ОТ АВТОРА

Дорогие ребята!

Четверть века я проработал ветеринарным врачом, был и на фронте. За

эти годы немало повидал неприметных героев в мирном и ратном труде. Вот об

их подвигах я и хочу вам рассказать.

Но вместе с тем мне очень хочется поведать и о животных, чья жизнь и

судьба тесно связаны с человеком в труде и в бою: это рысак Сокол,

пострадавший от волчьих зубов, собака Альфа — «аккуратный почтальон»,

которая спасла меня и Сокола, верный пёс Дружок — подносчик патронов,

погибший на могиле хозяина. Или несравненные «живые тягачи» — верблюды

Разбойник и Мишка, поводырь слепого — «учёная» Норка, быстроногая

Ласточка, дважды спасшая от гибели шестнадцатилетнего конника Петю

Сердюка.

Немало через мои руки прошло четвероногих пациентов, и я лечил их так

же внимательно и любовно, как медики лечат человека. Присматриваясь к

животным, я замечал, что не все они на одно «лицо», как думают некоторые

люди: у каждого свои привычки и повадки, свой «характер». Открывать эти

особенности у «братьев наших меньших», проникать в их внутренний мир,

понимать их поведение, желания, нужды и, в конце концов, умело управлять

ими — это очень интересно и поучительно.

Энгельс писал, что в общении с людьми собака и лошадь учатся понимать

(конечно, в пределах их ограниченных возможностей) всякий язык и способны

проявлять к человеку привязанность и благодарность. Да и сами животные,

как и птицы, при общении друг с другом применяют свою особую сигнализацию,

свой «язык».

Тысячелетиями находясь в общении с человеком, домашние животные стали

значительно «культурнее» и «умнее», чем их дикие предки. Особенно это

заметно на собаке, самом верном друге человека.

Всё, что написано в этой книге, — правда. В основу своих рассказов я

положил истинные события — то, что видел и пережил сам или близкие мне

люди.

Посвящаю её моему школьному учителю-другу А. В. Фёдорову, который

вложил в меня первые зёрна любви к жизни и литературе.

А в т о р

СОКОЛ

Однажды ранним утром, во время моего дежурства, в ветлечебницу

привезли необычного пациента, и, когда сняли с него попону, которой он был

прикрыт, я ужаснулся: в повозке лежал весь в ранах, окровавленный

жеребёнок.

Привёз его старший конюх колхоза «Рассвет» Иван Агапович Владимиров.

— Вот какой... и войны нет, а весь израненный, — сокрушался он. —

Проморгал мой Мишка...

Около повозки понуро стоял небольшой паренёк лет четырнадцати. Лицо у

него было обветренное, нос в шелушинках.

Заметив моё недоумение, Иван Агапович пояснил:

— Волк порезал Сокола.

Медлить было нельзя, и я побежал на квартиру к врачу. Александр

Алексеевич Фёдоров жил тут же во дворе, в отдельном домике.

Врач осмотрел истерзанного жеребёнка и покачал головой:

— Да-а... Изуродовал он его сильно.

— Александр Алексеевич, он ведь у нас от племенной матки. Может,

как-нибудь выходим, а? — спросил Иван Агапович, с тревогой заглядывая

врачу в глаза.

Александр Алексеевич прощупал у жеребёнка позвоночник, ноги и сказал,

обращаясь ко мне:

— Впрочем, кости и суставы не повреждены. Крови много потерял. Ну что

ж, Василий Николаевич, попробуем полечить...

Иван Агапович с сыном осторожно подняли жеребёнка и понесли его на

попоне в манеж. Жеребёнок почувствовал, что его уносят от матери,

приподнял голову, задрыгал ногами и тоненько заржал. Матка ответила ему

ржанием и пошла вслед за ним, едва не ворвавшись в манеж вместе с

повозкой. Дверь манежа закрыли. Матка неистово ржала и била копытами.

Пришлось её выпрячь и ввести к сыну. Лишь там она успокоилась.

Жеребёнка положили на хирургический стол. Ввели кровь. (У нас в

лечебнице стоял конь Воронок — донор.) Лишь после этого мы приступили к

операции. На теле маленького жеребёнка оказалось семнадцать ран! И многие

из них рваные, глубокие.

Пришлось некоторые зашивать, а кое-где и обрезать лохмотья кожи.

Несмотря на обезболивание, жеребёнок иногда вздрагивал и порывался встать.

В такие моменты его мать тянулась к нему мордой и тревожно ржала.

Иван Агапович успокаивал её:

— Ну-ну, дурочка. Ничего с твоим малышом не сделается. Всё хорошо

будет.

У всех конюхов такая привычка: они разговаривают с лошадьми, и им

кажется, что лошади их понимают.

Во время операции, придерживая голову жеребёнка, Миша посматривал на

мои руки. Его заинтересовала наша работа.

Возились мы с жеребёнком часа два. Устал я и даже вспотел от

волнения. Впервые мне пришлось делать такую сложную операцию. Александр

Алексеевич помогал мне и руководил всем ходом операции.

После обработки ран мы наложили клеевые повязки, и тёмно-серый

жеребёнок стал пёстрым.

Иван Агапович, довольный, улыбнулся.

— Вот какой пегаш стал, и не узнаешь. Теперь небось выживет? —

спросил он, обращаясь к врачу.

— Трудно сказать... — уклончиво ответил Александр Алексеевич. — Может

быть, и выживет, если волк не бешеный. Придётся оставить жеребёнка в

стационаре.

— Ах ты, — озабоченно сказал Иван Агапович, — такое сейчас время

горячее, а тут лошади приходится лишаться. Ну, что ж поделаешь, от матки

сосунка не оторвёшь. Придётся тебе, Миша, тут оставаться, а я корму

привезу.

— Введите жеребёнку противостолбнячную сыворотку, — приказал мне

Александр Алексеевич.

Врач боялся столбняка: в раны попала земля.

Жеребёнка с матерью поместили в просторный денник, который был похож

на комнату с решётчатой дверью.

Миша Владимиров ухаживал за ними: кормил, поил, чистил и мне помогал,

когда я менял повязки и обрабатывал раны. Ростом Миша был невелик, но

телосложением крепыш. В работе расторопный и любознательный. Я рассказывал

ему о болезнях, показывал в микроскоп микробов, давал читать книги.

Раны у жеребёнка зарастали хорошо, без осложнений. Иван Агапович,

приехав как-то проведать своего питомца, сказал:

— Вот, Мишка, гляди, что наука делает. Учись. Может, и ты когда

лекарем будешь.

...Мы подружились с Мишей. Главного врача он почему-то побаивался и

робел перед ним, а ко мне, молодому практиканту, относился более доверчиво

и просто. Может быть, потому, что мы были земляками и по возрасту я

недалеко от него ушёл.

Как-то вечером, на досуге, Миша рассказал мне подробно о происшествии

с жеребёнком:

— Поехал я с ребятами в ночное в Песчанку. Пырей и острец там, сами

знаете, во! По колено. Лошади как попадут туда — оторваться не могут. Ну,

приехали, пустили лошадей, а сами костёр развели, картошку стали печь и

сказки рассказывать. А у табуна двоих дежурных поставили: Саньку Учаёнкова

и Тимку Полканова. У Саньки дробовик в руках. Но спать всё равно никому

нельзя. Волки по ночам рыскают. А тут так получилось. Я днём работал и

здорово умаялся, а как стали сказки рассказывать, лёг на спину и стал на

небо глядеть. Гляжу и думаю: откуда всё это взялось — звёзды, луна, земля,

люди? Вот так думал, думал и задремал. Вроде слышу голоса ребят и вроде

как сплю. Сла-адко так! Вдруг слышу, кто-то крикнул: «Во-олки!» Ребята на