У дяди Семена просторно — три большие светлые комнаты. И самая большая, самая светлая — детская.

В ней хозяйничают мой двоюродный брат Майк и его сестренка Кирочка.

Кирочка немного моложе Майка, но старше меня.

У нее строгие зеленые глаза и длинные каштановые косички, которые мне всегда хочется дернуть. Но я уже знаю, что дергать Кирочку за косички нельзя — за это влетает.

Кирочка всегда все делает правильно, никогда не говорит никаких глупостей, и поэтому мне и всем моим двоюродным братьям и сестрам все время твердят, что Кирочка лучше нас, что с нее надо брать пример.

Я несколько раз честно пытался брать с Кирочки пример, но у меня ничего не получалось. Кирочка помогает своей маме — вытирает посуду, подметает пол.

А когда я стал дома вытирать посуду, я сразу разбил стакан и блюдце, и наша домработница Ксеня прогнала меня с кухни. Пол я тоже пытался подметать, но мне сказали, что я только поднимаю в квартире пыль, и отобрали у меня щетку. Так я и не смог взять пример с Кирочки.

Но зато брать пример с Майка легко, хотя его все ругают и никто не говорит, что нужно брать пример с него. Майк — большой. Он учится уже в шестом классе, а я еще осенью только собираюсь идти в первый. В отличие от Кирочки, которая учится очень хорошо, Майк

учится плохо и хватает много «неудов», за которые ему крепко влетает от отца. Однако, несмотря на эти «неуды», с Майком всегда интересно. У него много рогаток, запаянных трубочек с гвоздями для разбивания капсюлей, много всяких железных деталек, частей от каких-то моторчиков и даже есть сломанный детекторный приемник, который Майк давно ремонтирует и хочет

сделать действующим.

Майк всегда что-нибудь выдумывает и приспосабливает.

Однажды он взял на кухне железный кувшин, выломал из него дно и приспособил как рупор. Рупор из кувшина получился отличный, и Майк долго отдавал

через него разные команды мальчишкам во дворе. А потом Майку почему-то влетело.

В другой раз Майк захотел научиться крутить тарелки на тонкой палочке, как это делают жонглеры в цирке. И опять ему влетело, потому что он разбил две тарелки.

Я тоже пытался что-то приспосабливать. Например, из большого блюда, которое все равно стояло без дела в низу буфета, мог бы выйти прекрасный щит. И я его уже почти сделал, обвязав блюдо со всех сторон веревками. Но в последний момент оно почему-то выскользнуло из них и разбилось. А мне влетело, как влетало в таких случаях Майку.

В общем, с Майком мы всегда дружили, хотя он и был намного старше меня и нередко называл меня малышом. А с Кирочкой мне было скучно, хотя она обо мне очень заботилась, всячески опекала меня и никогда малышом не называла.

Сегодня в детской у Майка, и Кирочки шумно, весело. Здесь все мои двоюродные братья и сестры и еще одна девочка — Аллочка Жук, которая мне совсем не сестра а просто дочка дяди Семиного друга, но с которой мне почему-то интереснее играть, чем со всеми моими братьями и сестрами. Аллочка — моя ровесница. Она тоже осенью пойдет в первый класс. У нее черные-пречерные волосы и большие темно-коричневые глаза. Хотя Аллочка и маленькая, она хорошо играет на пианино. Пианино у дяди Семена стоит в спальне. Сам дядя Семен на нем играть не умеет. Но зато на нем играет его жена тетя Оля, играют Майк и Кирочка. Однако сегодня прежде всего просят сыграть Аллочку — она здесь самая маленькая из тех, кто умеет играть на пианино.

И Аллочка играет. Ее маленькие пальчики бегают по клавишам, и пианино, такое большое и черное, слушается ее, маленькую, худенькую девочку, и поет какую- то грустную песню. ,И Аллочка тоже становится грустной, и ее и без того темные глаза темнеют еще больше.

Мне почему-то становится так невыносимо жалко Аллочку, что я подхожу, целую ее в щеку и глажу ее черные-пречерные волосы. Все взрослые начинают вдруг смеяться и хлопать в ладоши. А Аллочка краснеет, перестает играть и убегает в детскую.

А потом все взрослые сидят за столом, и мы тоже сидим за столом, только за другим — маленьким. Однако нам за ним не сидится, мы без конца подбегаем к взрослым и утаскиваем с большого стола то одно, то другое.

Дядя Алексей, самый молодой и веселый из всех моих дядей, встает, поднимает рюмку и громко говорит:

— Давайте за Семеново изобретение! За то, чтобы он изобретал побольше и жил получше!

И все стукаются рюмками с дядей Семеном и пьют.

И дядя Семен сегодня пьет, хотя вообще-то ему пить нельзя, потому что у него язва желудка. Но сегодня дядя Семен такой веселый и нарядный — в новеньких блестящих сапогах и новеньком темно-синем френче, что кажется, будто он совсем, здоровый и никакой язвы у него

не было и не будет.

Я знаю, что недавно дядя Семен изобрел на своей обувной фабрике какую-то новую, очень важную машину и получил за это очень большую премию. В нашей семье он первый изобретатель, и поэтому все очень рады за него и приехали сюда, чтобы порадоваться вместе.

Мне тоже очень приятно, что у меня есть дядя-изобретатель, и я даже хвалился этим перед ребятами в нашем дворе. И выяснилось, что ни у кого больше дядей-изобретателей нет, только у меня одного. И мне это еще особенно приятно потому, что меня зовут так же, как дядю

Семена. Мы с ним тезки. Я все время помню об этом.

И дядя Семен помнит. Когда мы встречаемся, он всегда обнимает меня за плечи и весело спрашивает:

— Ну, как Живем, тезка?

И я ему всегда тоже весело отвечаю:

— Хорошо живем, тезка!

И вот сейчас, когда все пьют за изобретение дяди Семена, я думаю, что, пока вырасту большой, он, наверно, наизобретает еще много-много разных полезных машин и станет самым главный, самым знаменитым изобретателем.

И мне будет еще больше, чем сейчас, приятно, что этот самый главный изобретатель — мой дядя. И тогда все мальчишки в нашем дворе просто лопнут от зависти.

Видимо, об этом думаю не только я, потому что дядя Алексей неожиданно спрашивает:

— А над чем ты работаешь сейчас, Семен? Что у тебя сейчас в задумке?

Я жду, что дядя Семен начнет рассказывать о какой- то новой, невиданной машине, которую он теперь изобретает. Может, даже не об одной, а о нескольких машинах. Страшно интересно, что это будут за машины, что они будут делать.

Но дядя Семен начинает вдруг говорить совсем не о машинах. Оказывается, несколько дней назад он узнал, что дом в Молочном переулке, где мы сейчас находимся, стоит на какой-то красной черте и его будут сносить, чтобы освободить площадь перед Дворцом Советов.

О Дворце Советов, который предложил построить Сталин и который будет самым высоким в мире домом, я уже слышал. Я даже склеил его макет из бумаги, и он стоит у мамы на шкафу. Но я никогда не думал, что из-за Дворца Советов могут снести дом дяди Семена.

— Ну и что? — говорит дядя Алексей. — Когда-то твой дом снесут.

— Он пренебрежительно машет рукой. — Может, лет через двадцать! А снесут — получишь другую квартиру.

— В том-то и дело, что другой квартиры сейчас не дают, — грустно возражает дядя Семен.— Дают участок за городом и по две тысячи на душу. Не очень-то развернешься...

— Да что ты сейчас об этом думаешь? — успокаивает его дядя Алексей. — Десять раз все переменится, пока твой дом сносить будут. Дворец Советов построить — это не фунт изюму! Шутишь — такая громадина!.. Еще научиться надо. Ты давай изобретай машины. Хорошим изобретателем будешь — тебя не обидят. Найдется тебе в Москве квартира.

— А мне хочется в этом ни от кого не зависеть,— упрямо сузив глаза, говорит дядя Семен, — Надо иметь свой дом, быть в нем хозяином и ни у кого ничего не просить.

— Да брось ты мудрить, Семен!— Дядя Алексей добро, широко улыбается и большой, тяжелой рукой обнимает дядю Семена за плечи.

— Ну, подумай сам: за чем тебе свой дом? Что ты — купец? Да и на что ты его построишь? Где столько денег возьмешь? — Если действовать с головой, — дядя Семен подиимает вверх указательный палец, — то можно из этих трех комнат выжать столько, что на небольшой домик хватит.