На следующий день шесть больших лодок, набитых разными товарами, отошли от пристани, и Лаций с облегчением вздохнул, решив, что, наконец-то, избавился от странного купца Бахрата и освобождённого им вождя племени рыбаков. Вокруг было невероятно тихо, и постепенно лёгкая качка успокоила его. Вскоре подул ветер, и вёсла пока положили вдоль бортов. Позади остались почти четыре года жизни в стране, к которой он так и не смог привыкнуть. Лаций не знал, что скромная наложница Минфэй, добравшись до Хуханье, на несколько десятков лет спасла империю Хань от нападений хунну и стала символом национальной красоты и мудрости, а племянник Ван Мана вскоре захватит власть в стране и провозгласит себя императором новой династии; римляне построят ещё три города и множество мостов, Зенон и Марк добьются уважения и почёта, их дети станут важными чиновниками; старший евнух Ши Сянь умрёт от обыкновенной простуды, а несчастный Павел Домициан потеряет свой божественный голос и будет просить милостыню за воротами внутреннего города. Там, под стеной, не выдержав страданий и холода, его душа покинет тело, и никто даже не вспомнит, кем он был при жизни. Исхудавшее тело слепого певца бросят в большую яму за городом и закопают вместе с остальными бездомными, умершими в этот же день.
Мысленно Лаций много раз возвращался к Саэт, не понимая, что его волнует и тревожит в этих воспоминаниях. Но всё было тщетно. Её любовь и заботу он расценивал как женскую привязанность и необходимость думать о мужчине. А думать об одном или двух, считал он, было для женщин обычным делом. Он так и не догадался, что Зенон был его сыном, даже несмотря на внешнее сходство, а те, кто мог это заметить, умерли раньше, чем он покинул империю Хань. Совесть иногда мучила его из-за того, что он оставил её с Лукро в Лицзяне, но другого пути он не видел. Саэт вырастила спасённую на озере девочку как свою дочь. Она нашла ей богатого мужа из ремесленников в Лицзяне и помогла Лукро стать главным торговцем рыбы в городе. Но до конца жизни она думала о Лации и каждый раз, когда сердце особенно ныло от разлуки, она всё равно приходила к мысли, что поступила правильно. В этом городе Лацию не было места, и он рано или поздно всё равно заскучал бы по Риму и стал рваться туда. Он никогда не смог бы стать ханьцем. Так думала Саэт. У них с Лукро было ещё два ребёнка. Один из них утонул в реке совсем маленьким, второй вырос и стал особенной гордостью старого отца. Это лишний раз подтверждало, что даже если бы Лаций остался и пребывал в неведении, всё равно оказался бы здесь лишним человеком. А принимать его в семье, где каждый день приходилось бы прятать взгляд и притворяться, Саэт не смогла бы. Рано или поздно это закончилось бы трагедией. Но сам Лаций этого не знал. Сидя в большой лодке, он скучал по ней и её детям и в то же время думал о том, как побольше узнать о городах, которые они будут проплывать, и сколько дней займёт путь до первого греческого полиса. Рабы об этом не говорили, а спрашивать Андромаха и его греков-помощников в других лодках он опасался.
Вскоре ветер совсем ослаб, и наступили трудные времена: гребля, пару глотков воды, снова гребля, вода, рваный сон, немного еды, дождь, растирающие ладони мокрые вёсла, загрузка воды и еды в каких-то незаметных бухтах и на маленьких островах. И так целый месяц, пока слева по борту не показался большой, утопающий в зелени остров. Когда они проплывали мимо, Андромах заметно волновался. Это был остров тигров. Его жители постоянно воевали с населением на большой земле, и никому не хотелось стать жертвой очередной войны. Андромах обмолвился, что до ближайшего греческого города – Деметрии-Паталы – на реке Инд ещё месяц пути, и им надо было дождаться, когда берег повернёт на север. А там уже станет легче, потому что парусам будет помогать ветер. По пути их несколько раз накрывал шторм, но гребцы были опытными и не бросали вёсла от страха. Благодаря им и опытному капитану все суда остались на плаву. Лаций старался не разговаривать с купцом и капитаном, чтобы случайно не выдать себя. Он замкнулся и сосредоточился на работе и одежде, которую приходилось отжимать и сушить по несколько раз в день. Внутреннее напряжение не прошло, но он специально не вспоминал о прошлом, выполняя любые работы и доводя себя до изнеможения, лишь бы не думать о том, что находится так близко со смертельным врагом. Сейчас ему надо было добраться до безопасного места, где он мог бы подумать о справедливом возмездии. Здесь, посреди бурных вод, надо было пока затаиться и ждать.
Однажды они подошли к небольшому поселению, где должны были пополнить запасы и проверить борта. Андромах приказал вытащить все мешки на берег и сам наблюдал за тем, как слуги пересчитывали находящийся там товар. Две лодки из шести нуждались в ремонте: доски под уключинами разошлись и треснули. Ещё на одной сломалась старая мачта. Лаций помогал, чем мог, лишь бы быстрее починить их и отправиться дальше. В пути им сильно мешали дожди, и он никак не мог привыкнуть спать в мокрой одежде или даже в воде, потому что она была повсюду.
Жители деревни ничем не помогали слугам Андромаха, и даже деньги не могли их заставить двигаться быстрее. Они ходили, разговаривали и жили, как будто очень устали от непосильного труда и никак не могли прийти в себя. Когда лодки, наконец, отошли от берега, Лаций с облегчением вздохнул, а Андромах ещё долго ругался на соседнем судне, недовольный такой долгой остановкой. Вдоль берега виднелись невысокие горы, и только через месяц они сменились пологими склонами и холмами. Хитрый грек выборочно заходил в те поселения, которые знал, хотя несколько раз они проплывали мимо больших городов. Вскоре лодки пристали к небольшому городу под названием Мунджай. Андромах сказал, что они пробудут там несколько дней. И здесь Лаций допустил ошибку, подумав, что это был тот самый греческий город Деметрия, куда, по словам толстого купца, они направлялись. Он подошёл к рыбакам на пристани и спросил, где находится торговая площадь. Ему ничего не ответили, лишь махнули рукой в сторону больших домов, которые виднелись вдали за прибрежными трущобами. Дойдя до них, он увидел большой базар и знакомые лотки менял со столами. Эти люди плохо говорили по-гречески, скорее даже вообще не говорили, а просто показывали на монеты и кивали ему головой, чтобы выбирал что на что менять. Но Лаций ничего не менял, он переходил от одного стола к другому, и показывал каждому меняле маленький блестящий камешек из мешочка. В то же время он наблюдал за тем, как вокруг продают одежду и посуду, еду и разные странные крючки из железа. Ему надо было купить пару ножей взамен тех, которые пропали во время одного из штормов. Наконец, в небольшой пристройке, за кучей глиняных кувшинов и корзин он нашёл грека, который расстроил его, сказав, что этот город не Деметрия и до неё ещё пять дней пути при хорошем ветре. Улыбаясь и расспрашивая его о путешествии, камне, купцах и всякой чепухе, меняла всё время суетился, как будто что-то забыл и не мог найти. Он сказал, что здесь не ходят такие монеты, как в империи Хань, и лучше обменять драгоценный камень на несколько коров, потому что право на обмен денег имели только люди из касты вайшьи, а у них это было дорого. Но Лаций хорошо запомнил опыт общения с сицилийскими менялами. Тогда друзья Оги Торчая рассказывали, как легко они обманывали богатых римлян и приезжих купцов такими же увещеваниями. Наконец, меняла сдался и выдал ему несколько медных монет в обмен на ханьские. За камень он не хотел давать больше пяти серебряных монет. Лацию пришлось объяснить хитрецу, что за один такой камень можно купить целую лодку, а на несколько маленьких монет не купишь даже кувшин для воды. И только когда он пригрозил пойти к соседу, это сработало. Пятнадцать серебряных монет, которые он получил за один маленький камень, наверное, тоже были маленькой платой, но, по его расчётам, на ножи и обувь этого должно было хватить, поэтому он ушёл, не став больше спорить. На пристань он вернулся уже в новых сандалиях и с двумя небольшими ножами под рубашкой. Никто, кроме Андромаха, не обратил на это внимания. Сразу после заката все рабы и слуги спокойно разлеглись под навесами спать. Ночь была звёздная, и чистое небо не предвещало дождей, которые начинались здесь невероятно быстро и так же быстро заканчивались.
