Однажды, когда она пыталась поймать нас с Алом, он каким-то чудом увернулся от нее, и конец хлыста слишком резко вернулся к хозяйке. Джина лишилась глаза – с тех пор она носила на лице повязку. И за это она пообещала выпустить Алу кишки.

Дверца машины распахнулась, Джина выпрыгнула на мокрый асфальт. Она двигалась легко и действительно напоминала кошку. Я вжалась спиной в стену, стараясь не дышать. Только бы они не заметили! Девушка остановилась, поправила собранные в пучок темные волосы и обернулась к брату:

– Жди.

Ответа я не услышала. Леон вообще говорил очень мало. Они с Джиной называли себя «близнецами». Но черта с два, чтобы я в это поверила. Она была тоньше его раза в два и казалась младше. А он сложением напоминал медведя. И что-то подсказывало мне, что их отношения не были братско-сестринскими.

Джина прошлась вдоль дома, остановилась и набрала какой-то номер на мобильном телефоне:

– Мы в городе.

Ей что-то ответили:

– Уже сегодня? К чему такая спешка? Никуда они не денутся. Поймаем сколько нужно. Только смотрите, мы не меняем расценок. Пять тысяч марок за одного.

Я напряженно прислушивалась: о чем это она говорила, интересно… не Ланна ли мы вывели из терпения, что он решил нанять Котов для охоты?

Задумавшись, я не заметила, как Джина оказалась в опасной близости от меня. Еще некоторое время она говорила, потом убрала телефон и… резко появилась из-за угла:

– Привет, сестренка, – сказала она.

К привычному обращению она добавила удар в челюсть, от которого у меня подкосились ноги. Здороваться в ответ я не стала: резко рванула вперед, стараясь на бегу прийти в себя. Несясь по улице, я услышала: «Леон, гони!»

Второй раз за день я убегала. Нога по-прежнему ныла, а улица, как назло, была широкой. Поэтому вскоре я без особого удивления различила за спиной рев мотора. Огромная машина перла как настоящий танк. Я надеялась, что Коты хотя бы не будут стрелять, и лихорадочно искала глазами какой-нибудь проулок. Сердце уже билось где-то в горле, а грудь сильно болела. И почему-то впервые пришла мысль: ну почему все это происходит именно со мной? Есть хоть кто-нибудь… кто защитил бы меня? Кто захотел бы защитить?

Я встряхнула головой. Таким, как я, не стоит тратить время на то, чтобы жалеть себя. На глаза попалась узкая улочка – и я свернула туда, надеясь, что она не приведет меня в тупик. Я не сомневалась, что Джина обязательно рванет вдогонку, но я могу выиграть хотя бы минуту, чтобы убежать подальше.

– Постой, детка! Мы просто отвезем тебя к доктору!

«Сама сходи к доктору, тварь», – подумала я, но промолчала: голос доносился издалека, и пусть она думает, что я еще дальше. Я свернула в еще один закоулок, потом проскочила в какую-то подворотню и, промчавшись через безлюдный двор, вынырнула с другой стороны. Полминуты постояла, собираясь с силами, и метнулась в следующий проулок – неожиданно короткий. Точнее, я поняла, что он был короткий, уже оказавшись на грязной мостовой и услышав за спиной ворчание мотора.

Это не была машина Котов, что не помешало ей мчаться на меня, не сбавляя скорости. Я почувствовала удар в бок: автомобиль задел меня и унесся еще до того, как я рухнула в грязь.

«А ведь я обещала вернуться…» – подумала я, закрывая глаза.

– Папа, обещаешь? Ты приедешь?

Голосок Аннет, казалось, не только звучал в трубке, но и заполнял всю комнату. Рихард устало улыбнулся:

– Хорошо, вороненок. Я постараюсь.

– Мы с мамой очень ждем.

– Не думаю, что мама меня ждет, – мягко возразил Рихард.

Аннет на том конце провода вздохнула и заговорила так, будто объясняла что-то очень глупому человеку:

– Ну ладно… я жду. Я соскучилась, я тебя вижу раз в год.

– Я постараюсь, вороненок, – Ланн почувствовал привычную усталость. – Если доберусь до вас через такой снег и если мне не придется задержаться на работе. Знаешь же, в Рождество всем хочется домой.

– А тебе не хочется?

– Хочется, милая.

На этот раз Рихард не соврал. Домой ему хотелось. Вот только старый дом в пригороде, где жила его бывшая жена с дочерью, он давно уже перестал считать своим. И ничего удивительного, что в ту ночь он так и не приехал, понимая, что очередной порции осуждающих взглядов Виктории Ланн просто не выдержит: сорвется, наорет, напугает дочь – единственное существо, которое хотя бы пыталось его любить и которое он так же пытался любить.

Его доконала тяжелая работа, связанная с резким всплеском преступности: страну, готовившуюся выбирать нового президента, лихорадило. И лучше было немного расстроить Аннет, чем совсем испортить ей Рождество.

– Вороненок, не сердись… завтра ты найдешь под елкой подарок.

Книги. Много-много дорогих книг из лучшего магазина – весь длинный список, который Аннет составила за год. Она обожала книги. И прежде чем читать, нюхала их страницы, становясь в такие минуты похожей на маленького зверька.

Аннет его простила. Она всегда его прощала. И Рихард прямиком отправился домой. Рождество он провел в обществе бутылки хорошего виски. И просто отключился, выпив лишь половину. А под утро был этот звонок.

Он с трудом нашарил трубку и теперь все никак не мог понять, что случилось.

– Рихард, она убивает меня…

– Кто? – тряся головой, спросил он.

– Эта девчонка… помоги…

– Виктория, что за…

– Помоги, Рихард! – голос у нее прыгал, точно воздух то попадал в легкие, то почему-то не находил туда дороги. – Они рвутся. Он был прав! Я чувствую. Я…

И тишина. Напрасно Ланн звал жену по имени. А потом…

– Папа… – голосок в трубке звучал очень глухо. – Прощай. Гудки. На секунду Рихарду показалось, что у него сейчас остановится сердце. Но ждать, случится это или нет, он не стал. Быстро набрал сначала номер скорой, потом номер полиции. Мельком глянул на часы: было ровно 5:23 утра.

Больше он никогда не видел свою дочь.

Рихард вздрогнул и потер лоб: сон-воспоминание был не самым приятным. Настолько, что раз за разом он просыпался в холодном поту.

С некоторым усилием он встал с дивана и уже собирался поставить на плиту чайник, когда раздался звонок в дверь. Рихард, мысленно проклиная всех, вышел в коридор и, как обычно не глядя в глазок, отодвинул засов.

– Привет, Ричи.

На пороге, улыбаясь, стояла Госпожа Президент. В руке она держала большой пакет, из которого торчала палка колбасы. Рихард усмехнулся:

– Зравствуй, Гертруда. Ты по-прежнему уверена, что я голодаю?

Она окинула его взглядом: от голого торса – по дому он всегда ходил только в старых джинсах – до пальцев босых ног:

– Судя по тому, что ты по-прежнему не разжирел и в прекрасной форме, я недалека от истины. Впустишь?

– А родина? – хмыкнул он, оглядывая дорогой костюм и безукоризненную прическу, никак не желавшие сочетаться с дешевым магазинным пакетом.

Она молча сделала шаг, оттеснила его бедром и вскинула брови:

– Родина подождет. Президент устал.

Это она говорила всегда.

Карл знал Гертруду Шённ уже почти сорок лет – с младшей школы. Она была его лучшим другом – в классе, в университете, в полицейском управлении, куда они вместе пришли работать. Потом был недолгий период абсолютного, казалось бы, счастья – они одновременно влюбились, завели детей и стали дружить семьями. Казалось, все должно было так и остаться… а вместо этого пошло под откос, но об этом Ланн вспоминать не любил.

Потом в один прекрасный день Гертруда ушла в политик у. Рихард толком не знал, какими дорогами она поднималась наверх так быстро, но примерно догадывался, с чего именно Гертруда начинала: она всегда была красивой. И такой же дьявольски умной. Поэтому Ланн уважал ее – ведь совсем нелегко проделать путь от домохозяйки до президента. А она проделала. Хоть и осталась в итоге на развалинах. Впрочем, на развалинах они теперь были вместе. Трое из четверых. Четвертая умерла.