Вот так, случайно, он и оказался на трибуне Битцевского парка, где встретил Мадонну Леонардо. Пол не сразу понял, что заставило его, вытянув шею, разыскивать глазами в пёстрой толпе промелькнувшую рядом девушку в джинсах и клетчатой хлопковой блузке с расстёгнутым воротом. Разглядел её в бинокль пятью рядами выше – не больше девятнадцати, среднего роста, весьма приятные формы. Тёмно-русые волосы на прямой пробор и ироничная улыбка мило приподнятым уголком рта делали её удивительно похожей на Джоконду, но моложе, чем у Леонардо. И ещё: у этой ожившей Мадонны были брови – тонкие, пушистые стрелки, капризно изогнутые над медово-карими глазами. Уже через десять минут Пол сидел рядом. Её не очень хороший английский и его совсем плохой русский не стали помехой в общении. Девушка была без спутников, одна. В конно-спортивном комплексе, как и Пол, оказалась тоже случайно – родственники заранее купили билеты, полагаясь на свой вкус. Она не была москвичкой – на Олимпиаду приехала во время студенческих каникул. Из Сибири.

В выборе женщин Пол не отличался оригинальностью. Как и большинство гендерных собратьев, он предпочитал ярких блондинок. Романы в его жизни случались с периодичностью раз в полтора года. К двадцати девяти годам история отношений с женщинами насчитывала около десятка Барби одной серии – длинноногих красавиц, с такими не стыдно показаться на светской вечеринке или в загородном клубе. Он легко расставался с ними, не испытывая угрызений совести, и никогда ни одной из своих партнёрш ничего не обещал. Он был с ними щедр и нежен в минуты любовной близости, но потом просто уходил. Исчезал, не раздумывая, как только замечал первые признаки любовной агрессии.

Девушка с трибуны Битцевского парка была не в его вкусе. Пола заинтриговало её поразительное сходство с Джокондой, но, что самое удивительное, девушку звали Лиза.

Под утро гроза стихает. «Боинг-747», взяв курс на восток, стремительно набирает высоту, оставляя под собой застывшие торосы облаков. Внизу, в ночной мгле, остаются огни мегаполиса. Карнавально-яркие ленты магистралей кроят плоскость тьмы на огненные овалы, квадраты и треугольники, а здесь, над облачной пустыней, широкая и пока ещё мутно-серая полоса неба медленно окрашивается восходящим светилом в нежно-алый. Пол располагается у окна. Он вольготно вытягивает ноги, отказывается от позднего ужина, закутывается в тонкий шерстяной плед и тут же засыпает, чтобы через десять часов оказаться в чужой стране, перевернувшей двенадцать лет назад его жизнь.

Пол помнит совсем другую Россию и понимает это ещё в зале прилётов «Шереметьево». Пройдя паспортный контроль, он, чертыхаясь, пробирается через завалы, нагроможденные клеенчатыми сумками в розовую и голубую клетку.

– Урод! Смотри, куда прёшь! – кричит вслед обворожительная толстушка в двух болоньевых куртках – одна поверх другой. Женщины, в основном они, лениво переругиваются, высматривая багаж на серой ленте транспортёра, по-муравьиному суетно стаскивают баулы и коробки в бесформенные кучи. Лавируя среди ручных тележек, Пол выбирается на площадь аэровокзала и сразу оказывается в плотном кольце обступивших его водителей.

– Такси! Такси!

– Такси надо? Недорого.

– Куда едем, шеф? – Коренастый крепыш в чёрной косухе, не дожидаясь ответа, подхватывает чемодан Пола.

– Внуково. Сколько?

– Не вертану. – Сверкнув золотой фиксой, таксист забрасывает чемодан из телячьей кожи с латунными застёжками в замусоренный багажник изрядно подержанного «Фольксвагена». Пол оглядывается по сторонам – другие не лучше. Не желая попусту терять время, садится в замызганный салон. Широкий блин крупно-клетчатого кепи водителя покачивается перед ним – в такт шансону из динамика: «…а белый лебедь на пруду качает павшую звезду, на том пруду…».

Он вспоминает гладко выбритые лица таксистов в июле восьмидесятого. Гостей столицы развозили тогда на глянцево-сияющих (будто только что с конвейера) машинах, а немыслимо-элегантные водители – в белоснежных сорочках и чёрных костюмах – все как один изъяснялись на хорошем английском. Истоки и следствия их элегантности он оценит позже.

– Прибалт? – непринуждённо заводит разговор водитель, лавируя между выбоинами в асфальте, и лихо выруливает на центральную магистраль.

– Нет, из Америка, – говорит Пол, путаясь в падежах, и жалеет о сказанном, вспомнив, что не договорился о цене.

– К нам впервые? Или бывал? – допытывается водитель.

– Бывал, – отвечает он, переводя разговор, – а эти женщины в аэропорту, с такими большими сумками… Что они везут?

– A-а, челноки… Да разное везут. Шмотьё из Турции больше. Шубы из Греции. Из Италии обувь. Бизнес, – добавляет он уважительно, – сейчас все крутятся…

– Но это тяжёлый бизнес для женщины.

– А русские бабы семижильные, не слыхал? И коней остановят, и в избу войдут… – хохочет таксист.

Пол на секунду представляет Лизу в толпе неухоженных вокзальных бизнесвумен и морщится. Ржавой иглой шевелится в душе вина. Он думает, не важно, простит она его или нет, но он должен всё объяснить и избавиться от тягостного чувства, что не поддаётся разумным доводам, которое он считает виной. Иногда, правда, спрашивает сам себя – так ли ему было хорошо с ней? Воспоминания порой бывают лучше действительности.

Едва проклюнувшаяся зелень и набухшие цветом сиреневые деревья по обочинам радуют глаз. За грязными стёклами «Фольксвагена» пестрит рекламными щитами шумный город. Пол опускает стекло – кондиционера, разумеется, в машине нет. Запахами весны в салон врывается апрельский ветер. Всюду – вдоль дорог и на площадях у метро – вещевые рынки, и везде продают бананы.

Водитель, перехватив в зеркале его взгляд, поясняет:

– Фруктов заморских понавезли… маракуйи, мангостины, тамариллы. Даже этот… Как его? Кумкват! Язык сломаешь. Теперь жить можно.

Сотенной зелёной купюрой он доволен и, проследив, куда Пол прячет бумажник, предупреждает:

– За жопником следи. Щипачей вокруг прорва.

– Вор ворует, фраер пашет, – отзывается Пол и слышит вслед озадаченное:

– Где чалился, братан?

Пересушенный воздух салона «ТУ-134» ударяет в нос густой смесью ароматов аэрозольного освежителя и нагретой кожи, подгоревшей еды и ещё чего-то неприятного, доминирующего резкой нотой. Втиснувшись в неудобное кресло, он понимает, что дальнейшие манёвры с ногами невозможны. Рядом здоровяк с багровым лицом остервенело запихивает на полку для ручной клади негабаритную коробку с микроволновой печью. Пол вспоминает про своё аккуратно уложенное туда же кашемировое пальто, спасать которое бесполезно, роняет односложное, но ёмкое русское ругательство, достаёт из кейса стопку бумаг – предусмотрительно распечатанной ещё в Нью-Йорке электронной почты. На свободный доступ к Интернету в России рассчитывать не приходится. Внимание задерживает длинное письмо из Милана.

МИЛАН. ВАПРИО. 1993,1559 ГОДЫ

От: Джулиана Бьянкини.

Дата: 24.04.1994 г. 11–30.

Кому: Полу Мельци.

Копия:

Тема: Рукопись: «Воспоминания Леонардо».

Дорогой мистер Мельци!

Предвосхищая вопрос, почему обращаюсь к Вам лично, а не к литературному агенту или в издательство, прошу не торопиться отправлять моё письмо в спам. Спешу заверить, Вы непременно заинтересуетесь предоставленной рукописью, поскольку факты, отражённые в ней, касаются Вас непосредственно. В противном случае не дерзнул бы посягнуть на чужое время.

Я не автор рукописи. Лишь перевёл её со смеси староитальянских диалектов – тосканского и ломбардского – на современный итальянский, а затем на английский.

Ближе к делу. Чтобы объяснить, как она попала ко мне, позволю себе напомнить (нисколько не сомневаюсь, что Вы знакомы с этой историей) о некоторых моментах в судьбе рукописных бумаг Леонардо да Винчи.