Видя, как из-под темных сводов появляется неспешная рать смерти и застоя, Дуглас приходил в смятение. Там, в кабинетах ратуши, среди запахов мебельного лака и шелеста бумажек, департамент образования тихой сапой перекраивал судьбы, кромсал листы календаря, пожирал субботы под соусом домашних заданий, планировал новые выволочки, кары и беззакония. Мертвенные руки спрямляли улицы и загоняли мягкий грунт под жесткий, неприступный панцирь асфальта, отчего природа и вольница с годами отступали за черту города – дело шло к превращению зеленых возвышенностей в едва различимое эхо, такое далекое, что целой жизни не хватит, чтобы добраться до городской окраины и разглядеть одинокую чахлую рощицу.

А в этом самом здании между тем раскладывали по полочкам человеческие жизни – сортировали по алфавиту и по отпечаткам пальцев; мальчишечьи судьбы клали под сукно! Чиновники с лицами цвета пурги и волосами цвета молний доставляли сюда в портфелях Время – спешили подольститься к часам, чтобы ни одна шестеренка, ни одна передача не застаивалась без движения. А когда смеркалось, они выходили на улицу, довольные собой, – шутка ли дело: нашли новые способы усмирения, заточения, ограничения свободы за счет денежных поборов и всяких справок. Без чиновников даже не доказать, что ты умер – только в этом здании, под этими часами выправят тебе документ с подписью и печатью.

– Боевая готовность номер один, – шепотом скомандовал Дуглас окружившим его приятелям. – Вот-вот начнут расходиться. Смотрите в оба. Прошляпим – и операция насмарку. Последний замок запирается точно с наступлением сумерек – вот тут-то и надо ловить момент, соображаете? Они повалят оттуда, а мы – туда.

– Соображаем, – ответили бойцы.

– Тогда, – сказал Дуглас, – всем затаиться.

– Есть затаиться, – отозвался Том. – А можно одну вещь сказать, Дуг?

– Ну, что еще?

– Пойми, даже если подгадать время, толпой ломиться нельзя: кто-нибудь нас непременно засечет, запомнит в лицо, и тогда нам кранты. С шахматами – и то чуть не погорели. Нас вычислили, пришлось все вернуть. Вот я и говорю: не подождать ли нам, пока они все замки позапирают?

– Такой номер не пройдет. Я же объяснил.

– А я вот что думаю, – продолжал Том. – Надо бы мне одному проскользнуть туда прямо сейчас да отсидеться в сортире, пока все не разойдутся. Потом проберусь наверх и открою вам окошко, поближе к башне. Вон там, на четвертом этаже. – Он указал на какой-то высокий проем в старой кирпичной кладке.

– Ага! – обрадовалась армия.

– Не получится, – отрезал Дуг.

– Это еще почему? – возмутился Том.

Не успел Дуг придумать хоть какую-нибудь отговорку, как в спор вклинился Чарли.

– Спокойно, все у нас получится, – заявил он. – Том дело говорит. Готов, Том?

– Как штык, – подтвердил Том.

Под общими взглядами Дуг – как-никак генерал – вынужден был дать согласие.

– Одного терпеть не могу, – заметил он, – когда лезет вперед какой-нибудь выскочка и думает, что самый умный. Ладно, валяй, сиди пока на толчке. Как стемнеет – откроешь нам.

– Тогда я пошел, – сказал Том.

И усвистал.

Чиновники выходили из внушительных бронзовых дверей, а Дуг с сообщниками таились за углом в ожидании заката.

В здании суда наконец-то воцарилась полная тишина; сгустилась тьма, и мальчишки бесшумно подтянулись к пожарной лестнице, чтобы взобраться на четвертый этаж, поближе к часовой башне.

Они замерли перед окошком, которое должен был открыть Том, но за стеклом никого не оказалось.

– Проклятье, – выпалил Дуг. – Надеюсь, его не заперли в сортире.

– Сейчас прибежит, – сказал Чарли. – Сортир вообще на замок не запирают.

И впрямь, откуда ни возьмись за оконным переплетом возник Том, который подавал им знаки и шевелил губами, но слов было не разобрать.

Повозившись, он сумел поднять оконную раму, и по вечернему воздуху поплыли конторские запахи.

– Можно влезать, – сообщил Том.

– Без тебя знаем, – огрызнулся Дуг.

Мальчишки друг за другом скользнули внутрь и устремились по коридорам к той двери, за которой скрывался часовой механизм.

– Зуб даю, – пробормотал Том, – эта чертова дверь тоже на замке.

– Подавись ты своим зубом, – бросил Дуг и подергал дверную ручку. – Еще не легче! Не хотел говорить, но ты как в воду глядел, Том. Никто случайно не прихватил петарду?

Шестерка рук стремительно нырнула в карманы комбинезонов и так же стремительно взметнулась вверх с тремя петардами, в четыре и пять дюймов.

– Что толку-то? – фыркнул Том. – Спички нужны.

Дуг разглядывал злополучную дверь.

– А как присобачить петарды, чтобы они рванули прицельно? – задумался он.

– С помощью клея, – ответил Том.

Склонив голову набок, Дуг ухмыльнулся:

– С помощью клея – это неплохо. Кто, интересно, таскает с собой клей?

В воздух взметнулась одна рука. Оказалось, это рука Пита.

– Держи клей, «бульдог» называется, – сказал он. – Авиамодели склеивать купил; на нем еще бирка прикольная была, с бульдогом.

– Попробуем.

Дуг щедро выдавил клей на одну из двух пятидюймовых петард и крепко прижал ее к двери.

– Всем оттянуться назад, – приказал он и чиркнул спичкой.

Армия повиновалась, а сам он зажал уши и стал ждать, когда рванет. По шнуру с фырканьем змеился рыжий огонек.

Взрыв получился на славу.

Следующий миг показался вечностью; бойцы даже приуныли, но тут у них на глазах дверь медленно-медленно подалась.

– Ну, что я говорил! – воскликнул Том.

– Язык прикуси, – оборвал его Дуг. – Заходим.

Он широко распахнул дверь, потянув ручку на себя.

Вдруг снизу послышались чьи-то шаги.

– Кто там? – прокричали с первого этажа.

– Дьявольщина, – прошептал Том. – Зуб даю, это сторож.

– Эй, кто там? – выкрикнул тот же голос.

– Айда! – И Дуглас впереди всех ринулся в дверь.

Наконец-то они проникли в нутро часов.

Со всех сторон их обступила громоздкая, пугающая махина Неприятеля, Счетовода Жизни и Времени. Сердцевина города, самая его суть. Дуг явственно ощущал, как бытие всех известных ему людей безостановочно вращается вместе с этим механизмом, барахтаясь в жирной смазке, и перемалывается острыми зубцами и тугими пружинами. Часы шли молча. Теперь его осенило: ведь они и прежде никогда не тикали! Никому не доводилось слышать, чтобы они вели свой отсчет вслух; просто каждый из горожан слишком уж напряженно вслушивался – и улавливал биение собственного сердца и мерное течение жизни в запястьях, в груди и висках. А здесь царило холодное, металлическое безмолвие, немое движение, которому сопутствовали только слабые шепотки стали и меди, да еще блики и отсветы.

Дугласа затрясло.

Сейчас они были рядом: Дуг и эти часы, которые, сколько он помнил, еженощно обращали в его сторону свой лунный лик. Великая махина грозила протянуть к нему пружины, опутать медными кольцами и бросить в жернова шестеренок, чтобы окропить его кровью свое бесконечное будущее, пронзить частоколом зубцов и располосовать кожу на тонкие полосы, которые можно потом играючи настроить на разные лады, не хуже чем в музыкальной шкатулке.

И тут, выбрав подходящий момент, часы громоподобно откашлялись. Исполинская пружина выгнулась, будто готовясь произвести пушечный выстрел. Дуглас и глазом моргнуть не успел, как на него обрушилось форменное извержение.

Один! Два! Три!

Это выстреливал часовой колокол! А Дуглас превратился в мотылька, в мышонка, угодившего в ведро, которое без устали пинают чужие башмаки. Башня ходила ходуном, как при землетрясении, – на ногах не устоишь.

Четыре! Пять! Шесть!

Покачиваясь, он зажимал уши ладонями, чтобы не лопнули барабанные перепонки.

Вновь и вновь – семь! восемь!– в воздухе грохотали раскаты. Пораженный, он прислонился к стене и зажмурился; с каждой штормовой волной у него обмирало сердце.

– Шевелитесь! – вскричал Дуглас. – Петарды сюда!