Одну гранату и пистолет Стефко отдал Лукашевичу, остальное оружие взял себе. Топорик засунул за брючный ремень, прикрыв полой пиджака и плащом, взятым у сестры.
В то утро после ухода жены в филиал Музея имени В. И. Ленина, где Мария Александровна работала художницей, Ярослав прошел в комнату, расположенную рядом с кабинетом, и сел за небольшой столик. Галан любил работать именно здесь, сидя лицом к широкому окну.
Галан начал писать статью, заказанную ему газетой «Известия» к десятилетию провозглашения в Западной Украине Советской власти.
Работалось хорошо. Он быстро набрасывал заключительные строки очерка — его лебединой песни:
«...Исход битвы в западноукраинских областях решен, но битва продолжается. На этот раз — битва за урожай, за досрочное выполнение производственных планов, за дальнейший подъем культуры и науки. Трудности есть, иногда большие: много всякой швали путается еще под ногами. Однако жизнь, чудесная советская жизнь победоносно шагает вперед и рождает новые песни, новые легенды, в которых и львы, и боевая слава будут символизировать отныне только одно: величие освобожденного человека...»
Как раз в эту минуту в прихожей раздался звонок. К двери подошла Евстафия Довгун и спросила:
— Кто там?
— Мы до писателя! Он дома?
Услышав голос Лукашевича, Довгун открыла дверь.
— Писатель дома? — переспросил Лукашевич.
— Дома, дома, — сказала Довгун, пропуская его и Стахура в прихожую.
Дверь комнаты открылась, и на пороге показался Ярослав Галан. Он приветливо сказал:
— А, это вы, хлопцы. Заходите…
Посетители вошли, Лукашевич сел на предложенный ему стул, справа от писателя. Стахур остановился за спиной Галана.
— Снова неприятности у нас в институте, — поспешно заговорил Илларий.
— Какие именно? — спросил Галан и приготовился слушать. Лукашевич подмигнул Стахуру.
По этому сигналу тот мгновенно выхватил из-за пояса топор и стал наносить один за другим удары писателю до голове. Сразу же потеряв сознание, Галан упал с кресла на пол.
В это время домработница вошла в кабинет Галана, чтобы произвести там уборку. Лукашевич бросился к ней.
Вот что показала на суде Евстафия Довгун:
— Держа в руке пистолет, Лукашевич приказал мне молчать и отвел меня от окна к дивану, стоявшему возле печки. Затем в кабинет вбежал его напарник. Он оторвал от телефонного аппарата шнур. Этим шнуром они вдвоем связали мне ноги и руки. Затем Лукашевич нашел на диване носок жены Галана и забил мне этим носком рот. Потом открыл ящик письменного стола и стал рыться в нем...
В это время, — продолжала рассказывать домработница, — в дверь кто-то позвонил. Лукашевич и Стахур насторожились. Когда звонивший ушел, они заторопились. Лукашевич торопливо проверил, крепко ли я связана, и они выскочили из квартиры.
Шнуром, оторванным от этого телефона, убийцы связали домработницу
Довгун сделала попытку освободиться, и это ей удалось. Выбежав из кабинета, она увидела лежащего в луже крови Галана.
В ужасе бросилась на лестничную клетку и стала звать на помощь.
Таковы в основном обстоятельства убийства писателя-коммуниста Ярослава Галана.
Но прежде чем были выяснены все подробности преступления, арестованы и преданы суду участники этого злодейского заговора, следственным органам пришлось провести огромную работу. И конечно, для этого потребовалось немало времени.
* * *
Материалы следствия рисуют отвратительный облик украинских националистов, облик того косного, изуверского мира, в единоборство с которым смело вступил Ярослав Галан.
То, что это было политическое уголовное преступление, с самого начала не оставляло сомнения у старшего следователя прокуратуры тов. Бугона, прибывшего на место убийства вместе с областным судебно-медицинским экспертом профессором Василием Ципковским. Протокол осмотра трупа, следов, оставленных убийцами, первые показания Евстафии Довгун дали возможность установить только общую картину совершенного преступления. Предстояло размотать кровавый клубок до конца.
Первым органы государственной безопасности арестовали Иллария Лукашевича. Как выяснилось потом, зарубив Галана, он вместе с Михаилом Стахуром направился в пригородное село Гряды, в дом священника Левицкого. Выбор убежища не был случаен. Жена священника, Галина Модестовна Левицкая, была теткой Иллария по отцу.
— Левицкие мои близкие родственники, и поэтому я считал, что они не выдадут меня и Стефко, — заявил суду Илларий Лукашевич.
Но не только родственные отношения играли здесь роль. По свидетельству Лукашевича, Галина Левицкая была националисткой. Все свои надежды она, как и оуновское подполье, связывала с мечтами о новой войне (между Америкой и Советским Союзом), а в этой войне — с мечтой об осуществлении идеи так называемой «самостийной» Украины.
Поэтому, когда Илларий заявил своей тетушке, что они во Львове совершили убийство и хотели бы укрыться в ее доме, попадья не ужаснулась, не отшатнулась от убийц, а с готовностью предоставила им убежище.
— После того как Илларий рассказал мне, что он участвовал в убийстве писателя, — показала Левицкая, — я ограничилась тем, что предложила ему пойти на исповедь в церковь.
Когда в дом вернулся находившийся до этого во дворе священник Левицкий, супруга сообщила ему о преступлении племянника и его напарника и об их просьбе помочь скрыться от уголовного розыска.
— Муж мой, священник Ярослав Левицкий, — заявила попадья, — сказал, что против укрытия Иллария Лукашевича и прибывшего с ним человека не возражает.
Днем 25 октября Илларий отправился к своему отцу в село Сороки Львовские. Пока он беседовал с Денисом Лукашевичем, Михаил Стахур поджидал его в соседнем лесу.
Когда совсем стемнело, оба бандита пошли на заранее условленное место для встречи со своим вожаком Щепанским.
Встреча состоялась около железнодорожного моста, неподалеку от станции Гамалеевка. Роман Щепанский нетерпеливо спросил:
— Ну как?
Илларий доложил как о чем-то обычном:
— Все в порядке! Галана больше нет. Еще вчера до полудня ликвидировали...
— Кто убивал? — деловито осведомился Щепанский.
— Он! — показывая на Михаила Стахура, сказал Лукашевич. — Как было условлено — из-за спины. Так дал, что кровь до потолка брызнула...
— А ночевали где?
— У священника Левицкого, — ответил Стахур, — в Грядах... Вот это забрали у писателя в столе. — Лукашевич протянул Щепанскому завернутые в платок орден и медали Галана.
— Ну добре, хлопцы! — Щепанский пожал руки убийцам. — Я доложу руководству. О вас теперь узнают в Мюнхене и в самой Америке. А зараз сядем, поговорим, что будем делать дальше...
Переночевав в селе Гамалеевка, Илларий Лукашевич вновь появился во Львове. На улице он встретил брата Мирона. Последний поинтересовался, где был Илларий последние дни.
— Полагая, что из газет брат знает об убийстве Галана, — показал Илларий Лукашевич во время судебного следствия, — я сказал ему: «Должен сам понимать, где я был». Тем не менее пояснил, что принимал участие в совершении террористического акта над Ярославом Галаном.
Мирон Лукашевич воспринял сообщение брата как должное и предложил ему поразвлечься. Через некоторое время они отправились к приятелю Иллария по институту Юрию Божейко, где до позднего вечера играли в карты и пили водку, а затем вернулись домой, на Ризьбярскую.
Будучи полностью уверенным в том, что тетка Мария знает о его причастности к убийству Галана, Илларий просит ее, чтобы она помогла ему лечь в клинику медицинского института, оформив документы задним числом. Мария Лукашевич охотно соглашается устроить племяннику фальшивое алиби.
— В обсуждении этого вопроса, — заявил на суде Илларий Лукашевич, — участвовали мои братья Мирон и Александр. Утром двадцать седьмого октября мы встретились с братьями и пошли на работу к тетке Марии, во Львовский медицинский институт. Тетка направила меня к врачу, но после осмотра тот заявил, что я здоров и класть меня в клинику незачем. Да это было бы и бесполезно: лишь только вышел я из помещения в садик, чтобы посидеть на скамейке и обдумать свое положение, как был арестован. Через несколько часов взяли и Мирона.