороться за свой трон. Но он намеревался взять с собой в поход весь необходимый театральный реквизит, чтобы иметь возможность показывать солдатам сочиненные им трагедии. Кроме того он намеревался выступить во главе войска в окружении личной гвардии, которая должна была состоять из его любовниц, одетых, как древние амазонки, и вооруженных топорами. Он даже распорядился обстричь им волосы и сделать всем мужские прически, но вскоре Император оставил свой план, поскольку ему в очередной раз удалось убедить себя, что все в порядке, и его дела идут превосходно.

Суд над Марком Юлианом-младшим был назначен на конец месяца мая. Он был всего лишь одним из многих в ужасной череде судебных процессов, в которых рассматривались дела по обвинению Сенаторов в измене. Причем Нерон заставлял остальных Сенаторов, которые, в свою очередь, тоже должны были подвергнуться суду, приговаривать своих собратьев к смерти, ни у кого не было надежды избежать страшной участи.