Холм, который был избран для собрания племени, отличался тем, что на его вершине возвышался одинокий дуб, столь могучий и величественный, что, кажется, если бы окрестные дубы устремились в битву, то этот дуб был бы непременно их предводителем. Когда в здешние края явились римляне, он был еще молодым деревцем, а сейчас этот дуб походил на древнее божество, его толстые узловатые сучья образовывали огромный шатер, под которым могли укрыться сотни людей. Огромные мощные корни выпирали из земли, толстый необъятный ствол разветвлялся на множество сучьев, которые, в свою очередь, переходили в ветки и веточки, похожие на искривленные судорогой боли пальцы, царапающие небо. Хатты верили, что этот дуб является осью, соединяющей небо и землю, мостом между миром подземных духов и воздушным миром сильфов. Когда холодный неверный свет круглолицей луны падал на этот дуб, у людей не возникало ни малейшего сомнения, что приговор, вынесенный под ним, справедлив и освящен богами.

Вокруг дерева был устроен круг, обозначенный горящими факелами. Внутри этого круга стояли двенадцать Высших Жриц и Жрецов Водана в масках и венках из дубовых листьев. Люди же племени располагались повсюду на близлежащих холмах и склонах вплоть до буковой и дубовой рощи, где, казалось, царила глубокая ночь. Но никто не осмеливался в одиночку войти в лес или рощу — потому что в ночь летнего солнцестояния, как утверждала молва, открываются пещеры и отверстия в земле, ведущие прямиком в Хелль, оттуда выходят толпы нечестивых тварей с раздвоенными копытами и горящими глазами, чтобы всю ночь проказничать и резвиться, набрасываться на людей и совокупляться с ними, или просто следить за человеческими существами из тайных укрытий.

Это было первое собрание на памяти многих присутствующих, которое Бальдемар не почтил своим присутствием, потому что врачевательницы настояли на том, чтобы он не покидал шатер своего военного лагеря, поскольку существовала опасность ухудшения состояния его здоровья. Его соратники заняли почетное место у самого круга, очерченного вокруг Священного Дуба, в первых рядах собравшихся. Место Бальдемара было сохранено и оставалось незанятым, на нем лежал меч доблестного вождя, символизируя его заочное присутствие на высоком форуме. Во главе его соратников сидели Зигвульф и Торгильд.

Накануне собрания вернулся отряд воинов, сопровождавших Ауриану, с печальным известием о засаде и пленении девушки. Таким образом, последние надежды людей на то, что Бальдемар выступит против Видо и одержит верх над ним, были безвозвратно утрачены. Удар был столь сильным, что Бальдемар вряд ли сумеет его пережить. Известие о поединке в Ясеневой Роще тоже распространилось среди хаттов с быстротой молнии, все присутствующие на собрании знали об этом, но весть порождала только удивление и недоуменные вопросы. «Как могло событие, знаменующее рождение непобедимого воина, произойти с девушкой, на роду у которой, оказывается, было написано стать рабыней?» Этот вопрос передавался из уст в уста, не находя ответа.

Во время церемонии открытия собрания Зигреда совершила жертвоприношение — принеся в дар богам белую кобылу и вороного жеребца. Мясо жертвенных животных было передано Священным Жрицам для ритуальной трапезы, а головы лошадей повесили на нижних сучьях дуба.

Затем раздался удар гонга, призывая всех к тишине. Звук был негромким, но протяжным, долго незатухающим, сливающимся постепенно с медово-мускусными запахами летней ночи. Он устанавливал такую живую трепетную тишину, что многие из присутствующих слышали, как с лошадиных голов капают тяжелые капли крови на влажную землю.

Гейзар и Зигреда приготовились к ритуалу проклятья: жрец поместил соломенное чучело, изображающее Видо, в центр священного огненного круга, а Зигреда произнесла слова заклятия, изгоняющего предателя из племени. После этого началось разбирательство различных спорных вопросов: тяжб из-за земли или скота, когда стадо уходило пастись на чужое пастбище, и право на скот уже оспаривалось владельцем этой земли; здесь же рассматривались дела, связанные с нечаянным убийством, за которое назначалась плата серебряными кольцами, дабы предотвратить начало кровной мести.

Когда последнее дело было рассмотрено и разрешено, жрицы и Жрецы приступили к ритуалу посвящения юношей в воины. Для этой цели были заранее пойманы, а теперь торжественно закланы две дюжины диких вепрей. Каждый оспаривающий звание воина выходил вперед и предъявлял доказательство того, что он убил врага одним из достойных видов воинского оружия. Чаще всего доказательством служил рассказ очевидца, а также какой-нибудь трофей, снятый с убитого врага. Если собрание признавало его воином, он съедал кусочек сердца дикого вепря и давал клятву. В эту ночь войско племени увеличилось на сто тридцать девять человек — большинство из них были сыновьями старых воинов, кроме того в это звание посвятили также пять женщин, дочерей священных рощ. Вообще-то это было довольно жалкое число новобранцев по сравнению с другими годами, когда в войско ежегодно вливались сотни человек. Но нынче многие испытывали страх перед постоянным пополнением армии Видо чужеземными наемниками.

Далеко в ночи раздавался звонкий голос Зигреды:

— А теперь мы призываем Водана, чтобы он возложил свою длань на голову того, что должен повести нас на бой с предателем. Кто же поднимет штандарт?

Зигвульф наклонился к Торгильду.

— Следи хорошенько! — прошептал он в самое ухо друга.

Торгильд кивнул. Оба они были уверены, Гейзар и Зигреда являются послушным орудием в руках коварного Видо, и потому подозревали, что жрец попытается провозгласить имя человека, подкупленного предателем. Между собой сторонники Бальдемара уже договорились, что все как один выкрикнут имя Зигвульфа. Если бы их мнения разделились, и они назвали бы несколько человек, это могло дать Гейзару повод — якобы в знак примирения сторон — назвать имя своего человека.

Несколько мгновений царила грустная тишина, все взоры были устремлены на пустующее место Бальдемара. Затем, наконец, прозвучало одно имя, за ним другое… Торгильд ждал молча, пока из рядов собравшихся не были названы первые десять-двадцать имен, их встречала одобрительными возгласами маленькая группа приверженцев и градом костей и гнилых фруктов другая группка ярых противников. Наконец, Торгильд встал и провозгласил имя Зигвульфа. Сразу же послышался громовой шум ударов копий о щиты — этого кандидата приветствовала самая многочисленная группа ближайших соратников Бальдемара. Все шло так, как они и рассчитывали.

И тут вдруг мало кому известный человек из среды воинов встал и прокричал имя самого Торгильда. Вновь поднялась волна одобрительного шума, точно такая же, как и при звуке имени Зигвульфа.

— Кто этот дурак? Я посажу его на вертел! — пробормотал Зигвульф.

— Гейзар хорошо заплатил ему, в этом ты можешь быть уверен, — мрачно отозвался Торгильд.

То, что произошло дальше, нисколько не удивило их. Гейзар выступил вперед и смиренно заявил:

— Поскольку мы не можем прийти к согласию, Священный закон велит мне самому решить, кто из них возглавит войско, или же я должен предложить вам кого-то третьего. Зигвульф и Торгильд — воины в равной степени замечательные, и оттого невозможно остановить свой выбор на одном из них. Поэтому… — и Гейзар сделал паузу.

В это время в задних рядах толпы началось какое-то волнение, и зазвучали первые звуки протяжного славословящего пения. Гейзар насторожился, стараясь расслышать и разглядеть то, что там происходит, но на таком расстоянии это было невозможно. Тогда он бросил тревожный взгляд на Зигреду, которая чуть заметно пожала плечами.

— Поэтому, — продолжал Гейзар, — я предлагаю вам Унфрита.

— Вот змея! Он все-таки сумел обставить нас! — произнес Зигвульф, понизив голос. — Унфрит. Я просто не могу в это поверить! Он мог с таким же успехом произнести имя одного из сыновей Видо!

Человек по имени Унфрит проворно выступил вперед, на лице его играла насмешливая улыбочка. Его одеяние и снаряжение говорили о том, что он недавно разбогател: длинный плащ, подбитый мехом горностая, волочился по земле, ремень, на котором висели ножны, был из новой, хорошо выделанной кожи, с тяжелой золотой пряжкой. Его замшевая рубаха и высокие ботинки со шнуровкой были как будто в первый раз надеты и не знали еще, что такое дорожная пыль и грязь. Может быть, он вообще прибыл сюда в закрытом римском экипаже? Зигвульф окинул его с ног до головы презрительным взглядом.