— Сторожить? — возмутился Цого.
— Есть и сторожа и собаки. Нужен умный практик, любящий свое дело. Соглашайся...
— Директором делай его, директором, — горячился Дорж.
— И директор есть, а овцы падают...
— Не поддавайся, отец, живи, отдыхай. Заслуженный отдых, зачем ты его, Дагва, уговариваешь? — еще больше горячился Дорж.
— Работа стариковская. Молодежь там старательная, рада будет, хорошо встретит...
— Где же это хозяйство? — спросил спокойно Цого.
— Недалеко отсюда, километров сто...
— Только что юрту поставил, еще и не обжился в ней...
— Перевезем, поставим...
— Трудился с Дулмой, собирали аргал...
— И аргал перевезем. Да дров сухих там много...
Дулма оживилась:
— Жарко горит аргал с дровами...
— Места — благодать, красота, ровная степь, — раздувал огонек Дагва.
— А водопой? — деловито поинтересовался Цого.
— Водой обеспечен, колодец, моторы качают...
Цого прошелся по юрте, упоенно посасывая трубку, подошел к Дагве, усмехнулся:
— Все есть: директор, пастухи, корм, вода... Почему же овцы падают?..
— Тебя, отец, не хватает, — с усмешкой вставил Дорж.
Дагва его оборвал:
— Уважаемый Цого, не стану тебя тянуть на веревке, ты не упрямый бык... Садись в машину, съездим, поживешь, приглядишься, потом и юрту твою перевезем...
Дорж возмутился:
— Отец живет у меня. Что ж я, никто? Мои слова — дорожная пыль!..
— О, извини, я сижу в твоей юрте? — ехидная усмешка скользнула по лицу Дагвы.
Глаза Цого и Дулмы встретились. Глаза Цого спрашивали: да, нет? У Дулмы отвечали: да...
— Зря шумишь, мой бывший помощник, ныне и сам начальник. Наша ветеринарная служба, дорогой Дорж, за скот головой отвечает... Если он падает, каждый может нас уколоть. Тебе не больно?
Дорж притих. Цого стоял перед Дагвой:
— Зачем терять время, поедем скорее...
— Да, чуть не увез обратно новость. В госхозе покупают третью легковую машину, «газик» для ветврача. Техника, время надо ценить, успевать всюду. Будешь теперь, Дорж, ветром носиться по степи от пастбища к пастбищу. Не обидно ли... У тебя новый «газик», а у меня машина стала часто кашлять, — сокрушался Дагва.
Его проводили, с ним уехал и Цого.
Дорж и Намга сникли, пошли домой недовольные. От Дагвы всегда жди неожиданное. Таким знала его вся степь... Дулма стояла у юрты, кутаясь в шубу, смотрела в ту сторону, куда скрылась машина цвета поблекшей травы. Нетрудно заметить, как зажглись ее глаза, как улыбалась она, и морщины лица становились менее приметными.
...Миновало две недели. Пришла грузовая машина из племенного овцеводческого хозяйства. Молодые люди быстро управились: разобрали юрту Цого, погрузили, и на пригорке, где стояла его юрта, остался приметный след — темный круг, остатки аргала. Любой степняк, проходя мимо, скажет: здесь недавно стояла юрта.
Цого поставил юрту на привольном месте, на склоне горы, между остроконечными холмиками, обосновался по-хозяйски накрепко. Проезжающие любовались, завидовали и говорили: умеет старик выбирать место. Догадаться трудно, что украшает восточный склон горы — юрта ли Цого или эти холмики его почтенную юрту.
В один тихий вечер, когда на степь опустилась плотная тишина, зажглись звезды, вокруг все умолкло, даже лая собак не слышно, Цого и Дулма сидели у печурки. Старик, раскуривая свою трубочку, размечтался, ласково положил руку на плечо жены:
— Какая степная благодать... Век кочевал, а такие пастбища встречались редко... Гомбо, — он поднял дымящую трубочку над головой и опустил, — кумыс выпитый, а вот Эрдэнэ бы расцвел. Зачем ему Гоби? Он же в степи родился, в степи вырос. Буду звать его сюда. Лучших пастбищ нигде не найдешь...
Дулма вздохнула:
— Послушается ли он? Молодые сами знают, куда идти...
— И мы были молодыми, но юрту не бросили, степь-кормилицу не забыли.
— То старое, а то новое. Давай пить чай.
Цого поднялся, сел за столик. Дулма была довольна и родной юртой, и делом, которое пришлось ей по душе — она ухаживала за молодняком. С детства любила овечек, знала их повадки и радовалась: Цого смотрел на нее не только как на помощницу, а нередко и советовался.
...Время делает свою работу, и незаметно летели дни, недели. Как-то вошел Дорж в контору госхоза, слышит шум, горячие выкрики, удивился — повторяют имя его отца. Задорный голос насмешливо басил:
— Говорят, сует Цого свой нос везде...
Голоса подхватывали, шумно смеялись, явно для того, чтобы услышал Дорж. Он выбежал из конторы, шагал торопливо и сыпал на свою голову столько упреков, их хватит, если будешь бежать хоть до Верблюжьего перевала. Он ветеринарный работник, прошло уже больше месяца, а он не удосужился побывать в племенном хозяйстве. Как живет отец? Чем занят? Утешение слабое в том, что этим хозяйством ведает Дагва, он специалист по овцам. Разговор, услышанный в конторе, уязвил Доржа. «Надо побывать... Завтра же поеду...»
До глубокой ночи горел огонь в квартире Доржа; он перечитывал пособия по овцеводству, просматривал справочники, инструкции. Заглянула ему через плечо жена, высмеяла:
— Готовишься, будто к государственным экзаменам.
В племенное хозяйство приехал Дорж к полдню. Узнал юрту отца. Одна стоит на пригорке. Вошел, ни отца, ни матери не было. У пустых загонов встретил старика-сторожа.
— Все на пастбищах.
— Какие пастбища? Овцы же на стойловом режиме, полностью обеспечены кормами. Какая же поздней осенью пастьба племенных? В долине уже лежит снег...
Старик выбил трубку о столбик загона, усмешка перекосила рот:
— Иди к директору, он вот там...
Директор еще молодой человек, но уже несколько располневший, в коричневом халате, со значком животновода на груди. Поздоровался, попросил сесть. Доржа он знал.
— Как трудится мой отец?
— Мы много шумели, горячились, отступали. Старик упрямый. Ждем Дагву. Видел, овец нет, выгнал на пастбище...
— Кто же здесь директор? Ты или он?!
— Зачем так громко? Директор я, но он почетный скотовод, имеет орден Сухэ-Батора...
— А ослабленные овцы где?
— Они уже не ослабленные, их тоже выгнали на пастбища...
— Ничего не могу понять...
— Скоро приедет Дагва. Жду. Разберемся. Хорошо, что ты приехал. Он несколько раз бывал; покричит, поспорит с твоим отцом, остынет, уедет.
На стене висели схемы, графики, план. Над столом директора цветные плакаты «Тонкорунная овца», «Дадим Родине больше мяса и шерсти».
Вошел Дагва, протянул руку:
— Хорошая встреча. Какие новости? — повернулся он к директору.
— Пасет... — отрубил директор и взглянул на Доржа, а тот к Дагве:
— Я ж тебя уговаривал: не бери старика, пусть сидит в юрте, жует баранину, запивает чаем...
— Снова о том же...
— Зачем овец мучить? Какие пастбища при таком запасе кормов в хозяйстве.
— Спроси своего отца.
— И спрошу.
Распахнулась дверь, и порог перешагнул, дымя трубкой, Цого.
— Сын? Все-таки навестил. Спасибо... Дай я тебя обниму...
— Обнимать будешь потом. Что ты, отец, тут чудишь? Есть директор, специалисты… Племенных овец заставляешь выгонять на пустоши, терять силы. Они же выматываются, выискивая обветшалые стебельки...
Цого шагнул мимо Доржа, словно бы и не слышал его слов, и к директору:
— Дорогой начальник, я просил овец утром не кормить. Пусть часа три покопытят из-под снега травку...
— Отец, зачем это? Для них заготовлен полноценный корм.
— Сынок, ты же учился по толстым книгам, должен знать...
Дорж не хотел выслушивать отца:
— Ни в одной книге такого нет...
— Плохие книги... — Цого присел к столу и, чуточку помолчав, продолжил: — Корм жирный, а почему падают овцы? Я тебе отвечу, сын, не по толстым книгам, а из жизни: неженки стали, ноги слабенькие, давай им готовое, добывать им лень. Чуть подует ветер, дрожат. Какие же это овцы? Бумажные?..
— Дагва, что ты молчишь? — возмутился Дорж. — Ты специалист по овцам...
