– Елизавета Андреевна! – визгливый окрик останавливает её.
Степанова! Обед и звонок домой отменяются. Жена начальника большого строительного треста требует к себе особого внимания. За неделю, проведённую в клинике, она успевает поругаться с обеими соседками по палате и пожаловаться на всех постовых медсестёр. Несколько лет её мучают мигрирующие боли в животе, а она – всех вздорным характером. Многоэтажный (на пол-листа!) диагноз при поступлении включал в себя с десяток заболеваний брюшной полости. Обследование в клинике «освободило» её от хронического гастрита, дуоденита, холецистита, панкреатита, спастического колита, но Степанову это мало радует, да и Лизу тоже, потому как боли у пациентки остаются. Предположение о «брюшной стенокардии» надо ещё доказать ангиографией3 аорты, от проведения которой пациентка категорически отказывается.
– Здравствуйте, Галина Николаевна, – Лиза подчёркнуто дружелюбна.
– Елизавета Андреевна, Вы не зашли сегодня утром, а ведь я всю ночь глаз не сомкнула. Сны всё такие нехорошие снились. Вы уверены, что исследование надо делать? Может, сначала консилиум соберёте? А что профессор говорит? Надеюсь, Вы с ним советовались? А знаете, я, наверное, передумаю, – тянет она, поджимая губы.
Лиза с трудом сдерживает раздражение. Сосудистый хирург Антон Симаков по её просьбе вышел на работу в свой выходной, чтобы сделать исследование вне очереди. Ангиография назначена сегодня на четыре, а уже полтретьего. К ним подходит ординатор второго года Сергей. Косая сажень в плечах и рост под метр девяносто – редкие габариты для терапевта. У него идеальные черты лица: римский нос, чувственные, красиво очерченные губы и крупные руки. «С такими руками надо идти в хирурги», – думает Лиза, продолжая выслушивать претензии Степановой.
– Галина Николаевна, вчера мы с Сергеем Петровичем объяснили Вам, что только ангиография позволит подтвердить предполагаемый диагноз, и Вы, помнится, дали согласие, – говорит она.
– Вчера согласилась, а сегодня передумала, – капризничает Степанова.
Сергей останавливается напротив Лизы. В серых чуть прищуренных глазах нескрываемое мужское обожание – следствие её глупости на новогодней вечеринке. Ничего особенного, долгий поцелуй в губы. В тот момент он так напомнил ей Пола. «А может, действительно влюблён? – думает она, встречая его взгляд. – Нет, слишком молод, красив и тщеславен».
– Совершенно напрасно, – говорит она Степановой, – Вы зря так волнуетесь. Я уверена, что всё пройдёт хорошо, – и в десятый раз убеждает пациентку. Подхватив под локоть, уводит с собой по широкому коридору клиники.
Через зонд, установленный в бедренной артерии, Степановой вводят контраст. На фоне стройного позвоночного столба гибким, раздвоенным хвостом саламандры пульсирует брюшная аорта. Вот подвздошные, вот верхняя брыжеечная, селезёночная… Просвет аорты и всех крупных артерий идеально ровный.
– Ей можно только позавидовать. Ни одной атеросклеротической бляшки. Вы гляньте – какая красота, – любуется изображением Антон, а Лиза с Сергеем переглядываются – картинка на экране их скорее огорчает, чем радует. Причина приступообразных болей остаётся неясной. Диагноз Степановой опять зависает.
– Антон Васильевич, дорогой, – говорит Лиза, – но у неё же классическая «angina abdominalis»4. Приступообразный болевой синдром на высоте пищеварения, эффект от нитроглицерина…
– Вы же видите, Елизавета Андреевна, – он пожимает плечами, – эндотелий5, как стёклышко.
– Ну что? В понедельник к психиатру? – спрашивает Сергей. Едва заметная ирония в голосе выдаёт скрываемое самодовольство – он давно настаивает, что у Степановой банальный истерический невроз.
– Ну, давайте повернём в сагиттальную плоскость, вот так, хотя, если бляшек здесь нет, то значит, их и нигде нет, – ворчит Антон, взглянув в расстроенное лицо Лизы, и касается пальцем красной кнопки на сливочно-кремовой панели ангиографа. Изображение разворачивается на девяносто градусов, и на экране возникает совсем коротенький – всего-то в два сантиметра, не больше – чревный ствол. Он, как пенёк, давший по весне поросль, ветвится артериями, питающими печень, желудок, селезёнку, и явно сужен в центре. Напоминает песочные часы с тонкой струйкой сочащегося контраста. Лиза припадает к монитору. Скорее всего, это не атеросклеротическая бляшка, но ясно одно: из-за него и страдает кровоснабжение органов брюшной полости у Степановой. Лиза торжествующе улыбается Сергею и Антону – она оказалась права. Кратковременная радость, как от пятёрки на экзамене.
– Можем прямо сейчас увеличить просвет. Ну что? Баллонируем?6 – предлагает Антон.
Лиза, помня скандальный характер пациентки, не торопится. Пусть решит сама. Возможно, ей предложат стентирование7 поражённого сосуда, но это уже забота хирургов, а Лизе достаточно и скромного терапевтического счастья – правильного диагноза.
Она договаривается о переводе Степановой в отделение сосудистой хирургии и торопится в приёмный покой – двадцать минут, как началось дежурство. Пациентов пока нет. Она возвращается в ординаторскую, намереваясь позвонить домой, но дежурная медсестра Анечка сообщает: у пациентки из восьмой палаты, попавшей в клинику после двух обширных инфарктов, очередной приступ пароксизмальной тахикардии. Лиза назначает изоптин внутривенно, и горбатая линия на мониторе в течение минуты принимает форму нормального синусового ритма. Ухоженная семидесятилетняя дама со следами яркой помады на увядших губах (язык не поворачивается назвать её бабушкой), в накрахмаленной белоснежной сорочке, отороченной изысканными кружевами, устало улыбается в знак благодарности. Кивнув в ответ, Лиза направляется к выходу, но не успевает выйти из палаты. Оборачивается на хрипящий звук за спиной – женщина лежит, запрокинув голову, с неестественно задранным подбородком. Соседки одна за одной выскальзывают в коридор. В дверном проёме испуганно таращится третьекурсница Анечка, подрабатывающая в клинике по ночам медсестрой.
– Дефибриллятор в палату! Да шевелись же ты! Реаниматоров зови!
Удар кулаком по грудине. Ещё раз. Ещё! Бесполезно. На кардиомониторе ни единого всплеска жизни, ровная прямая зелёная линия. Ещё удар! Ни единой зазубрины! Прямее не бывает! Чё-ёрт!
Кровать под умершей (ещё не труп, не покойница – и у неё, и у Лизы в запасе целых пять минут) допотопная, с провисшей панцирной сеткой. Господи! Когда же наконец заменят эту рухлядь?! Нужна твёрдая основа!
Вместе с Анечкой они стаскивают на пол невероятно тяжёлое тело сухощавой на вид женщины. Мешают каблуки. Лиза отбрасывает туфли в сторону, опускается на колени. Запрокинуть голову… Выдвинуть челюсть… Зафиксировать язык…
Глубокий вдох и глубокий выдох в зияющий мокрый рот. Вдох… Выдох… Пять надавливаний на нижнюю треть грудины, опять вдох и выдох. И вновь пять нажатий… Руки прямые. Вдох… Выдох… Помада кровавым пятном расползается по холодному старушечьему лицу. «Смерть вовсе не церемонится с возрастом», – между очередным вдохом и выдохом успевает подумать Лиза.
– Где дефибриллятор?! – кричит медсестре.
Та накидывает на рот реанимируемой влажную марлевую салфетку. Лиза, подавляя запоздалую волну брезгливости, морщится: «Фу ты, чёрт!»
Ещё вдох и пять надавливаний… Медсестра со второго поста подкатывает дефибриллятор. Электроды на грудину… Разряд! Ждём. Есть! Есть ритм!!! Женщина открывает глаза. Не прошло и пяти минут.
Она сидит на коленях, оттирая с лица спиртовой салфеткой чужую помаду, наблюдая, как парни из реанимации укладывают пациентку на носилки, подсоединяют капельницу. Один из них шутит:
– Скоро нас без работы оставите.
– Вряд ли, – говорит она безучастно.
Пациентку увозят в палату интенсивной терапии, Анечка сообщает, что Лизу ждут в приёмном.
Шестидесятилетнего главного бухгалтера химкомбината доставляют с гипертоническим кризом прямиком с производственного совещания. Он все ещё под впечатлением разговора с новым директором.
