А правда такова. Одну книжку утащил домашний вор. Мать все равно отделалась от этой обязанности. Она начала вести записи, а потом Крус взяла на себя труд записывать, по каким дням госпожа им платит. Иначе мать утверждает, что платила, даже если это не так, а она не помнит, потому что напилась. Дон Энрике велел Крус вести счета, пока он в Уастеке. Он говорит, что деньги текут из этого дома, как кровь из раны.

Семьдесят две секунды, дольше, чем всегда. Если маме удастся задержать дыхание на столько, то она сможет получить развод. Но на самом деле это не считается, потому что только на берегу. На кровати, cercado de tierra, окруженной сушей. Встав коленями на подушку, зажав нос и подняв к глазам часы, чтобы следить за временем. В воде задержать дыхание гораздо сложнее, потому что холодно. Надо сперва набрать в грудь побольше воздуха, очень быстро, а потом задержать дыхание и нырнуть. «Ради бога, не делай этого под водой, а то потеряешь сознание и утонешь», — просит Леандро. До того как стать поваром, он зарабатывал на жизнь ловлей омаров и добычей губки.

От солдатской жизни ныряльщика скатиться до galopino. Готовить! Это не опаснее, чем сосать нянькину грудь! Грубостью было сказать это сегодня утром Леандро, который не имеет права надерзить в ответ. После Дня мертвых он вернулся с необычной прической: волосы собраны на шее в конский хвост и перехвачены пеньковым шнурком. Наверно, его причесывала жена.

Леандро сказал, что его брат, который сделал маску для подводного плавания, утонул в прошлом году, когда нырял за губкой. Ему было тринадцать, моложе тебя, а уже помогал матери. Леандро процедил это, не поднимая глаз; он резал лук, с силой стуча ножом по доске.

Тут с рынка вернулся с помидорами и epazote[47] Нативидад, и не было возможности ответить: «No lo supe»[48]. Всегда найдется какой-нибудь ужас, о котором ты не знал.

Или, как выражается Леандро, «всего знать невозможно».

Нырять невероятно интересно, но его брат из-за этого утонул. «Если хочешь знать, такова солдатская доля, — поясняет Леандро. — А от готовки не умирают».

Сегодня отлив начался рано. Деревенские мальчишки, собирающие устриц, пришли в пещеру и заявили, что это их пляж. «Vete, rubio», — визжали они, проваливай, белобрысый, уползай, точно краб по коралловым скалам. Тропинка от лагуны ведет темным туннелем через заросли мангровых деревьев на другую сторону острова. Тамошний пляж — узкая полоса камней; в прилив он исчезает. Сегодня утром был самый низкий уровень воды за все время. Глыбы подводных скал торчали, точно головы морских животных. Дно здесь слишком каменистое для лодок. Сюда никто не ходит. Даже сборщики устриц не накричат здесь на «белобрысого», который на самом деле никакой не белобрысый: волосы у него такие же по-мексикански черные, как у матери. Слепые они, что ли, эти мальчишки? Смотрят и не видят.

Качаться на волнах — все равно что лететь по небу: смотришь вниз на город рыб, на то, как они плывут за покупками. Улетаешь сото el pez volador. Как летучая рыба. Ноги тянут вниз, и паришь на глубине, перемещаясь от оживленных коралловых рифов в тихую синеву на мелководье. По дну скользят тени ныряльщиков.

В глубине бухты на другом конце острова из воды поднимается скальный уступ. Он заметен с парома, весь в белых полосах гуано, которые, как флаги, отмечают углубления, где гнездятся морские птицы, полагая, что там они в безопасности. У подножия утеса под водой чернеет что-то, что с парохода не разглядеть. Темное нечто — или ничто — огромная глубокая впадина в скале. Это оказалась пещера, достаточно большая, чтобы в нее можно было нырнуть и заползти. Или ощупать края и заглянуть внутрь. Там очень глубоко. Водный туннель, скрывающийся в скале, как тропинка в зарослях мангров.

Неожиданно приехал мистер Я-Заставлю-Его-Раскошелиться. После его ухода мать была не в настроении. Должно быть, его щегольские туфли ее тоже укололи. Она поругалась с доном Энрике.

Сегодня пещера исчезла. В прошлую субботу была там. Осмотрел поверхность у самого основания утеса, но без толку. А потом начался прилив, и волны слишком сильно били о скалу, чтобы продолжать поиски. Неужели туннель в скале мог сперва открыться, а затем исчезнуть? Сегодня, должно быть, вода поднялась гораздо выше обычного, и пещера оказалась так глубоко, что и не отыскать. Леандро говорит, что приливы — сложная штука, а скалы на той стороне острова опасны и лучше оставаться здесь, на мелководье возле рифов. Он не обрадовался, услышав о пещере. Он знал о ее существовании, она даже как-то называется, la lacuna. Так что настоящим открытием это не назовешь.

Laguna? Лагуна?

Нет, lacuna. Леандро пояснил, что это не лагуна. Не совсем пещера, но отверстие, которое, как рот, проглатывает то, что в него попадает. Для наглядности он открыл рот. Она уходит в утробу земли. По словам Леандро, на Исла-Пиксол полно таких углублений. В древние времена Бог плавил камни, и они текли как вода.

Это не Бог, а вулканы. У дона Энрике есть книга про них. Леандро ответил, что некоторые пещеры так глубоки, что достигают центра Земли, и на их дне можно увидеть дьявола. А другие туннели тянутся всего-навсего с одного конца острова на другой.

Как их различить?

Никак, да и незачем: любая из них достаточно глубока, чтобы в ней мог утонуть мальчишка, который думает, что знает больше Бога, потому что читает книги. Леандро очень рассердился. Велел держаться подальше от этого места, иначе Господь тебе покажет, кто проделал эти дыры.