Миссис Браун снова завела разговор о мемуарах. Я надеялся, что этот вопрос умер своей смертью, но нет, она настаивает. Подозреваю, в основном для того, чтобы развеять миф о лопнувшей барабанной перепонке. По мнению миссис Браун, первая глава получилась отлично. Сегодня призналась: с того самого дня, как я дал ей прочесть начало, она каждое утро приходит на работу с надеждой, что я наконец-то вручу ей на перепечатку следующие страницы.

— Мистер Шеперд, вы закончили первую главу почти полгода назад. Если на каждую у вас будет уходить столько времени, вы не доживете до собственной юности.

Я ответил: мне очень жаль, что каждый день я разбиваю ее надежды, и все такое прочее. Но следующей главы не будет. Идея оказалась ошибкой. Кстати, несколько месяцев назад, вынашивая замысел книги, я столкнулся с проблемой: один из дневников пропал. Та самая вторая записная книжка. Я еще не говорил об этом миссис Браун.

— Без нее мне тот год не вспомнить. Надо было вам сразу сказать, но я надеялся, что вы давно обо всем забыли. Затея провалилась, не успев начаться.

— То есть как пропал? — Миссис Браун перевела взгляд на полку. Она знает, где я храню дневники. Давно пора их сжечь.

— Не хватает главного фрагмента рукописи. У историков даже есть специальный термин для этого. Лакуна. Так что, если угодно, вините историю и судьбу.

— А раньше она вам попадалась? Когда вы достали все блокноты из ящика?

Это же не пропавшая связка ключей, не без раздражения заметил я. Просто Фрида, упаковывая бумаги и блокноты, не положила этот дневник с остальными. Либо он сгорел в полиции, либо завалился за шкаф. Он маленький, я точно помню, как он выглядел — конторская книга в кожаной обложке. Я ее стащил у экономки. Блокнот размером с ладонь. Теперь его нет. Забудьте про мемуары, тем более что я сейчас работаю над новой книгой. И вообще, давно пора сжечь все дневники, чтобы вы перестали меня пилить.

Но миссис Браун не проведешь.

— Если вы помните, как выглядел тот блокнот, значит, помните и то, что в нем было записано.

Это было одно-единственное письмо, но миссис Браун несла его наверх, так тяжело ступая, словно волокла мешок кирпичей.

— Простите, что прерываю вас, но тут сказано, что нужно ответить сегодня же.

— От кого письмо?

— От Дж. Парнелла Томаса.

— Кто это? Свой или чужой?

— Председатель комиссии палаты представителей США по расследованию антиамериканской деятельности, бывшей Комиссии Дайса.

— Дайса? Что-то знакомое. Ах да, мне знакомы эти джентльмены. Мы ее называли Комиссией Диеса — созвучно слову «десять» по-испански. Они готовили поездку Льва в Вашингтон, получали визы и прочее, но в последний момент все отменили.

— Так вы с ними знакомы? — изумилась миссис Браун.

— Точнее, я знаю, чем они занимаются. Они звонили моему бывшему хозяину, еще в Мексике. Чтобы он дал показания, подтверждающие вероломство Сталина. Они все еще работают?

Миссис Браун протянула мне письмо:

— Это всего лишь анкета. Они пишут, что разослали ее всем работникам Государственного департамента.

— Не думаю, что когда-нибудь еще стану заниматься пересылкой произведений искусства для правительства.

— Тут сказано — как настоящим, так и бывшим. Они хотят, чтобы вы подписали заявление, подтверждающее вашу преданность правительству Соединенных Штатов.

— Ничего себе! А почему бы мне не быть ему преданным? Миссис Браун опустила очки со лба на нос и прочла:

— Вследствие тесного сотрудничества между Соединенными Штатами и Россией в годы войны некоторые стратегические секреты нашего государства могли стать известны сторонникам коммунистов. Поэтому 21 марта 1947 года президент и Конгресс приняли постановление о необходимости заручиться доказательствами преданности всех сотрудников государственного аппарата.

— Ну что за шпионские страсти! Где нужно расписаться?

Она подошла к моему креслу.

— Мистер Шеперд, вы уверены, что вам нужно это делать? Едва ли в этом есть необходимость, если вы больше не собираетесь работать на правительство.

— Вы сомневаетесь в моем патриотизме?

Миссис Браун протянула мне письмо:

— Я мало кого люблю и мало кого ненавижу. Я свободный человек. Но мне нравится писать книги для американцев. Вспомните их письма, их небесную доброту. Эта страна — рай земной. А Иосиф Сталин убил моего друга. Добрался бы и до меня, если бы я стоял у него на пути.

— Как скажете, мистер Шеперд. Я знаю, вам тяжело об этом вспоминать, особенно в августе. Неудивительно: не так-то легко смириться с тем, что у тебя на глазах убили человека.

Я подписал письмо и отдал его миссис Браун.

— В данном случае я хотел бы остаться в стороне. Доведись мне выбирать, я бы предпочел трусливо спасти свою шкуру.

— Все мы люди, — ответила она. — Такими уж нас создал Господь.

— Знавал я и храбрецов. Лев пережил смерть собственных детей, но все равно не сдался. И юноши вроде Шелдона Харта. Мне как-то сказали, что они намного больше меня любили жизнь, потому и стали революционерами. А кончили либо с проломленной головой, либо в яме с известью.

Миссис Браун стояла и слушала. Наверно, ждала счастливого конца.

— То, что мы называем историей, похоже на нож, рассекающий время. Мало у кого хватает сил выдержать его удар. Большинство даже близко не подойдет к лезвию. И я из таких. Борьба нам не по плечу.

— Бросьте. Вы сами упомянули о коробках писем, которые вам приходят. Люди признаются, что ваши книги их спасают. По-вашему, это ничего не стоит?

— Я их развлекаю. Помогаю на несколько часов забыть о семейных горестях, о тиране-начальнике. Но, когда они дочитают книгу, проблемы никуда не денутся. Я не спасаю жизни.

Уголки ее губ опустились.

— Ваша беда, мистер Шеперд, в том, что вы сами не знаете собственной силы.

Магазинчик на площади Пэк, торгующий газировкой, был увешан флажками гуще, чем вагон президентского поезда. Ромул не сводил восторженного взгляда со своего стаканчика пломбира с сиропом размером с бизона. Разрумянившаяся миссис Браун потягивала колу через соломинку.

— Вы должны трепетать от восторга, — заметила она. — Подумать только, голливудская картина!

— Вы повторяете это уже который раз. Трепещу я, трепещу.

— Да вы едва взглянули на экран! — возразила она. Голову миссис Браун украшал синий берет («Носите как хотите!»), который она надевает лишь по особым случаям. Как сегодня.

— Точно, — поддакнул Ромул.

— А ты вообще молчи. Где твоя мужская солидарность? Мы, мужчины, умеем скрывать свои чувства. В отличие от женщин.

Парнишка скосил глаза и тыльной стороной ладони вытер мороженое со щеки.

— Кстати, остается нерешенным один вопрос. Где мне найти агента?

— А мистер Линкольн написал, что это непременно нужно? Или что это желательно? Что именно он сказал?

— «Наймите кого-нибудь для заключения контракта на кинокартину». Он этого сделать не может: я должен сам договариваться с Голливудом. Поэтому обычно берут агента. Или юриста.

— У меня есть знакомые юристы. Работают в городской администрации. Правда, едва ли они смыслят в киноконтрактах.

— Еще мистер Линкольн советовал готовиться к натиску прессы. Журналисты будут нас преследовать.

Мимо прополз ярко-зеленый «кадиллак»; его узкое ветровое стекло с вертикальной перемычкой походило на близко посаженные глаза диковинного земноводного. Никогда им не сделать машину, которая сравнится с «родстером». Миссис Браун отвела нас в угол магазина, чтобы меня никто не заметил, но я все равно слышал, как две девицы перешептывались за прилавком: «Он. Точно он». — «Нет, не он».

— Есть у меня знакомый юрист! — миссис Браун щелкнула пальцами. — Кажется, дома в шкатулке лежит его визитка. — Она произнесла это вполне современно, словно заправская секретарша.

Так что миссис Браун снова спасла положение. По крайней мере, шансы есть. Посмотрим. Речь шла о джентльмене, с которым она познакомилась в прошлом году, когда тот приходил в пансион узнать насчет свободной комнаты. Дожидаясь, пока миссис Битл вернется от парикмахера, они разговорились. Оказалось, что он приехал из Нью-Йорка, юрист, скоро выйдет на пенсию. Перебрался в Ашвилл, потому что жена умерла, а дочь, Маргарет, живет здесь. Есть внуки. Сомневался, что приживется на юге, но с дочерью по имени Маргарет не поспоришь. Это известно даже Гарри Трумэну, ха-ха. В гостиной работало радио, и миссис Браун подумала вслух: интересно, как выглядят звезды? Голос позволяет создать определенное впечатление, но ведь в действительности актеры могут оказаться менее привлекательны. Передавали «Таверну „Даффи“». Джентльмен как ни в чем не бывало сообщил, что, хотя у актрисы, исполняющей роль дочери Даффи, молодой голос, но на самом деле ей все сорок. Ширли Бут. А у другой актрисы, Кэсс Дэлей, прикус как у ящерицы.