Демир Гази наконец закурил. Разогнав дым ладонью, он улыбнулся:

— Я мог бы привести вам десятки примеров взаимовыгодного сотрудничества между турками и армянами. Но из слов уважаемого господина Кима я понял, что наиболее убедительным для вас будет фактор не экономический, а гуманитарный.

— Вы совершенно правильно меня поняли, — сказал Ким. — Меня бы весьма интересовала, к примеру, статистика межнациональных браков в приграничных провинциях. Это очень существенный показатель, который мы всегда учитываем при составлении прогноза политической стабильности.

— Статистика? Как сказал кто-то из мудрых американцев, «есть ложь, есть большая ложь и есть статистика». — Демир выдержал паузу и добавил: — Вас интересуют примеры межнациональных браков? Что ж, есть и такие примеры. И они — перед вами. Ни для кого из присутствующих не секрет, что уважаемая госпожа Алибейли — армянка по матери. — Он указал ладонью на улыбнувшуюся Медину, а потом приложил ладонь к своей груди. — А у меня — отец армянин.

Демир произнес это легко и непринужденно, как бы сообщая общеизвестную истину. Краем глаза он заметил, что Медина чуть не свалилась с кресла. Она вцепилась в подлокотники и смотрела на него, и даже под гримом было заметно, как она то бледнеет, то краснеет.

— Да, армянин, — повторил он. — И, как видите, это обстоятельство нисколько не мешает нам заниматься бизнесом, и довольно успешно.

— Никогда не думала, что ты способен на такой ловкий ход! — воскликнула Медина, когда они остались одни в ее машине. — Слышал бы тебя сейчас твой отец!

— Это не ловкий ход, дорогая, а чистая правда.

— Что???

— Чистейшая правда! Понимаю, в это трудно поверить. Я и сам еще не до конца поверил. Но мой отец… Ты же знаешь, что это за человек! Я представляю, как трудно было ему это сказать — а ведь мог бы и скрыть… — Демир выбросил сигарету в окно и тут же закурил снова. — Да, он мог бы скрыть. Так было бы проще.

— Что скрыть? Я тебя не понимаю.

— Он встретился с кем-то во время поездки в Европу. С кем-то, кто дал ему письмо от матери, понимаешь? Родители моего отца — армяне! Они бежали в двадцатом году, а его им пришлось оставить. Отец вырос в турецкой семье. Он и нас воспитал как истинных граждан Турции. Он никогда не скрывал своей ненависти к армянам — и что же получилось? Он ненавидел сам себя!

Медина аккуратно вела машину по узким улочкам старого города. Она молчала, сосредоточенно глядя перед собой. Казалось, ее занимает только дорога. Но, едва разминувшись с высокой арбой, она вдруг сказала:

— Не представляю, как ты теперь будешь жить. Если бы со мной такое случилось, я бы с ума сошла.

— А что случилось? Ничего не случилось. — Демир небрежно махнул рукой. — Что, у меня хвост вырос? Или нос еще длиннее стал?

Он вытянул шею, смотрясь в водительское зеркало, и пригладил пышные волосы с редкой проседью.

— Смотри, ничего не изменилось! Если бы я не сказал, ты бы и не узнала ничего.

— И все же, — задумчиво произнесла Медина, — я думаю, будет лучше, если ты не станешь об этом распространяться в Стамбуле.

— Официальных сообщений публиковать не стану, — заверил ее Демир. — Но кое-кто должен все узнать обязательно. И чем скорее, тем лучше.

На этот раз Медина все поняла без объяснений и улыбнулась.

— Думаешь, на маму это подействует?

— Подействует, не подействует — не важно. Мне не надо, чтобы она меня вдруг полюбила. Но теперь ей нечего будет сказать против нашего брака. И вообще мой отец родился в Киликии, а твоя мама — где? В Стамбуле. А стамбульские армяне не такие уж и армянские по сравнению с теми, кто родом с Киликии!

— Ого, как ты заговорил! — засмеялась Медина. — Но с мамой я как-нибудь разберусь. А вот что мы будем делать с корейцами? Неужели ты думаешь, что для них так уж важно, что наши родители — армяне?

— Посмотрим. Я их понимаю. Проект долгосрочный, и им нужны гарантии, что ни один из участников не сойдет с дистанции раньше срока из-за каких-нибудь посторонних обстоятельств. Думаю, что я их немного успокоил. На личном уровне проблем с контактами не будет. А вот на официальном… — Демир потер лоб. — Если бы все зависело только от частного бизнеса, беспокоиться было бы не о чем. Выгода есть выгода, и глупо от нее отказываться. Но если начнут вмешиваться политиканы, причем с обеих сторон, сама знаешь, к чему это приведет.

— Значит, надо постараться обойтись без лишней рекламы, — сказала Медина. — Пусть все выглядит так, будто трассу прокладывают одни корейцы. Причем о границе вообще речи не должно идти. Карс — Трабзон, и точка. Помнишь, как Ходжа Насреддин взялся учить арабскому языку ишака муллы? Ему все говорят — дурак, как ты согласился на это? А он отвечает — я же договорился обучить его за десять лет. А через десять лет или ишак сдохнет, или мулла.

— Умница! — Демир хлопнул в ладоши. — Стройка будет идти не один год. А когда мы доведем трассу до Гюмри, или ишак сдохнет, или мулла. Границу уже откроют. И все забудут, что когда-то между армянами и турками были какие-то проблемы.

— Не забудут, — покачала головой Медина. — Но работать все равно надо. Деньги зарабатывать надо. Так и будем жить, как жили. Ничего не забывая, но продолжая жить бок о бок.

Она припарковала машину возле гостиницы, где остановился Демир.

— В гости не зову, — сказала она виновато. — Мама затеяла у себя ремонт, сейчас у меня живет.

— Хочешь, я сам с ней поговорю?

— Тебе она не поверит. Не волнуйся, я все ей преподнесу в лучшем виде. В духе мексиканских сериалов. — Медина снова улыбнулась. — Да, история как раз для хорошей мелодрамы.

Жаль, никто не возьмется сделать из нее кино.

— Почему ты думаешь, что никто не возьмется?

— Побоятся. Слишком многим в нашей стране такое кино пришлось бы не по вкусу.

Медина справилась с задачей, и скоро Демир уже смог найти общий язык с будущей тещей. А ведь это было гораздо труднее, чем наладить прочные связи с потенциальными строителями и инвесторами трассы Гюмри — Карс — Трабзон.

Корейцы, судя по всему, остались вполне удовлетворены данными своей технической и финансовой разведки. Нанятые ими европейские специалисты заторопились домой, чтобы встретить Рождество в кругу семьи. Пользуясь благоприятным случаем, решили наведаться домой и корейцы. Провожая их, Демир не поскупился на подарки. А во время прощального ужина, помахивая каким-то журналом в руке, подсел к старому вредному мистеру Киму.

— Просто удивительно, как вовремя вы успели затеять столь перспективное дело! — сказал Демир. — Помните наш недавний разговор о гуманитарном аспекте межгосударственных отношений?

— Да-да, — вежливо улыбнулся старик. — Прекрасно помню. И более того, у меня есть свежая информация на эту тему. По непроверенным данным, если мы вернемся достаточно быстро, можем попасть на очередную межнациональную свадьбу. Это так?

Демир, сделав вид, что смутился, пригладил усы.

— С удовольствием обсудим этот вопрос, когда вернетесь. А пока позвольте предложить вам несколько слов, которые вы сможете обдумать в пути. Это «Уолл-стрит джорнэл» за 22 декабря. Вот просмотрите эту статью. Здесь приводится высказывание вероятного претендента на пост президента Армении. Он приветствует возможное вступление Турции в Евросоюз.

— О! — Мистер Ким даже перестал улыбаться от удивления.

— И вот его слова по поводу отношений с Турцией. «Мы не можем быть вечными врагами. И даже если бы могли, то в подобной вражде нет необходимости и смысла. Поэтому давайте двигаться вперед во имя нашего будущего».

Демир сложил журнал и вручил его мистеру Киму.

— Надеюсь, эти слова превратятся в дела. И возвращайтесь скорее, если хотите погулять на свадьбе.

— На турецкой или на армянской? — невинно осведомился кореец.

— На нашей, — ответил Демир Гази.

Прошло еще несколько дней. У Мустафы, как и прежде, не было никаких вестей, ни добрых, ни дурных. «Кому я доверился? — укорял сам себя Мустафа. — Какому-то пройдохе, который свел меня с каким-то пьяницей. Конечно, этот Рустам рассчитывает получить, как он выражается, свой процент от адвокатского гонорара. Но не слишком огорчится, если тот не заработает ничего. Крутя баранку и сдавая в аренду свой „мерседес“, вполне можно заработать на хлеб с маслом и без того, чтобы разыскивать чужих родственников». Тем не менее Мустафа, мысленно поругивая Рустама, все же был ему благодарен. Ведь шустрый бакинец оказался единственным человеком, кто захотел принять какое-то участие в судьбе Мустафы.