Я уже думал об этом.
-— Что-то .ты не о том думаешь, — мрачно говорит дядя Алексей. — Ты лучше думай о машинах... Ну, Ольга ,— он поворачивается к тете Оле, — у тебя светлая голова! Объясни хоть ты этому путанику, что ему незачем терять время на дом. Это же просто неразумно! Ему нужно заниматься машинами и больше ни о чем не думать!
—Это легко сказать, Леша: «больше ни о чем не думать!»— Тетя Оля как-то невесело улыбается. — Как он может об этом не думать? У нас ведь дети... Нам нельзя оставаться на улице. А сейчас как раз есть премия... Можно что-то начать...
— Я удивляюсь тебе, Ольга! — грустно говорит дядя Алексей. — Пока снесут ваш дом, Майк успеет жениться и уйти от вас. За эти годы Семен стал бы большим человеком, сделал бы много полезного... А так у вас жизнь уйдет зря...
— Никто не знает, когда снесут наш дом, — упрямо говорит дядя Семен. — Может, через десять лет, а может, через год. О Дворце Советов пишут во всех газетах...
Поэтому и надо сначала построить свой дом, а потом уже думать о машинах...
Я пытаюсь представить себе, как дядя Семен строит свой дом из красных кирпичей, думаю, что ему одному это будет очень трудно и строить дом он будет очень долго. И потом он может свалиться с крыши, потому что надо ведь строить из кирпичей и трубу тоже... А кто же в это время будет изобретать машины? Другие? Значит, другие станут главными изобретателями, а вовсе не
дядя Семен? Что же я тогда скажу мальчишкам с нашего двора?
Я подбегаю к дяде Семену, дергаю его за рукав и громко спрашиваю:
— А как же машины, дядя Семен? Когда же ты теперь будешь их изобретать?
Все почему-то замолкают. Становится очень тихо.
Дядя Семен улыбается, ласково гладит меня по голове и отвечает:
— Вот построю дом, Сема, и. буду снова изобретать машины.
2
Тетя Оля ругает меня. Ругает за дело. Я испортил целую бочку чистой дождевой воды: разрешил ребятам топить в ней новорожденных котят. А тетя Оля собирала эту воду, чтобы мыть голову...
Я понимаю, что тетя Оля ругает меня справедливо. Но я все равно не люблю, когда меня ругают. Чего без толку ругать? Сказала, что нельзя — я в другой раз не буду. Я ведь уже все понял. И вообще, я бы никого не стал ругать из-за какой-то поганой дождевой воды. Подумаешь— вода!.. Велика важность! Как будто нельзя помыть голову водой из колодца...
Я не возражаю тете Оле. Я стою, молчу и разглядываю свои ботинки. Но все равно я обижаюсь на нее. Воды пожалела... Вот возьму и не буду после этого жить у них на даче!
Едва тетя Оля уходит в столовую, как я быстро взбегаю наверх, на второй этаж, где в маленькой комнатке мы живем с Майком, торопливо складываю в чемоданчик те немногие вещи, которые я привез с собой, перекидываю на руку пальто и огородами, чтобы не попасться никому на глаза, выбираюсь на улицу.
Через десять минут я уже поднимаюсь на высокий длинный мост, который проходит над путями для товарных поездов и ведет на станцию Перово. Отсюда до Москвы электричкой—десять минут. А там до дому трамваем. Дорогу я знаю.
Плохо только одно: у меня мало денег. Утром Кира дала мне на мороженое сорок копеек, и, кроме них, у меня ничего нет. Хорошо еще, что я не успел их потратить.
Билет от Перова до Москвы стоит тридцать пять копеек. С пятью копейками я выхожу на Казанском вокзале и сажусь в трамвай, который идет к моему дому. Трамвайный билет стоит всего пятнадцать копеек, но купить я его уже не могу и поэтому сажусь в задний вагон с передней площадки, подальше от кондуктора.
Ехать неприятно. Я впервые в жизни еду зайцем и очень боюсь контролера. В поезде, как назло, контролера не было, и, подъезжая к Москве, я уже жалел, что купил на поезд билет. Лучше было бы купить билет на трамвай.
Мне, конечно, не везет. Контролеры в трамвае ходят редко, но почему-то именно сейчас, когда у меня нет билета, в трамвай поднимается контролер. Он вежливо спрашивает билеты у всех, в том числе и у меня, я не теряюсь: говорю ему, что мой билет у мамы, а мама —в середине вагона, и, когда он уходит в середину вагона, я выскакиваю на первой же остановке.
Эта остановка называется Каляевской. Отсюда до моего дома не так уж далеко. Ехать на трамвае без билета я уже боюсь и иду домой по Оружейному переулку пешком.
Мама меня совсем даже не ругает за то, что я сам уехал от дяди Семена. Когда я рассказываю ей, как ехал зайдем в трамвае, она замечает:
— Ты зря купил от Перово «взрослый» билет. Тебе надо было купить детский. Тогда бы хватило на все...
— А деньги за все билеты получает государство? — спрашиваю я.
— Конечно, — отвечает мама.
— Тогда ему, наверно, все равно, где бы я их уплатил. Правда, мама?
— Правда! — Мама улыбается и гладит меня по голове.
Потом вздыхает.
— Все-таки жаль, что ты уехал из Перово. Там как-никак воздух... Ну, да ладно — проживешь
три недельки в городе...
Через три недели мы уезжаем с мамой в Анапу, и там я впервые в жизни увижу море.
Вечером, уже после ужина, мама спохватывается:
— Да, там же, наверно, из-за тебя волнуются!.. И, как назло, у них нет телефона...
— Что же делать?.. Мама задумчиво смотрит в окно, за которым в тусклом и немного таинственном свете уличного фонаря шелестят широкие листья старого тополя. Потом решает:— Ладно, позвоню завтра утром Ольге на работу!
Но на другой день, очень рано, еще задолго до того, как маме уходить на работу, к нам приезжает тетя Оля.
Она какая-то бледная, растерянная, у нее большие, испуганные глаза.
Увидев меня, она глубоко, облегченно вздыхает и опускается на диван.
— Боже! — произносит она. — Я из-за тебя не спала всю ночь! Разве так можно?.. Никого не спросил, ничего не сказал...
—Ты что, на меня обиделся, что ли?
— Зря, — уже жестко произносит тетя Оля. — На старших нечего обижаться. Их надо слушаться. А сейчас собирай свой багаж. Через часок поедешь в Перово.
— Я не поеду больше к вам, — говорю я.
Тетя Оля удивленно глядит на маму.
— Чего это он? Мама пожимает плечами.
— Ну, что ж, — сухо, обиженно говорит тетя Оля. — Как хочешь. Через час к тебе заедет Кира с Аллочкой Жук. Аллочка едет к нам, и мы с Кирой договорились, что они заедут за тобой. Скажешь им, что ты останешься...— Тетя Оля поднимается. — А теперь до свидания. Мне пора на работу.
Я быстро соображаю. Раз в Перово едет Аллочка Жук, мне нечего ломаться. С Аллочкой мне всегда очень весело — даже когда мы не смеемся.
— Ладно, я поеду, — глядя в пол, говорю я .— Прости меня, тетя Оля. Я больше не буду топить котят в твоей бочке.
— Так-то оно лучше. — Тетя Оля ласково треплет мои волосы и уходит на работу.
Мама провожает ее.
Из коридора до меня доносится тети Олин голос:
— Семен так ругал меня за него; так ругал—ты себе не представляешь!.. Он за Майка так меня никогда не ругает...
Хлопает выходная дверь. Тихо позвякивает цепочка. Мама возвращается в комнату и начинает застилать по. стели. Она ничего не говорит, но я понимаю, что она думает о том, какой дядя Семен хороший и как он сильно меня любит, если он даже тетю Олю из-за меня ругал.
Мне хочется сейчас же, сию минуту, сделать для дяди Семена что-то очень важное, очень нужное, очень полезное. Мне уже кажется ничтожно малой помощью дяде Семену то, что я вместе с Майком почти каждый день сгружаю землю с машин на участке в Малаховке и засыпаю там всякие ямы.
Мне хочется сделать для дяди Семена что-нибудь более серьезное, например построить ему в Малаховке дом или что-нибудь еще... Но я понимаю, что мне это не под силу, хотя и считаю себя уже большим, потому что перешел в четвертый класс. А хорошо бы, конечно, сделать что-нибудь такое, чтобы все ахнули!.. Может, просто что-нибудь придумать?.. Ну, например, такое, что у дяди Семена вдруг безо всяких денег оказался тес... Он ведь давно говорит, что ему сейчас тес нужен больше всего на свете, а денег на него нет.
