Болезненно морщась, полк готовился к обороне; его затекшие суставы хрустели.

Юноша смотрел во все глаза. «Не может это повториться», — думал он. Он ждал чего-то, будто надеясь, что неприятель остановится, принесет извинения и с поклоном ретируется. Должно быть, это какое-то недоразумение!

Но вскоре на флангах завязалась перестрелка. Вслед за горизонтальными языками огня появлялись толстые клубы дыма, которые, пометавшись и покружившись в безветренном воздухе у самой земли, уплывали сквозь ряды солдат, как сквозь ворота. На солнце они были грязно-желтого цвета, в тени — мертвенно-синего. Порою знамя совсем скрывалось за этой завесой, но чаще оно ярко сверкало в солнечных лучах.

Глаза у юноши стали похожи на глаза измученной клячи. Его шея нервически подергивалась, мышцы онемели и обессилели, руки казались такими большими и неловкими, словно на них были надеты невидимые варежки. Колени его обмякли.

Он вспомнил, как перед началом канонады товарищи кричали: «Ну, это слишком! Какого дьявола нам не шлют подкреплений? Я вовсе не собираюсь воевать с целой армией мятежников, будь они прокляты!»

Невольно он стал преувеличивать выдержку, искусство и отвагу наступающих. Измотанный до предела, он был потрясен их упорством. Должно быть, это не люди, а какие-то стальные машины. Тяжкое дело — отражать натиск таких чудовищ, а отражать его придется, пожалуй, до самого захода солнца.

Он медленно поднял винтовку и, окинув взглядом голе, усеянное солдатами, выстрелил в быстро приближающуюся гроздь фигурок. Потом снова опустил ее и стал всматриваться в затянутую дымом даль. Он обратил внимание на то, что вид этого поля, по которому сломя голову бежали вопящие люди, все время меняется.

Юноше они казались страшными драконами. У него отнялись ноги, словно к нему ползло багряно-зеленое чудовище. Он застыл на месте, и поза его выражала ужас и напряженное ожидание. Он как бы закрыл глаза в ожидании, что его вот-вот сожрут.

Его сосед, до сих пор лихорадочно стрелявший, внезапно вскрикнул и стал удирать. Увидев это, какой-то парнишка, лицо которого минуту назад светилось восторженным мужеством и величавой самоотверженностью, мгновенно превратился в жалкого труса. Он побледнел, как бледнеет человек, который в ночном мраке вдруг замечает, что стоит на краю пропасти. У него словно пелена спала с глаз. Он тоже бросил винтовку и побежал. Судя по его лицу, ему не было стыдно. Он улепетывал, как заяц.

Еще несколько человек нырнули в дымовую завесу. Выведенный этим из столбняка, юноша оглянулся с таким чувством, как будто весь полк ушел, оставив его одного на произвол судьбы. Он увидел несколько бегущих теней.

Он взвыл от страха и закружился на одном месте, на секунду уподобившись в этом хаосе звуков пресловутой курице: он не знал, куда бежать от опасности. Гибель грозила отовсюду.

Потом огромными прыжками он помчался в сторону тыла. Винтовку и кепи он потерял. Ветер раздувал его расстегнутый мундир. Клапан патронной сумки, не переставая, хлопал, манерка на тонком шнурке била его по спине. На лице отражался ужас, рожденный тем, что нарисовало ему воображение.

К нему бросился, бранясь, лейтенант. Юноша успел заметить, что тот, побагровев от ярости, замахнулся на него саблей. На секунду он удивился, что в таких обстоятельствах этот странный лейтенант может думать о всяких пустяках, и тут же забыл о нем.

Он бежал, как слепой. Несколько раз он падал, а один раз так стукнулся плечом о дерево, что со всего размаха грохнулся на землю.

Стоило ему повернуться спиной к месту, где шло сражение, как страхи его удесятерились. Смерть, готовая вонзиться между лопаток, была куда ужаснее, чем смерть, которая целилась в лоб. Вспоминая об этом потом, он пришел к выводу, что лучше уж видеть то, чего боишься, чем только слышать. Звуки, доносившиеся с поля боя, были как камни: ему чудилось, что они собьют его с ног.

Юноша смешался с толпой других беглецов. Он смутно различал людей справа и слева от себя, слышал за собой их шаги. Казалось, бежит весь полк, подгоняемый зловещими взрывами.

Этот топот ног сзади немного успокаивал его. Он смутно верил, что смерть сперва настигает тех, кто ближе к ней, что драконы начнут свое пиршество с отставших. Им владел безумный азарт бегуна, который любой ценой хочет сохранить за собою первенство. Это было состязание на быстроту бега.

Выскочив первым на поляну, он оказался в зоне разрыва снарядов. Они перелетали через его голову, протяжно и пронзительно воя. Юноше чудилось, что у этих воющих штук зубастые, насмешливо оскаленные пасти. Один снаряд взорвался прямо перед ним, и синевато-багровое пламя преградило юноше путь. Он пополз, но потом опять вскочил и опрометью бросился в кустарник.

Совсем близко он увидел стреляющую батарею и поразился, обнаружив, что орудийная прислуга ведет себя совершенно спокойно, словно не замечая приближающейся гибели. Батарея вступила в состязание с едва различимым противником, и артиллеристы были в восторге от меткости своей стрельбы. Они все время просительно наклонялись к пушкам. Со стороны казалось, что они похлопывают их по спинам и ободряют словами. Голоса флегматичных и бесстрашных пушек были полны упрямой отваги.

Сдержанный энтузиазм владел этими искусными артиллеристами. Они то и дело бросали взгляды в сторону окутанного дымом холма, откуда вела по ним огонь вражеская батарея. Юноша на бегу пожалел их. Педантичные идиоты! Машиноподобные болваны! Когда пехота выскочит из лесу и сметет их, они поймут всю бессмысленность своей теперешней радости оттого, что им удается с такой точностью попадать в расположение неприятельской батареи.

В его память врезалось лицо молодого всадника, который так самозабвенно хлестал брыкающегося коня, как будто объезжал его на мирной ферме. Юноша не сомневался, что перед ним обреченный человек.

Жалел он и орудия, шестерых верных друзей, смело стоящих друг подле друга.

Он встретил бригаду, идущую на выручку к своим попавшим в беду товарищам. Взобравшись на холмик, он увидел оттуда, как стройно движутся люди, не теряя равнения на ухабистой дороге. Над синевой рядов поблескивала сталь, реяли яркие знамена. Что-то кричали офицеры.

Это зрелище тоже повергло его в изумление. Бригада бодро шагала прямо в адскую пасть бога войны. Что же это за люди — необыкновенные герои или ничего не понимающие дураки?

Орудийная прислуга засуетилась — батарея получила какой-то срочный приказ. Офицер на вздыбленном коне махал руками как сумасшедший. Из тыла прискакали ездовые, повернули орудия, и батарея умчалась. Пушки, свесив носы, ворчали и хмыкали, напоминая храбрых, но неповоротливых людей, протестующих против спешки.

Страшные звуки остались позади, и юноша замедлил шаг.

Так он шел, пока не увидел дивизионного генерала на лошади, которая прядала ушами, с любопытством прислушиваясь к далеким отголоскам боя. Желтая лакированная кожа седла и уздечки ослепительно сверкала. Человек, сидевший на великолепном скакуне, казался серым, как мышь.

Взад и вперед скакали, бряцая оружием, адъютанты. Порою генерала окружали верховые, порою он оставался в одиночестве. Вид у него был озабоченный. Так мог бы выглядеть биржевик, акции которого то повышаются, то падают.

Юноша довольно долго бродил вокруг этого места. Потом, крадучись, он подошел поближе, надеясь что-нибудь услышать. А вдруг генерал, запутавшись в этом хаосе, подзовет его, чтобы получить у него сведения? И юноша даст их, все ему объяснит. Армия в тяжелом положении, и даже дураку должно быть ясно, что если они не воспользуются сейчас последней возможностью отступить, то…

Как ему хотелось стукнуть этого генерала или хотя бы подойти к нему и выложить все, что он думает о нем. Только преступник может вот так спокойно сидеть на коне, не пытаясь помешать уничтожению армии. Юноша все переминался с ноги на ногу, страстно желая, чтобы генерал подозвал его.

Он осторожно кружил вблизи от генерала, когда тот вдруг раздраженно крикнул: