— Теперь, царь, ты будешь знать больше, чем тебе докладывают министры!

26 июня.

В бумагах Мамы была в то время записка Плеве[39], в которой он писал:

«Если вашему величеству угодно, Вы будете знать, кто главные враги трона и откуда ждать выпадов».

Он имел в виду великих князей А.[40] и Михаила.[41].

— Ходынка, — говорит Мама, — показала мне, что я должна спасти царскую семью. И что мне не на кого надеяться.

Гневная сделает все, чтобы убрать Папу с дороги. Прежде всего её влияние на Папу сказалось в том, что он приблизил к себе великих князей. А она знала, что они могут явиться серьезной опасностью. Что она знала это действительно, видно из того, что, пользуясь при жизни А(лександра) III большим влиянием, она настояла на том, чтобы их держали в страхе и на почтительной расстоянии, а тут их спустили с цепи. Их много и им много надо, особенно их б…. Чтобы урвать кусок пожирнее, всякий гнет по-своему и в свою сторону.

16 октября.

В своей записке Плеве указывает Маме, чего Россия находится в опасности, что атаку на самодержавие ведут не только социалисты, но главным образом великие князья.

«Его Величество Александр III, — пишет Плеве, — …[42] Россию, а великие князья хотят разорвать ее на куски. Опасность раздела идет от них. Они не только рвут ее на куски, но поговаривают и о чем-то худшем, нежели конституция».

19 октября.

Мама уверяет, что под давлением и под руководством Николая Николаевича старшего[43](?) был разработан план раздела России на округа. На четыре части. Кавказ предполагалось отдать Николаю Николаевичу[44], Малороссию — М(ихаилу) А(лександровичу), а Сибирь — одному из Константиновичей[45]. Центральную же Россию — Папе. И он должен был это провозгласить. Предлагали гогенцоллернскую систему.

Эту записку Мама получила уже давно, по-видимому, через Рому[46] … (пропуск) всегда старались рассорить всех великих князей. В этой работе принимала участие Гневная.

8 ноября 09.

Вчера провела целый день у Мамы, она третий день не выходит из своей комнаты. Она впервые узнала про Агинушку. Придворные дамы ее не любят: они на одних правах с нянькой; она очень близка к Маме; ее называют «Совой» и «Графиней от корыта».

— Агинушка, — рассказывает Мама, — сказала мне перед отъездом в Москву[47]: «Я вижу на дороге черный крест».

В ночь перед отъездом она дала выпить Папе и Маме голубиной воды. Мама вполне убеждена, что Агинушка может отвратить всякую беду, если ее почувствовать за день. Она спасает Маму от болей, от сонливости, от тоски. Голубиную воду она приготовляет сама. Приносит святой воды, (воды) на колодца и прибавляет голубиной крови. Эту воду она дает пить Папе и Маме и кропит ею их постель.

6-е.

Из чудес Агинушки я отлично помню пророчество в ночь под Рождество Богородицы. В это время салон Бекеркиной[48] был особенно в ходу. Там орудовали молодой фон-Валь[49] и П. Д.[50] («Дурныш», как называл его Папа.)

Там впервые говорили о плане раздела России на четыре округа. Этот слух очень волновал маму. В это время Гневная вызывала Ламсдорфа[51]. Там говорили, что если Папа не будет слушать Витте и не изменит своих мыслей относительно политики, то будет война с Японией. По этому поводу Мама сказала Папе:

— Лучше какая угодно война, чем революция, или чтобы ты был старшим дворником у великих князей.

Папа согласился с Мамой и сказал, что Плеве, который чрезвычайно предан трону, говорит: «Война даст нам победу, и тем самым мы раздавим всякую революцию — и снизу и сверху».

13-е.

Мы сидели и разговаривали. Вдруг входит Агинушка. Она имела свободный доступ к Маленькому[52]. Она была очень бледна, говорила шопотом и шаталась:

— Я только-что, — сказала она, — только-что видела что-то ужасное про тебя и про цариньку (так она зовет Папу).

— А что же? — спросила мама.

Она была очень испугана.

— Гроза, — говорит она, — гроза… — Слышите — ломает деревья… вырывает с корнем… Птенцы из гнезд падают…

Действительно, в парке гремела гроза, но мы этого раньше не заметили. Мы испугались. Она говорит:

— Нева из берегов выйдет… зальет красной волной… Страшно будет!… Шатается, шатается трон…

Мама вся дрожит.

— Как, — говорит, — опять война?

— Нет… нет… у тебя в доме кровь!

Мама в отчаянии вцепилась в меня:

— Что делать?.. Что? Что?

— Бойся, — говорит она, — седого ближнего и чужого гордого… Сломи их — или они тебя сломят!

Мама полагает, что «седой ближний» — это Н(иколай) Н(иколаевич), а «гордый» — Витте.

18 июля 09.

Когда вчера (приехал) Витте — мама его не приняла. Я не знаю, кто его больше ненавидит, Папа или Мама. Папа говорит:

— Я не выношу его, потому что он восстанавливает против меня интеллигенцию!

Интеллигенцию же Папа не любит и подавно. Он произносит это слово совсем особенно. Когда Папа говорит «интеллигенция», у небо бывает такая физиономия, какая бывала у моего мужа, когда он говорил «сифилис».

Он всегда произносил это слово отчетливо, в голосе его был страх и какая-то особенная брезгливость.

Почему Папа боится интеллигенции? Не понимаю этого!

Непостижимо, отчего оба они так не любят Витте. Теперь, когда он не у дел, это уж совершенно непонятно.

2 декабря.

Когда, бывало, в 190(?) и 1904 году вокруг меня кричали, я уходила: я была спокойна, потому что знала, что как бы Мама и Витте ни старались отвлечь Папу, война все-таки будет, будет. Иначе ему придется еще хуже. Кстати, я заметила, что Папа большой сторонник войны.

Он говорит:

— Война хороша, потому что всех увлекает. Во время войны никто не думает о мятеже, и она все выясняет. Кроме того, она приносит славу и создает имя в династии…

Мама не может успокоиться, что война проиграна. Она считает, что (в этом) виновны те, кто желал перемен: Гневная, Витте, Муравьев, Коковцев…[53].

Революция должна была совершиться до войны. Потому-то русская армия и не могла победить.

Барон Нольде[54] говорит, что нельзя помышлять о войне, когда, царя не любят и не знают и когда царские генералы слывут ворами. Папа примирился о неудачной кампанией легче, потому что эта война научила, как надо бороться с внутренним врагом. Это не так. Папа искренно думает, что это он усмирил революцию. Нет, это сделала Мама. Её оскорбленное чувство. Её болезнь потерять трон. Между прочим, она говорит — напрасно Папа думает, что довольно удалить двух-трех левых министров — и революция будет побеждена. Мама всегда боится новой вспышки и всегда стоит на страже. А Папа всегда все скоро забывает.

Извольский[55] ведет определенную линию: он хочет проложить через мои уши путь к Маминому письменному столу. О, лисица! Не понимаешь того, что проложить-то его я проложу, но прибавлю кое-что и от себя.