Весь лагерь вскочил на ноги, присоединился к радости. Долго гремели возбужденные голоса. Эхо старательно подхватывало их: монголы, вода! В Гоби вода!
Равнодушным казался лишь «Гобийский верблюд»; он неторопливо вышел из палатки, смерил глазами высоту шапки фонтана. Постоял, потом обошел вокруг бурильного агрегата, полюбовался игрой воды на фоне плотной сини неба и россыпи звезд и зашагал в свою палатку. Утром на производственной летучке мастера, мотористы, рабочие слушали начальника. Короткая речь, короче тарбаганьего хвоста:
— Что искали, то и нашли. Хвала. Работою всех доволен. Готовьтесь к отъезду; делать нам здесь больше нечего. Все возьмут в свои руки строители. Приедут, поставят ветряк-двигатель, насосную станцию. Успеют до холодов утеплить колодец, построить водопой.
...Утихло гудение бура. Лагерь экспедиции на этом синевато-сером склоне доживал последние дни. Сегодня все поднялись с восходом разгоряченного гобийского солнца. Уже с утра душила жара, дышать было тяжело и всем хотелось скорее оставить эти места.
Давно свернута палатка с красным вымпелом, начальник уехал вперед. Сменщики вышли из палаток, наперебой смеялись, но в смехе их слышалась похвала:
— «Гобийский верблюд» уже в пути. Что ищет, то найдет!..
Вскоре караван двинулся на юг.
До полудня Эрдэнэ и другие сменщики дремали под мерный гул мотора, хорошо устроившись под брезентовым навесом грузовой машины. Мастер Бямбу сидел в кабине, разговаривал с шофером, человеком, бывавшим в Гоби. Машина плавно катилась по сыпучим пескам. Вдруг наскочила на каменный уступ, вздрогнула и забуксовала. Все вскочили. Сон улетел. Эрдэнэ удивлен: много ли отъехали к югу, а Гоби не узнать. Желтовато-серая равнина с обожженными холмами, увалами, по сторонам торчат причудливо выщербленные ветрами скалистые выступы. Растительность тощая, чахлая, бледно-серая. Да где она? Это лишь небольшие островки среди песков и камней. Бежит машина дальше к югу. Пышущие зноем увалы и бугры перешли в ровное плато, и вновь неузнаваема Гоби. Плато в белоснежных поймах. На солнце они блестят, переливаются.
— Озеро! — выкрикнул Эрдэнэ.
Все расхохотались.
Это выступила соль давно высохших скоплений воды, когда-то украшавших Гоби. Соль так сияет, что кажется озером, переполненным светлой водой. Вокруг безбрежные, пустынные просторы. Опаленная земля совсем мертва. Но это обманчиво; внезапно на серо-бурой площадке среди беспорядочно разбросанных камней вырастает белая юрта, на зеленом крошечном островке пасутся бараны, лошади. Верблюды-одиночки стоят под палящими лучами или вяло шагают и так же вяло наклоняются, обгладывая жесткие побеги чахлых кустиков. Люди суетятся у юрты, спешно ее разбирают. Шофер остановил машину. Подбежал подросток, Бямбу спросил его:
— Куда торопитесь в такую жару?
У подростка довольные глаза:
— Тэргун-баяр! Вода! Колодец! Ваш начальник говорил. Смотрите на верблюдов, горбы обвисли, совсем пустые, овечки плачут, коровы всю ночь мычали...
— Живете без воды?
— Была. Речка высохла. Из колодца вода ушла...
Мастер обрадовал:
— Ушла? Догоним, вернем, а пока гоните скот к новому колодцу.
Мотор загудел, машина взвихрила столб пыли, рванулась вперед. За одним из перевалов, на небольшой поляне, где решено экспедицией ставить палатки, встретились с пожилым гобийским аратом. Ехал он на верблюде, а за его верблюдом шагали еще три, на боках которых веревками, перекинутыми через горбы, были привязаны деревянные бочки. Начальник спросил:
— Близко колодец?
— Нет. Вон за теми Красными скалами из расщелины выбился ручей. С утра еду. Есть ли вода, может, и высох ручей? Год нынче трудный...
Начальник махнул рукой, ставить палатки запретил и помчался на своем вездеходике. Скоро и караван машин двинулся в сторону Красных скал.
...Ручеек в низине, тощие струйки едва приметны. Осмотрели русло. Когда-то катились по нему немалые воды. Экспедиция разбила лагерь. У всех довольные лица. Хотя и маленький ручеек, а возле него не пустыня; зеленая трава, цветы, густые кустарники и та ласковая прохлада, встретить которую в Гоби труднее, чем воду. Чирикнула пташка и всех осчастливила — птичий голосок в Гоби...
К вечеру приехал и арат. Ему надо набрать в бочки воды и ранним утром двинуться обратно к своей юрте. Арат остановился у палатки Бямбу. Заставил переднего верблюда лечь, слез с горбов. Эрдэнэ подошел к приехавшему, но он рассердился:
— Отойди! Верблюдица злая! Плюнет, плюнет!
Не успел арат предупредить, верблюдица опередила — плюнула и попала в планшетку Эрдэнэ. Видевшие это громко смеялись. Эрдэнэ побежал к ручью мыть планшетку.
Арат высокий, сильный, лицо темно-бронзовое, с красноватым отливом, кожа блестит, будто густо смазана жиром. У него крупный лоб, массивный подбородок, суровое очертание рта, строгий взгляд иссиня-черных глаз. Несмотря на жару, был он в стеганом халате, в плотной войлочной шляпе; на ногах гутулы. Подлинный сын Гоби, настоящий ее хозяин, одни из тех коренных гобийцев, которые среди выжженных песков и камня находят воду, роют колодцы, кочуют, определяя безошибочно расстояния в сотни километров, знают, где есть корм для скота, а где его нет. Они прославленные пастухи, охотники, следопыты. Спросите гобийца: сколько, по его мнению, километров вон до тех увалов. «Совсем близко, километров семьдесят», — ответит он, и палец его стоит вровень с серой каменной грядой. «Брат кочует подальше, отсюда километров двести», — и палец его поднимается чуть над горизонтом. В палящую жару, когда она достигает 50 градусов и, кажется, все живое умирает, гобиец едет на верблюде к соседу в гости попить чаю, покрывая десятки километров гобийского бездорожья.
...Верблюды беспокойно топтались на месте, щебень жалобно скрипел под ногами. Когда верблюдица натужно простонала, арат, спокойно докурив трубку, поднялся:
— Надо напоить верблюдов... Пили они три дня назад.
Ему помогать пошли молодые сменщики и Эрдэнэ.
Когда напоили верблюдов и наполнили водой бочки, вернулись к костру. Пришел и начальник. Арата звали Хурэт. У него двести верблюдов — собственность сельскохозяйственного объединения. Как же не гордиться Хурэту — такое большое стадо ему доверили, и не ошиблись: работой его довольны. Он имеет несколько Почетных грамот; за прошлый год дали премию — десять овечек и радиоприемник. В юрте каждый день можно слушать новости. Хурэт с детства постиг трудную науку пастуха; учителя у него были строгие — отец и дед. Род Хурэта древний, коренные гобийцы; еще отец отца и дед деда кочевали в этих местах. Они все знали, все умели. Знали, когда разразится буря, будет ливень, засуха; умели угадывать по сухим былинкам; в какое время и где лучшие корма для овец, коров, лошадей. В жизни было немало черных и глухих дней. В старое, худое время душила бедность. Богачи и князья не признавали бедняка за человека: рваная юрта — не юрта, монгол без скота — не монгол. Гони его. Лама учил: все равны перед небесным владыкой, все едим из одного котла. Верно, хозяева ели жирное мясо, а бедняки обгладывали кости. Как бы ни была длинна дорога, бывает ей конец. Кончилась и эта горестная жизнь бедняка. Богачей и князей выгнали, араты стали хозяевами. Хурэт выпрямился, оглядел всех:
— Приезжайте в мою юрту, посмотрите, как живу. Мясо молодого барашка будем запивать кумысом. Крепкий кумыс в Гоби, самый крепкий... Пенками верблюжьего молока хозяйка угостит...
Уже поздно, ушел начальник, многие легли спать. Только Эрдэнэ сидел, положив локти на колени, опустив голову, думал: разная на земле жизнь, разные на земле люди... Поднял голову, спросил Хурэта:
— Зачем живете в этих диких песках, разве мало в Монголии степей?
Хурэт покачал головой, усмехнулся:
— Гоби лучше, самые хорошие места... В степях худо...
Увидел недоверчивый взгляд Эрдэнэ, стал говорить не торопясь, опасаясь упустить что-либо:
— Гоби любят все монголы, она же выбирает сильных, смелых, а слабых гонит в степь. Когда сердится, из юрты не выходи. Нарядная, как женщина. Халат меняет: утром — розовый, в полдень — золотой, вечером — голубой, ночью — черный с россыпями серебристых мигающих звезд. Корма для скота в Гоби много, жирный корм, такого нигде нет: ни в хангае, ни в степях...
