всех и избавили бы всяких напрасных хлопот неимущества или

же с большим конвоем препроводили бы сухим путем наличные

' деньги. Один этот вернейший способ, инако нигде здесь денег

близко получить я не знаю, да и кредиторы никогда достаточно

собрать их не могут. Я попробую просить от Али-паши и от

консула Поуля заимообразно в переводе на барона Гипша, но все

это не будет скоро, мы теперь находимся в великой крайности.

О чрезвычайной затруднительности в ращотах денежных я уже

к вам писал, теперь получил от вас в письме означение, что

51108 пиастров, 96 астров2, по письму барона Васильева

назначаете ко мне в жалованье служителям, каждый пиастр по 73

копейки, а когда сюда дойдут, тогда должно еще складывать с них

куртажные, как я могу эти 51108 пиастров ращитывать и

раздавать служителям? Кому из них дам я из этих денег и кому из тех,

которые в настоящей цене? На всех вообще разделить никак

нельзя, ибо ескадры, мне вверенные, в разделениях в разных

местах, кому эти деньги даны будут, те непременно будут роптать;

избегая неудовольствия людей1, я охотнее согласился бы

жертвовать им моим последним жалованьем, ежели бы его было

достаточно, но я и сам излишества ничего не имею, и я не

приступлю к этой раздаче, да и не знаю, как к ней приступить,

а все это оставлю до свидания с вами; червонцами положено

производить нам по высочайшей воле, равно как и сухопутным

войскам производится также, не накладывая излишнего курса

деньгами. Прошу ваше превосходительство удостоить меня

уведомить, по каким обстоятельствам и от чего случилось это, что сии

51 тысяча пиастров почитаются вместо шестидесяти копеек по

семьдесят три копейки пиастр, такой цены на пиастр нигде

нет, я поистине не знаю, как выдавать их людям, предвидя из

того могущее быть неудовольствие. Прекращая сие, тоже

объясняю все, что вы теперь не адресуете к нам ассигнациями или

векселями, ничего скоро получить никакой надежды нет, а как

могу я пробыть теперешнее время без денег, не знаю; буду

стараться, ежели что могу, где занять, но не надеюсь.

Обстоятельства и ращоты несносные совсем меня замешали, и как во всем

этом дать отчет верный, не могу придумать; в прочем обо всем

прежними письмами вам я объяснился. С наивсегдашним моим

почтением и совершенною преданностию имею честь быть.

Письмо вашего превосходительства от 23 генваря / 3

февраля я имел честь получить, о касательностях содержания оного

пред сим в письмах моих обстоятельно обо всем объяснено.

Я исправляю корабли в рассуждении худостей, один уже начат

килевать, а другие три разоружены и также готовятся к

исправлению, вице-адмирал Карцов с ескадрою к походу почти совсем

готов, провиантов только недостает, но в нужном случае и

последнее отдам ему, и он пойдет туда, куда следует; о делах,

в Египте происходящих, от вас и от лорда Кейта ожидаю

уведомления. Здесь столь худые погоды продолжаются, что великая

опасность настоит быть теперь в море, чтобы и последняя ескадра

не потерпела и не пришла бы в таковую же худость, но за всем

этим пойдет, куда должно. Прошу скорейшего от вас

уведомления обо всем, что будет вам известно. Я уведомил уже ваше

превосходительство, что партикулярными письмами из Санкт-

Петербурга генерал-майора Бороздина уведомляют о перемене,

вновь от 27 декабря последовавшей, вторично назначен он с

батальонами в Неаполь, а о князе Волконском ничего не известно,

не последует ли об нем какой перемены. Крайне опасаюсь я,

ежели теперь велено будет послать отсюда батальоны к Мальте,

то перевести их туда будет не на чем; три только корабля и один

фрегат, но есть ескадра вице-адмирала Карцова, еще не совсем

в расстройке, а которые со мною корабли, дай бог, чтобы только

благополучно довести их к своим портам для исправления; здесь

исправлю их только на переход туда. Засим, свидетельствуя

вашему превосходительству истинное мое почтение и преданность,

с каковой наивсегда имею честь быть

Федор Ушаков

Милостивый государь мой, Василий Степанович.

Чувствительно сожалею, усматривая в письме вашего

превосходительства от 23 генваря / 3 февраля числа объяснение ваше,

сими словами означенное: «все классы обывателей в островах

недовольны примерной конституциею, почему должна

подвергнуться оная рассмотрению и опробации обеих дворов. Но между

тем весьма желательно, чтобы в островах прекратились ежедневные

перемены, на которые представления здешних депутатов и многие

письма из островов наполнены жалобами». Я желаю знать, кто

эти просители, которые могли поколебать твердость вашего

превосходительства об моем усердии и ревности о учреждении

правления в островах Ионических, оно учреждено особой отобранных

людей комиссией) сходно высочайшей воле, как мне предписано,

сообразно общему желанию всех островов и классов, дабы

примирить их несогласие и вражду, между ими бывшую. Ваше

превосходительство соизволите усмотреть из письма моего, пред сим

от 9-го числа сего месяца писанного1, определение и письма

Сената, их и мое объяснение о депутатах, в каких дерзкостях они

оказываются. Ежели бы они на сие время были здесь, конечно

были бы судимы и наказаны, следовательно, все к вам

пересказы, от них доходящие противу правления, и о жалобах

совершенно напрасные и ни мало ни в чем не справедливы. Всякий из

них собственной только своей пользы ищут, а другие метят,

когда при балактирации2 не удостоены они на те места, куда

желали.

Прошу ваше превосходительство в затеях их им и никому

другим не верить. По прибытии моем в Корфу нашел я все

спокойно везде, кроме того, что против таковых же подобных затей

некоторые были малые неустройства, ибо весь народ всех

островов перемены, до классов касающейся, не потерпит; тех, которые

ищут отмены второго класса, народ почтет им за измену и

совершенно мстить будет, тогда весьма трудно будет их усмирить,

так отменя и государю императору всеподданнейше донесено, что

какие малые неустройства я нашел, все успокоено. Весьма

сожалею, ежели ваше превосходительство обеспокоите высочайшие

дворы, буде допустите таковые несправедливые жалобы, ибо

явных просителей кет, а ежели кто и есть, весьма малое число

таковых беспокойных и дерзких людей, которые скрытно ото

всех прочих жалобами вас беспокоят. Я и Сенат ни об ком об

них не знаем, кто они таковы, они так скрытны, что отыскать

их не могут. Прошу все таковые дошедшие к вам просьбы

доставить ко мне, я [пре]провожу их в Сенат на рассмотрение и

исследование, и уверяю вас, что, конечно, эти дерзкие люди за

вредные их предприятия и лживые объяснения будут наказаны.

Сенат даже и тому не уверяется, чтобы депутаты наносили таковую

просьбу, противную их учреждению и приказанию, с какими они

отправлены. Учреждение в островах сделано, а ежели в судебных

местах при установлении их случается поправка и оказавшиеся

недостойными переменены, что необходимо было надобно, и так

быть должно (как можно на стольких островах привесть все

в порядок в одну минуту) и теперь, где какие ослушности

делаются против Сената и чего где не выполняется, вторично

послал я флота господина капитан-лейтенанта и кавалера Тизен-

гаузена, ежели где окажется неустройство, пополнить

исправлением. О чем и государю императору о подлежностях из донесе-

ниев моих известно. Покорнейше прошу ваше превосходительство