Рана оказалась не такой серьезной, как всем показалось. Палка того деда была вымазана каким-то наркотиком с непроизносимым названием, вот меня и понесло про ангелов, а рана, так, дырка в боку, ни один жизненно важный орган не задет.

Я вполне мог бы отлежаться под присмотром Адели и снова приступить к попыткам вербовки. Я был бы этому очень даже рад. И Аделька бы возражать не стала. Но Молот счел, что мне будет лучше под пристальным взором Грязнули, чем на тряской дороге. И я был с позором отправлен в ставший родным домом военный городок близ Берроя.

Вот такой он, мой брат. Я согласен, мне может стать хуже, сильно хуже, но незачем было делать из меня посмешище для всей армии. Но спорить с ним бесполезно, он меня и слушать не стал, напялил погоны и давай, как малолетку, отчитывать. Будто я и сам не понимаю, что он прав. Понимаю! Но не хочу никуда ехать, тут обо мне девушка заботится, а Грязнуля только что по званию доктор. Коновал он, а не доктор.

Грязнуля, докторишка-недомерок, осмотрев ранение, долго матерился и честил всех нас за нерасторопность и непролазную тупость. Он даже не удосужился разобраться в произошедшем. И пока он накладывал бинты, я узнал о себе, Молоте и всех вокруг столько всего интересного, что аж уши повяли. Вот запишу все, что он тут наговорил, да Молоту отдам, тогда посмотрим, кто из нас окажется идиотом.

Покончив с бинтами, Грязнуля, не переставая поносить все вокруг, отправил меня спать. Чем я и занимался до сегодняшнего утра. И утром тоже. Но вежливое покашливание, перешедшее в надрывный кашель, разбудило меня. Я открыл глаза, нехотя повернул голову и вскочил, завидев сперва усы, а уж после разглядев погоны.

– Ну, Медный, – прокашлявшись, голосом не предвещавшим ничего хорошего, произнес капитан. – Да ты лежи, лежи! – остановил он мой порыв вытянуться в струнку. – Тебя, говорят, зацепило?

– Да. Чуть-чуть, – смутился я. – Но это ерунда, Грязнуля говорит, все будет нормально.

– Ну если Грязнуля говорит, значит, так оно и будет, – задумчиво произнес капитан. – Но, как я погляжу, уже все нормально, вон как ты бодренько прыгаешь. – Капитан сдержанно улыбнулся. – Да не стой ты, – сказал он, садясь на край лежака, и, обведя глазами комнату, спросил: – Слушай, а где Молот?

– Еще не вернулся, – отчеканил я, как учили, и ощутил резкую боль в боку.

– Жаль, – сказал капитан, взглядом приказав мне сесть. – А то у меня кой-какие сложности. Совсем маленькие, но без его помощи не разобраться.

Он достал из-за пазухи завернутый в кожу, еще не открытый пакет и задумчиво вертел его в руках.

– Кстати, – он нахмурил брови, – что ты тут делаешь? Это офицерское место. Рядовым тут делать нечего.

– Ну мы с Молотом в некотором роде братья, – смутившись ответил я. – Он возражать не будет. Он сам приказал мне его занять.

– Как это братья в некотором роде? – передразнил меня капитан.

– Мы росли вместе. Я же подкидыш. – И я рассказал ему краткую историю жизни моего семейства.

– Ясно, – сказал он, убирая пакет. – Ну тогда лежи, отдыхай. Только начальству не попадайся.

Можно подумать, он не старше меня по званию. Можно подумать, он тут не самый старший, а так, по хозчасти. Но он тут главный, он тут господь бог и, если бы хотел меня выкинуть, давно бы выбросил.

– Пойду поищу еще кого-нибудь, – грустно вздохнув, добавил он.

– Может, я чем могу помочь? – спросил я и пожалел о своем вопросе.

Нет чтоб следовать солдатскому правилу, гласившему «при начальстве рта не разевай». Я и жизнь по правилам несовместимы. Я раскрываю рот там, где его нужно держать закрытым, я лезу туда, куда без приказа не полез бы и Молот. Впрочем, этот без приказа вообще ничего по службе не делает.

Капитан остановился, вперил в меня хитрый взгляд, задумчиво почесал затылок.

– Ну попробуй, – улыбаясь сказал он, протягивая пакет. – Утром привезли, а я, видишь, стар стал, глаза уже не те. Не вижу я этих мелких штабных букв. – Он продолжат говорить, пока я вскрывал пакет. – Мне обычно Молот все читает, он у нас единственный грамотный. Ну что там?

– Это на рагере, – сказал я, разглядывая причудливые закорючки.

Глаза капитана округлились еще больше, когда я прочитал письмо, переводя на ходу. Он сидел с открытым ртом, и концы его боевых усов слегка подрагивали.

– Тьфу ты пропасть! – ругнулся я, обнаружив текст на родном языке. – Тут приписка. Главнокомандующий западной армией сообщает нам, что мы переданы под командование главнокомандующего южной группировкой и нам надлежит в течение месяца сняться с места и прибыть в Тапис. Вот и все.

– В течение месяца сняться или прибыть? – уточнил капитан.

– Не знаю, – ответил я, перечитав послание. – Тут написано «надлежит в течение месяца сняться и прибыть».

– Так и написано? – спросил капитан, сощурив глаза. Я кивнул. – Вот и славно. – Он поднялся, забрал у меня пакет. – А ты, оказывается, грамотный. – Капитан обернулся на пороге. – Ты вот что, Медный, собираться-то не торопись. И пока помалкивай об этом.

С этими словами капитан удалился, а я предался своему любимому занятию, погрузившись в него с головой. Я спал!

И вновь потянулись скучные серые дни. Серыми они были от природы. Та сволочь, что ведает погодой, словно нарочно не выдала ни одного солнечного дня. Тоже мне, разгар лета! Скорее уж сезон дождей! Зато наши сержанты-наставники не могли нарадоваться этому явлению. Они не просто радовались, а открыто смеялись, гоняя молодежь в учебке. Постепенно я тоже пристрастился к этому занятию.

Я не гонял молодежь, добрая половина которой старше меня по возрасту. Я наблюдал. Только теперь, когда меня уже не касались эти издевательства, я понял, какое это блаженство – гонять молодняк!

Черт возьми, до чего же забавно пыжатся желторотики! А сержанты знай подбрасывают им все новые и новые трудности. А я, не так давно избавившийся от этого груза, сижу себе под навесом, потягиваю пиво местного приготовления и потешаюсь. Иногда сержанты предлагают и мне поучаствовать в празднике и побегать немного в полном вооружении. Нет, вот уж спасибо, не надо, набегался, сил нет. Дайте отдохнуть, да и ранен я. Ведь куда как приятней потягивать пиво, главное, чтобы Грязнуля не заметил.

А Грязнуля ворчит, что я не соблюдаю режима, и подбивает сержантов поучить меня немного. Но особо в этом не усердствует, ему не улыбается угробить меня и получить хорошую зуботычину от Молота.

Капитан же начал неторопливые сборы. Ему не хочется покидать насиженное место, и он не скрывает своего нежелания. Что же до всяких писем, то он просил меня об этом молчать. Славный наш капитан, но уже старый и до смерти боится отставки. Он ничего не умет в жизни, кроме как убивать да отправлять на смерть, правда, никогда не делает это по прихоти. Но вот если ему поручат заткнуть нами дыру, он и раздумывать не будет. Заткнет, и плевать ему на жертвы.

Так я и жил, не спеша пакуя мешок с нехитрыми пожитками. К концу второй недели капитан объявил, что больше не может ждать Молота, и отбыл на новое место службы. Он хотел сам проконтролировать подготовку к нашему приезду. А Молоту повелел передать кое-что на словах. Большинство этих слов я уже слышал ранее от Грязнули.

– Почему туда? – спросил все еще покрытый слоем дорожной пыли Молот. – Почему именно туда?

– А я почем знаю? – Я развел руками. – Спроси у начальства.

– Ладно, спрошу, – согласился он. – Не хочешь на дело своих рук поглядеть? – Спросил он и кивнул на улицу.

– А что там? – Я нахмурился. Пусть лучше скажет, я не хочу под дождь.

– Завербованные тобой сироты. Все пришли, как один. Еще и тех, кого ты не успел захомутать, притащили. Ты теперь богатый человек. Жениться можешь. Да и женушка у тебя на подходе.

Он засмеялся и ушел, а я скорчил рожу ему вслед, не в драку же с ним лезть.

И Молот не забыл спросить капитана, прибыв на место. Капитан повторил мои жесты и слова с такой точностью, будто видел, что именно я делал. Молот недовольно забурчал и удалился. Я его понимаю; там, на старом месте, у нас осталось все: и знакомые кабатчики в Беррое, и известные нам и потому делающие скидки женщины весьма легкого поведения. Но не это расстраивало Молота, мало, что ль, кабаков в округе, да и баб хватает, но вот его личные дела, не имеющие никакого отношения к службе, проворачивать будет сложнее.