Но из одного договора становилось совершенно ясно, что это вполне земная смертная женщина, и что это именно та дочь Бальдемара, которую Юлиан-старший пытался выдать замуж за сына Видо. Ее имя начало все чаще мелькать в документах, сообщавших о событиях, скорее похожих на сказочные предания и легенды; имя манило, дразнило и опутывало строка за строкой воображение Марка, словно цепкая гибкая виноградная лоза: Ауриана. Имя вызвало из небытия живой образ этой далекой женщины — что наверняка было следствием позднего часа, утомления и бессонницы. Но она, действительно, стояла перед ним, как живая, он даже мог различить тень на щеках от длинных густых ресниц, а также капли испарины, выступившие на высоком чистом лбу. В облике этой женщины, в котором ощущалось что-то архаичное, соединились красота и сила, она была похожа на героинь древних преданий римского народа — на воительницу Камиллу или царицу Танаквиль. Она обладала могучим неукротимым духом реки, пробивающей пути сквозь скалу, такие характеры встречались только у первобытных народов.

Затем Марк обнаружил рапорт одного из легионеров, который стал свидетелем любопытного происшествия, случившегося в глубине хаттских земель. Вообще-то у этого парня была склонность к цветистой речи, но Марк за всеми преувеличениями и преукрашиваниями живо ощутил зерно истины в рассказе солдата, и с этого момента долгие годы его преследовал образ таинственной девы северных лесов.

Рапорт принадлежал центуриону римской конницы, который вместе со своим подразделением сопровождал войско сына Видо, Одберта, и явился очевидцем пленения девы-воительницы.

«Они были окружены нашими превосходящими силами и обречены на верную гибель, — писал центурион. — Но она подняла над собой знамя мира, и тишина снизошла на землю. Так она принесла себя в жертву во имя спасения своих соплеменников, отдавшись в руки врага. Кто еще, скажите, со времен древних царей проявлял подобную преданность своему народу? Она прошла совсем близко от меня. Такого чистого девственного взора я ни у кого никогда не видел, и в то же время у нее был облик человека, находящегося в близком родстве с силами Тьмы. И она действительно владела секретами Магии, потому не прошло и нескольких дней, как она таинственным образом бежала, обернувшись ланью. Я вновь столкнулся с ней во время решающей осады крепости, когда она приняла образ ворона и открыла своим воинам ворота, обеспечив тем победу себе».

Сам не зная, зачем он это делает, Марк начал жадно просматривать все документы в поисках упоминаний имени этой девы. Он нашел еще один обширный рассказ о ней, записанный со слов перебежчика, который совершенно ясно заявил, что именно она возглавляла хаттское войско в последнем решающем сражении.

Это было вполне естественным, поскольку Бальдемар не мог принимать участие в битве из-за своей раны. Почему все, связанное с этой девушкой, было покрыто мраком таинственности? Юлиан-старший, насколько помнил Марк, вообще не упоминал о ней. Может быть, из чувства уязвленного самолюбия — ведь его планы рухнули по вине какой-то незрелой девицы. Вся эта история волновала Марка, словно героическая баллада или красивая погребальная песнь. Его тянуло к ней, ему хотелось все узнать о ней, он хотел увидеть ее наяву. Она жила в его душе и тревожила его мысли, словно неотступный сон, посланный богами. Ее образ, поселившись в нем, как бы раздвинул рамки его кругозора, заразив молодого человека тоской по иным мирам и чужедальним землям.

Марк ощущал, как в нем копится и наливается темная неведомая сила, пока еще немая и еле различимая, словно далекий костер, но живая, нарастающая, грозящая со временем воспламенить всю его душу. Эти новые ощущения как бы заслонили собой боль, связанную со смертью Луки и гибелью отца, притупив ее; он уже не так остро страдал от мысли, что вынужден в одиночку выступить против тирании и бороться за справедливость и восстановление доброго имени отца. Теперь он постоянно ощущал рядом с собой неукротимый дух девы-воительницы, и несмотря на огромные расстояния, разъединяющие их, несмотря на различие обычаев и нравов, Марк ощущал, что у них обоих один и тот же враг. Все эти полуосознанные мысли бледнели при свете дня и казались ночным бредом, но по ночам — во сне и наяву — они неотвязно преследовали Марка, беря верх над доводами разума.

Перед рассветом сон сморил Марка, и он уснул, положив голову на кипу свитков с донесениями и рапортами.

Ему снилось, что он идет по петляющей тропинке через густой вязовый лес, и вдруг дорогу ему преграждает величественная старуха, сидящая верхом на белой лошади; ее лицо мягко светится в полумраке, будто лунный диск. Лес усыпан человеческими костями. Старуха манит Марка за собой, молча внушая ему странную мысль: «Умри сейчас и дай мне показать всю твою жизнь от начала до конца!»

Марк очнулся от сна, дрожа всем телом в ознобе и все еще чувствуя явственный запах сырой сосны и дыма костра, разложенного из дубовых поленьев. Кто была эта внушающая леденящий душу ужас карга? Это все проделки амулета! Это он насылает странные сны. Нет, не может быть, подобные подозрения достойны только очень суеверного невежественного человека…

Противоречивые мысли теснились в голове Марка, а тем временем ему начало казаться, что пламя лампы как бы притягивает его взгляд, — и все это тоже происходит из-за странного воздействия на него кожаного мешочка с землей. Мгновение — и Марк растворился в пламени свечи, отринув всякое сопротивление и сомнение, как змея сбрасывает и оставляет свою кожу. И сразу же его охватило очень реальное и в то же время возвышенное чувство уверенности в справедливости и правильности всех явлений и событий окружающего мира, причем Марк в эту минуту доподлинно знал, что не может ни погибнуть, ни умереть, потому что и жизнь и смерть существуют в нем нераздельно, и так будет всегда. Святость обитает не только внутри храма, не смея переступить его порог, — нет, она пронизывает собой все живое и неживое, она лучится даже в грязи, даже в прахе земном. Что же это за величественное, полное грозной мощи заклинание, способное сделать тайное присутствие священных светоносных сил явным? Оно неуловимо в своей ослепительной мощи, человек просто не способен подобрать слова для выражения переполняющих его чувств. У Марка было такое ощущение, будто он парит высоко над учениями всех философов, над их школами и спорами, отсюда, с такой высоты, он хорошо видел, как они далеки от истины, как мешает им их привязанность к догмам, он видел, как они старательно подбирают слова, сортируют их, тасуют, подгоняют, пытаясь выразить то, что невыразимо.

«И все же это амулет! — подумал Марк, с трудом отрывая взгляд от пламени свечи и устремляя его на кожаный мешочек. — Проклятая вещица, похоже, обладает колдовской силой».

И Марк с трудом справился с сильным желанием швырнуть амулет в огонь.

Наконец наступил день бракосочетания Марка и Юниллы, с самого утра в доме царило оживление, делались последние приготовления к торжеству. Слуги мыли стены, украшали цветочными гирляндами колонны и обильно устилали зелеными веточками мраморные полы. Кухарки бормотали молитвы, обращенные к Юноне, выкладывая на блюдо, покрытое листьями каштана, пропитанный вином свадебный пирог. Мальчики, прислуживающие на кухне, размахивали во всю веерами, сделанными из перьев, стараясь разогнать тучи привлеченных запахами мух, а повар в это время отдавал приказания направо и налево, готовя к праздничной трапезе традиционные блюда — павлина, фазана и молочного поросенка. Диокл, руки которого дрожали от волнения, больше всего беспокоился о соблюдении того порядка, в котором гости должны были возлечь на пиршественных ложах. «Как будто это имеет теперь хоть какое-нибудь значение: обидим мы кого-нибудь или нет», — подумал Марк Юлиан, мрачно усмехаясь над стараниями слуг, когда он проходил утром мимо кухни в кабинет, чтобы обдумать там составление еще одного варианта прошения на имя Императора о слушании его дела в открытом суде. Эта свадьба будет похожа на свадьбу в мире теней. Именно поэтому, несмотря на всю суету, прислуга в доме была сдержанна, довольно молчалива и угрюма. Марку вовсе не нужно было прислушиваться к перешептываниям кухарок, чтобы уловить мрачную атмосферу в доме. Он знал, что слуги думают об его бракосочетании. «Месяц март — дурное время для свадеб, оно благоприятно только для битв», — считали домочадцы. Просторные сады вокруг особняка казались сейчас обиталищем духов. Ветви кипарисов, посаженных вдоль усыпанных гравием дорожек в день, когда отца Марка несли на погребальный костер, чуть колыхались под ветерком, двигаясь как будто в такт заунывному вою плакальщиков похоронной процессии. В саду не работал ни один фонтан, только из главного бежала тонкая струйка, этот фонтан имел форму дельфина, и вода текла из раскрытой пасти животного, падая в бронзовую чашу, словно поток безудержных слез. За садом в здании, построенном специально для невесты, находилась сейчас Юнилла, сияющее юностью и красотой таинственное существо, которое Марк скоро назовет своею женой. Взрывы звонкого смеха доносились оттуда, там проходил ритуал одевания невесты к свадебной церемонии. Облачали Юниллу в праздничный наряд в соответствии с обычаями шесть благородных матрон, которые были замужем не более одного раза. По освященной древностью традиции они сначала расчесывали волосы невесты и заплетали их в шесть косичек, разделяя прядки наконечником копья, чтобы отогнать от новобрачной злых духов. Покончив с прической, они завязали пояс на свадебной тунике узлом Геркулеса, который имел право отныне развязывать только супруг. Все домочадцы держались подальше от комнат невесты, поскольку видеть ее до свадебной церемонии считалось очень неблагоприятным знаком.