Тшшш... Молчите! - испугалась нищая,- Не то папка услышит, придет и убьет вас.

Елизавете стало страшно, и голова у нее закружилась.

- Неужели они сегодня ничего не ели? -ужаснулась девочка.

- Ни куска хлеба, ни капли супа не было у них во рту ни сегодня, ни вчера, -был ответ.- Да смилуются над нами святые!

- Я пойду и принесу поесть этим бедняжкам.

В нескольких шагах была лавка. Елизавета запомнила, что недавно проходила мимо нее. Раньше чем женщина успела заговорить, она уже удалилась.

Когда юная де Рошмон вошла в лавку, немногочисленные покупатели, словно по команде повернули головы и уставились на нее, Елизавета даже не заметила этого.

- Дайте мне корзинку,- попросила она хозяйку лавочки,- положите в нее хлеб, сыр, колбасу и еще что-нибудь, что можно тотчас съесть. Это для бедной женщины, которая умирает с голоду, и для ее маленьких детей.

В числе покупателей была высокая женщина с широким красным, налитым кровью лицом и хитрыми, недобрыми глазами. Она выскользнула за дверь и, когда Елизавета вышла из лавочки, заговорила с ней.

- Я тоже умираю с голоду, маленькая барышня,- сказала она хриплым голосом.-Почему-то богатые нечасто думают о несчастных. Дайте мне что-нибудь, пожалуйста, маленькая барышня,- плаксивым тоном прибавила она.

Елизавета посмотрела на нее чистыми невинными глазами и с выражением глубокого сострадания.

- Мне очень жаль вас. Может быть, та бедная женщина даст вам что-нибудь из корзинки.

Да мне нужны деньги, только деньги,- бесцеремонно заявила нищая.

- У меня денег не осталось,- ответила Елизавета.- Но я опять приду.

А мне теперь деньги нужны,-настаивала нищенка.

Она алчно окинула вышитую бархатную, отделанную мехом накидку Елизаветы.

- Красивая накидочка,- усмехнулась она.- И, конечно, у вас есть еще другая.

И краснолицая женщина рванула накидку, но застежки не оборвались, как она надеялась.

- Вы хотите взять ее, потому что вам холодно? Правда? - спросила Елизавета кротким, невинным тоном.- Я вам отдам ее. Вот возьмите.

Если святая Елизавета не побоялась в мороз оказаться полураздетой, почему же и ей не отдать свою накидку?

В одно мгновение она расстегнула крючки и скинула с себя накидку. Женщина схватила ее и ушла, даже не попрощавшись и не поблагодарив за подарок.

Эта странная торопливость и грубость изумили и почти испугали Елизавету. Но она заставила себя быстро оправиться и пошла к ступеням, где сидела бедная женщина с детьми. Холодный ветер пронизывал насквозь, тяжелая корзина оттягивала руку.

Когда Елизавета завернула за угол, свирепый ветер налетел на нее и едва не свалил на землю.

И она, скорее всего, упала бы, если бы в это время с ней не поравнялись два прохожих, один из которых успел подхватить ее. Это был очень высокий господин в элегантном меховом пальто и кожаных перчатках. Елизавета слабым голосом произнесла слова благодарности.

Услышав звук ее голоса, второй прохожий громко вскрикнул и нагнулся к ней.

- Елизавета! Елизавета!

Елизавета подняла глаза и тоже вскрикнула. Перед ней стоял дядя Бертран, а его спутником, который не дал ей упасть, был доктор Норис.

На мгновение они оба, казалось, онемели от ужаса. Потом Бертран де Рошмон схватил ее за руку. Он пришел в такое волнение, что совсем перестал походить на того веселого, шутливого насмешливого господина, которого привыкла видеть Елизавета.

Что это значит? - закричал де Рошмон.- Что ты делаешь одна почти ночью в этом .ужасном месте? Зачем ты сюда пришла? Что у тебя в корзинке?

Отвечай немедленно!

Это дополнительное испытание оказалось уже не по силам для Елизаветы. Долгое напряжение и усталость совсем сломили ее. Она почувствовала, что изнемогает. Холод словно проник до самого сердца. Она посмотрела на Бертрана де Рошмона и, увидев его бледное, возбужденное лицо, задрожала с головы до ног. В эту минуту в ее уме всплыла старинная легенда: святая Елизавета Тю-рингенская... жестокий ландграф... розы... Может быть, святые помогут и ей тоже? Ведь она же старалась исполнить их волю. Да, да, конечно, помогут...

- Говори,- настаивал де Рошмон.- Что там? - Он указал на корзинку.- Что там лежит? Отвечай!

- Розы,- пролепетала Елизавета,- розы...

И вдруг, совсем обессилев, она упала на колени в снег. Корзина выскользнула из дрожащих пальцев, и на землю выпали (нет, нет, не розы - чуда не случилось) драгоценности из шкатулки, которую она положила поверх купленных в лавке продуктов.

- Розы? - закричал дядя Бертран.-Может быть девочка помешалась? Ведь это драгоценности моей сестры Клотильды!

Елизавета всплеснула руками и прижалась к доктору Норису. Слезы градом текли по ее щекам.

- Ах, доктор,- рыдая проговорила она,-вы... вы меня поймете! Это для бедных... Они так страдают. Если мы не поможем им, наши души погибнут. Я не хотела говорить неправды. Я думала, что святые, что святые...

Она не могла договорить, ее горло сжалось от волнения. Норис наклонился и поднял ее на руки точно маленького ребенка.

- Скорее,- сказал он повелительным тоном,- Мы должны вернуться к экипажу де Рошмона. Дело не шуточное.

Елизавета обвила его дрожащими руками.

- Но бедная женщина, которая умирает от голода!.. - вскрикнула она.- Ах, там маленькие дети... На ступеньках... Тут, недалеко... Я это купила для них... Пожалуйста, отдайте им...

- Да, да, они получат все,- сказал доктор.- Возьмите корзину, де Рошмон. Я вижу их. Нужно пройти три дома.

Вероятно, в голосе Нориса прозвучало что-то такое, чего нельзя было ослушаться, поскольку де Рошмон исполнил его требование.

На мгновение Норис поставил Елизавету на тротуар, но только для того, чтобы снять с себя пальто и окутать им дрожащую с ног до головы девочку.

Вы сильно озябли, мое бедное дитя и так ослабли, что не сможете идти Дайте я донесу вас до кареты.

Действительно, ей было дурно, и озноб пробегал по всему ее телу. Девочка не перестала дрожать, когда ее посадили в закрытую карету, которую Норис и де Рошмон оставили на одной из освещенных улиц, отправляясь в мрачный квартал бедноты.

- Страшно подумать, что могло бы случиться, приди мы минутой позже! Бог знает, какие люди могли напасть на нее,-сказал дядя Бертран, усаживаясь в карету.- А теперь ей грозит болезнь...

- Лучше в настоящую минуту говорить как можно меньше,- прервал его Норис.

- Я пошла из-за бедных,- стуча зубами, прошептала Елизавета,- Я молилась и просила святых научить меня, что нужно делать. У меня и в мыслях не было, что я делаю что-то дурное.

Дядя Бертран бросал на племянницу беспокойные взгляды, а доктор Норис взял ее холодные пальчики в свои сильные, теплые руки. Девочка всхлипнула, и крупные слезы потекли по ее невинному бледному личику.

Только гораздо позже узнала она, какой подвергала себя опасности. Та часть города, где поздним вечером долго блуждала во тьме Елизавета, являлась средоточием воров и отъявленных преступников. Как и сказал дядя Бертран,невозможно предвидеть, что могло бы случиться, если бы они не столкнулись  с ней, случайно отправившись именно тогда осматривать нищенский квартал, о котором так много говорил де Рошмону доктор.

Ночью у Елизаветы начался сильный жар. Девочка не отличалась крепким здоровьем, и простуда уложила ее в постель на несколько недель. Лечил ее доктор Норис, и за время болезни она забыла свою застенчивость, потому что искренне привязалась к нему.

Доктор подолгу сидел у ее кровати, рассказывал забавные истории и, с улыбкой хмуря брови, приказывал не думать ни о чем, кроме пустяков. Несмотря на его шутливую манеру, Елизавета скоро поняла, что он не смеется над ней и над тем, что случилось в бедном квартале. Она с нетерпением ждала его прихода и теперь уже не чувствовала себя одинокой. Когда больная оправилась немного, он стал вести с ней серьезные беседы, рассказывал о себе и своих больных, с похвалой отзывался о дяде Бертране. Она уже не боялась поверять Норису свои мысли и мечты. От него Елизавета узнавала много нового и только к нему обращалась за разъяснением того, что казалось ей непонятным и странным.