Наконец положила трубку, а нас не видит. Встрепенулась и уже обращается к девушке напротив:

- Ну, Клава, все поняла?

Потом волосы пригладила и - к нам:

- Ну, что у вас, ребята?

Я ей билет подсовываю. Она читает и ничего не понимает.

- Так что же это?

- Ну, билет пригласительный.

- До свидания, Наташа,- это нам мешает Клава.- Я к ним поехала… Все поняла.

- Подожди, Клава, минуточку. Извините, ребята. Мы, конечно, извиняем.

- Ты им расскажи,- медленно, строго говорит Наташа,- про сегодняшний поезд. Расскажи, как детей из лагеря встречали…

Клава кивает:

- Все ясно, Наташа. Ну, я пошла.

За дверь взялась, нам, улыбаясь, кивнула и ушла.

Мне как- то обидно. Вот они сразу друг друга понимают. А мы все лето уткнулись в аппарат и ничего не знаем. Какой поезд? Какие дети из лагеря?

- Ну, садитесь, ребята,- приглашает Наташа. И сама вдруг смеется: -Да ведь вы уже сидите.

Наш пригласительный билет в руках вертит, говорит:

- Хорошо, хорошо, ребята. Молодцы.

А мне видно, что никак еще она не поймет, в чем дело. То на телефон поглядывает, то на дверь, где только что была Клава.

- Наташа,- решаюсь я,- какой поезд из лагеря? Какие

дети?

Она встает, ходит по комнате, ловко, сильно щелкает пальцами. Кто-то у меня за спиной так же пробует. Оглянулся: это Мишка. Смутился, руки в карманы.

- Так вот какой поезд,- садится Наташа и подпирает руками голову.- Вчера ребят из лагеря встречали. Вокзал.

Перрон. Мамаши толпятся. Поезд подходит. Мы около райкомовского знамени стоим. Рядом барабанщик, горнист. Ну, вся детвора с цветами, скорее из вагонов к родителям. Соскучились. Такой гвалт - ничего не разберешь. Все отряды перепутались.

Ну, конечно, целуются, смеются. И вдруг слышу: «Мама, кормили гадко. Скучища была страшная. Будили рано. Ни за что больше не поеду».

Смотрю, повис на шее у худой мамы толстый верзила. Ну, наверное, пятый-шестой класс. Вот как вы. А что мне было делать? - беспомощно разводит руками Наташа. - Вмешаться? А тут кругом цветы, ребята загаром хвастаются.

Наташа опять присела, задумалась, наш пригласительный билет в руках вертит.

- Сегодня в пятнадцатой школе интересный вечер будет. Комсомольцы собираются. Клава туда поехала.

- Это же наша школа, - довольные, переглядываемся мы.

- А какой вечер?

Наташа молчит, нас по очереди оглядывает. На дверь осторожно посмотрела, к нам придвинулась:

- Вот слушайте. Из фашистской Германии к нам тайно бежал революционер. И он будет сегодня выступать в пятнадцатой школе. Мы в зале свет погасим, чтобы никто его лица не увидел. И он будет рассказывать. А когда кончит, уйдет, мы опять свет зажжем. В общем, будет встреча комсомольцев в честь нового учебного года. Понятно? А остальное - тайна.

Я смотрю на Леву. Лева - на Мишку. Мишка - на Женьку, Женька - на Лидочку, а Славик - на всех сразу.

- Можно мне туда? - спрашивает Славик.- Я буду очень тихо. Я воды в рот наберу. Вот хотите - прямо из этого графина.

Наташа улыбается, Славика по голове треплет:

- Можно, Славик.

- А нам? Мы ведь не комсомольцы.

Она на часы смотрит, потом снова читает наш пригласительный билет.

- А как же кино?

- Ну, кино после вечера.

- После вечера я не смогу,- почему-то виновато говорит Наташа.- Меня ждут.

- Кто?

Наташа мнется, не отвечает.

Лидочка тихонько меня толкает. Я - Леву. Лева - Мишку. А Мишка - Женьку. Только Славик ничего не понял, головой вертит:

- А вы скажите, что с одним революционером в темноте встречались, и все.

Наташа отворачивается, ищет рукой телефон, потом в окно смотрит, пальцем по стеклу водит. Мне кажется, она беззвучно хохочет. Успокоилась. Повернулась к нам какая-то вся ясная, повеселевшая.

- Ну, ребята, пошли. А кино давайте на завтра.

ЗДРАВСТВУЙ, ШКОЛА!

Вот она, наша пятнадцатая школа. В Москве школ много. А вот наша - пятнадцатая - самая лучшая. Она старенькая. В ней раньше гимназия была. И нам рассказывали, что в революцию в этой школе бои были. То белые ее занимали, то красные. А вот теперь мы. Мишка, Лева, Женька, Лидочка, Славик и я. И еще Лариска. Ну, и Гога из дом пять.

Вошли в школу. Ой, какая она вдруг маленькая! У лестницы на полу большой плакат сохнет; «Добро пожаловать!» Над плакатом важные старшеклассники согнулись, подмазывают кисточками буквы, прищуриваются, покашливают.

Мы идем за Наташей в физкультурный зал. С ней все здороваются, все ее знают. Я вижу нашу учительницу по русскому и литературе Пелагею Васильевну. Еле удержался, чтоб не кинуться к ней. Спрятался за колонну. Еще скажет, что нам нельзя на этот вечер. Прошла мимо. Остановилась. С кем-то заговорила. Я на нее смотрю. Все такая же она, только одета по-другому. Добрая. И улыбается все так же.

- Пелагея Васильевна!-не удержался я и скорее за другую колонну. Она по сторонам смотрит, руками разводит, вся такая радостная, хорошая. Может быть, мой голос узнала.

В физкультурном зале одни старшеклассники. Наташа сразу потерялась, а нас в угол зажали и еще подозрительно осматривают. Все больше на Славика косятся.

- Ты почему здесь, шкет,- больно щелкает его по затылку длинный, лопоухий, весь в прыщах старшеклассник.- Мелюзге сейчас нельзя.

- Ему можно,- выручает Лидочка,- он сын директора школы.

Лопоухий пожал плечами, очень удивился:

- Я знаю его сына, мы с ним в одном классе. Это не тот.

- А этот недавно родился,- убеждает Лидочка.

Лопоухий отошел к своим товарищам, что-то им пошептал, и они все с интересом уставились на Славика. Потом лопоухий протиснулся к Славику, протянул ему перочинный ножичек.

- На, в подарок. Карандаш точить. Я не хотел тебя обидеть, мальчик. Стой, пожалуйста. А спросят дома, где взял, скажи - я подарил. Фамилии не надо, а наружность опиши.

- Угу,- соглашается Славик и сразу увлекся ножичком.

Вдруг в зале гаснет свет. В темноте голос Наташи. Она говорит о том, что сейчас комсомольцев школы будет приветствовать немецкий коммунист.

Ничего из его слов разобрать нельзя, а вот по голосу, по тому, как он то громко, то тихо говорит, я себе представил, что ему было очень трудно пробраться к нам, в Советский Союз. Я даже услышал, как он перепиливал решетку и по нему стреляли фашисты. И еще он, конечно, говорит, что немецкие рабочие никогда не начнут войну с советскими рабочими.

Он закончил. Мы все хлопаем. Старшеклассники кричат: «Рот фронт!»

Потом учительница по-немецкому стала переводить. И надо же! Все совпало. Как я думал, так и есть.

Мы опять долго хлопаем. Вспыхивает свет. За красным столом только Наташа, наш директор школы и учительница по немецкому языку.

В зале нарастает торжественная и какая-то очень тревожная песня. Словно чапаевский горнист зовет дивизию в атаку:

Заводы, вставайте,

На битву шагайте…

Я смотрю на Мишку. Он весь подтянулся, руки по швам, глаза направлены куда-то далеко-далеко, может быть, туда, откуда бежал немецкий коммунист. Мишка поет как-то очень сурово, даже грозно:

Не страшен нам белый

фашистский террор,

Наш лозунг - всемирный

восстанья костер.

Так же торжественно поют все ребята, и только Славик стоит молча, крепко зажав в руке свое оружие - маленький перочинный ножичек.

Из школы мы вышли вместе с Наташей.

Она смотрит на часы, торопится:

- Мне к метро, ребята.

- Мы вас проводим.

Наташа разрешает только до угла.

- А теперь я сама дойду. Спасибо.- Она быстро жмет нам руки, делает пионерский салют и исчезает за углом.

- Пошли за ней,- предлагает Мишка.

- С ума сошли,- говорит Лидочка,- дети. Какое вам дело, кто ее ждет? Ну-ка, домой.