Отчего же в этих сказаниях о геройских подвигах богатырей играет главную роль Владимир, а не отец его Святослав, герой по преимуществу? Если мы обратимся к летописи, то она точно укажет нам, что Владимир совершил много походов, преимущественно с той целию, чтобы скрепить окончательно между племенами связь, ослабевшую во время удаления отца его в Болгарию и во время междоусобий братьев. Но преимущественная деятельность Владимира состояла в том, что он отражал степных варваров, сдерживал их стремления против новорожденного общества; около Киева, около центра русского общества в то время, с целию защиты от нападений варваров построил ряд городов; все его княжение проходит большею частию в битвах с варварами. Здесь, в этих битвах, идет дело о самых главных интересах общества, народа, здесь совершается борьба за имущество, свободу, жизнь. Неудивительно после этого, что подвиги Святослава не могли служить содержанием народных песен и сказаний: они были совершаемы вдали от родной страны и не для родной страны; тогда как подвиги Владимира были совершаемы в виду всей Русской земли и с целию ее защиты от степных варваров; вот почему благодарный народ так удержал в своей памяти подвиги Владимира и сделал его героем целого цикла богатырских преданий, а между тем сам Владимир не был богатырь из богатырей, как был отец его Святослав. Но Владимир, кроме этого, заслужил еще народную добрую память другими чертами своего характера: из сличения всех преданий, записанных в летописи и существующих в народных сказаниях, мы видим, что этот князь имел широкую, любящую душу и потому не любил жить одиноко, но любил жить с другими вместе; а известно, как это качество способно приобретать любовь народа и добрую память.

Таков был князь, которому суждено было быть апостолом России. Знакомство с христианством начинается очень рано в нашем отечестве вследствие ранних походов русских князей и племен на Константинополь: уже во время похода Игоря, третьего русского князя, летопись говорит о христианах, бывших в его войске, и о церкви христианской, находившейся в Киеве. Раннее распространение и усиление христианства в Руси доказывается и тем, что после Игоря жена его Ольга, управлявшая делами нового общества за малолетством сына своего Святослава, принимает христианство: это явление было и следствием распространения христианства, и причиною дальнейшего его распространения. Но когда христианство начало усиливаться на Руси, в тогдашнем центре ее – Киеве, как скоро оно обратило на себя внимание, тогда необходимо было ожидать враждебного столкновения его с древней языческой религией. Когда Ольга увещевала сына своего принять христианство, он отказался: в характере Святослава лежало неодолимое препятствие к тому. Но, как сказано, самый пример Ольги должен был способствовать к усилению христианства, а вместе с успехами последнего должно было возникнуть и сопротивление со стороны язычества; это сопротивление обозначается в летописи тем, что христиан, хотя не притесняли, но смеялись над ними; борьба, таким образом, начиналась насмешками. Есть некоторые известия, что в конце княжения Святослава эта борьба приняла уже другой характер – насмешки превратились в притеснения: но Святослав, преследуя христианство (если верить этим известиям), оставил, однако, по своем удалении малолетних сыновей своих при бабке их христианке, и есть также известие, что старший сын его Ярополк был привержен к христианству, хотя явно и не принимал его из страха пред сильной языческой стороною.

Есть еще, далее, известие, что Владимир, князь новгородский, в борьбе с Ярополком был обязан успехом своим стараниям языческой стороны, которая не хотела Ярополка, но хотела князя вполне язычника. Верность этого известия подтверждается тем, что как скоро Владимир осилил брата и занял Киев, тогда мы видим язычество в полном разгаре. Никогда еще, по свидетельству летописи, язычество не выказывалось так резко на Руси, как в начале княжения Владимира, никогда не было приносимо так много жертв, требовались даже человеческие жертвы. Владимир, обязанный торжеством своим языческой стороне, спешит удовлетворить ей, спешит украсить язычество и языческий быт: он ставит изукрашенных идолов: приносит им частые жертвы. Но в самом этом торжестве язычества, в этом старании поднять, украсить его, в этом самом мы видим уже признак его скорого падения: стараясь поднять язычество, стараясь украсить его, Владимир и те, которые содействовали ему в этом, истощали все средства язычества и тем резче обнаруживали всю его ничтожность, всю его несостоятельность пред другими религиями, особенно пред христианской. Что бывает иногда в жизни честных людей, то же замечается и в жизни целых обществ: мы видим иногда, что самые ревностные поклонники какогонибудь начала, оставляя прежний предмет своего поклонения, вдруг переходят на другую сторону и действуют с удвоенною ревностию в ее пользу, – это значит, что они в своем сознании истощили все средства своего прежнего поклонения. У нас на Руси, в Киеве, в малых размерах случилось то же самое, что некогда имело место в Риме при императоре Юлиане, его ревность всего более способствовала падению язычества; он истощил все средства, которые могло дать язычество для умственной и нравственной жизни общества, и тем показал его ничтожность и несостоятельность пред христианством: так и наше языческое общество при Владимире, истощив все средства язычества, приготовило тем самым торжество христианства.

Под 983 годом летописец помещает следующий любопытный рассказ: пришел Владимир из похода против ятвягов, начали приносить жертвы кумирам; собралась толпа и потребовала человеческой жертвы; кинули жребий – жребий пал на одного из варягов, который исповедовал христианскую веру вместе с отцом своим, принесшим ее из Константинополя; толпа послала сказать старику, чтобы он отдал сына своего на жертву богам; варяг отвечал: «Ваши боги суть дерево, – ныне есть оно, завтра сгинет; один тот бог, которому кланяются греки, который сотворил небо и землю; а что сделали ваши боги? – Они сами сделаны: не отдам сына своего бесам». Разъяренная толпа убила проповедника, – ярость прошла, но проповедь осталась: «Ваши боги дерево!» – и безответны стояли кумиры Владимира пред этим грозным вызовом. И в самом деле, что могла древняя наша языческая религия дать обществу, что могла она выставить, что могла ответить на все те важные вопросы, которые задавали ей проповедники других религий, особенно религии христианской?

Одним из главных вопросов, которые беспокоили все северные народы и которые так сильно способствовали распространению между ними христианства, был вопрос о начале мира и о будущей жизни. Болгарское предание о принятии христианства говорит, что болгарский князь всего более был поражен картиною страшного суда; то же самое повторяет предание и о нашем Владимире. В предании Владимир созывает старцев и бояр, чтоб посоветоваться о вере; он говорит им: «Приходили ко мне проповедники разных вер, каждый хвалил свою веру; пришли и греки, они рассказали мне много о начале и конце мира; хитро говорят они, любо их слушать». Что этот вопрос о начале и конце мира сильно занимал северные народы и много способствовал к распространению между ними христианства, это доказывается тем, что подобное же предание находим мы и на противуположном конце Западной Европы – знак, что это предание верно, верно духу времени и духу народов: христианские проповедники приходят к одному англосаксонскому королю; король, подобно Владимиру, созывает дружину и старшин для совещания, принять ли им новую веру или нет; и вот один из вождей говорит: «Ты, верно, припомнишь, князь, что случается иногда в зимнее время, когда ты с дружиною своей сидишь в теплой комнате, камин пылает, всем так хорошо, а на дворе вьюга, метель, дождь, снег; и вот иногда в это время случится, что маленькая птичка влетит в одну дверь и вылетит в другую: мгновение этого перелета так приятно ей, но это мгновение кратко, и она снова погружается в бурю, и снова бьет ее ненастье: такова и жизнь наша, если сравнить ее с тем временем, которое ей предшествует и последует, – это время беспокоит и страшит нас своею неизвестностью. Итак, если новое учение даст известие о том, что было и что будет, то стоит принять его. Так говорят предания, являющиеся совершенно независимо одно от другого в разных концах Европы. На верность их указывает их согласие.