Один из толстяков поднял руку, и площадь стихла, не сразу, постепенно, словно море, над которым перестал дуть ветер.

– Жители вольного Новгорода! – проревел толстяк, но дальше заговорил тише, и Ивар перестал его слышать.

Слова были встречены очень бурно. Половина площади радостно орала, в воздух летели шапки. Зато другая возмущенно свистела и улюлюкала, в криках слышался гнев.

– Что тут решают, почтенный? – спросил Нерейд у ближайшего к ним горожанина, чья окладистая борода и квадратное телосложение делали его похожим на цверга. – Объявлять войну багдадскому халифу или нет?

– Да ну что нам тот халиф? – махнул рукой хольмгардец. – Думают, где мост новый строить, выше мельницы Старого Чиря или ниже.

– И ради этого собрался весь город?

– А то! – Горожанин приосанился, воинственно выпятил бороду. – Мы любое дело решаем всем миром!

– Похоже, не миром, а войной, – пробормотал Ивар. Очередные слова кого-то из толстяков с помоста вызвали бурю возмущения.

– Посадник – козел!.. – дружно понеслось над площадью, в сторону помоста полетели тухлые яйца, которые желто-белыми потеками расплескивались по предусмотрительно выставленным щитам. Одно таки миновало заслон и «украсило» чью-то высокую шапку из собольего меха.

Подобного поношения сторонники посадника стерпеть не смогли. Замелькали кулаки, толпа взревела, качнулась в одну сторону, в другую. В центре свалки мелькнула рыжая голова Буслаева.

Главный задира Хольмгарда был там, где заваривалась потасовка.

Вскоре дрались все. Купцы, ремесленники и плотогоны азартно размахивали кулаками, стремясь расквасить нос ближнего, превратить его губы в подобие оладий и расписать лицо синяками.

Стоны, рев и вопли слились в дикий шум, слабые или робкие кинулись прочь из месива, пытаясь спасти шкуры, задиристые стремились добраться до противников. Над площадью взвилась туча пыли.

Из нее выскочил какой-то человек, боднул Ивара в живот и умчался прочь, дико завывая, словно потерявший разум волк.

– Ничего себе! – сказал Нерейд, уворачиваясь от вылетевшего из свалки камня. – Весело у них тут!

Кто-то, видимо опоздавшие, с радостным ревом неслись к площади, по пути раздавая тумаки встречным. Те шарахались, и на узкой улочке воцарилось столпотворение, по сравнению с которым вчерашняя толчея казалась полным безлюдьем. Держащихся вместе викингов швыряло и подкидывало, точно на спине норовистого скакуна.

– Да нас просто затопчут! – в ужасе оглядываясь, крикнул Нерейд. – Надо сматываться!

Но вырваться из сутолоки было труднее, чем завалить великана. Бурный людской поток не давал выбраться, крутил, будто в водовороте.

– Да уж! – просипел Ивар, когда викингов плотно прижали к стене одного из домов. – Легче было в Багдаде, когда мы сражались против тысяч!

Он дышал тяжело, поминутно сплевывая комки темной пыли. По лицу тек пот, пахнущий хмельным. На запах с радостным жужжанием слетались мухи, садились, щекотали лапками щеки и скулы.

– Клянусь залогом Вингниса, – прохрипел Нерейд, отпихивая от себя едва держащегося на ногах мужика, от которого разило, будто из бурдюка с брагой, – раньше я всерьез думал, что викинги, если вздумают, смогут завоевать весь мир!

– А теперь? – Ивар едва увернулся от брошенного кем-то кувшина, который с сухим стуком раскололся о стену дома. Острым черепком конунгу оцарапало ухо.

– Если кто и сможет превзойти нас в буйстве, а значит, и остановить, так это обитатели Гардарики! – Рыжий викинг получил локтем в живот и с утробным хеканьем согнулся.

– Ха, какая встреча! – Голос, прозвучавший совсем рядом, показался знакомым. Подняв голову, Ивар столкнулся с взглядом светло-желтых глаз, до ужаса похожих на волчьи.

– Лычко? – Удивлению конунга не было предела. Последний раз с молодым русичем они виделись семь дет назад в Миклагарде. – Клянусь копытами Слейпнира, Лычко!

– Я и есть! – Русич хищно ухмыльнулся, продемонстрировав острые зубы. Разговаривая, он не забывал пробиваться к конунгу и для этого активно работал кулаками. Удары его были молниеносны, и мало кто после них мог встать. Спину Лычко прикрывали несколько хмурых, плечистых молодцев.

– А вы, я смотрю, попали в переплет? – спросил он, пробившись к викингам вплотную.

– Да уж, вече в Хольмгарде – не тинг во Фросте! Настоящая буря стали! – ответил Ивар, помогая распрямиться Нерейду. Лицо того было красным, а рот судорожно разевался, отчего рыжий викинг напоминал выброшенного на берег сома.

– Ничего, сейчас вытащим! – Лычко улыбнулся еще раз, что-то скомандовал. Его подручные построились клином и ринулись в толпу. Ивару оставалось только поспевать за ними да прикрываться от случайных ударов.

Сотню шагов проделали почти бегом, и наконец всеобщая свалка осталась за спиной.

– И все из-за какого-то моста? – вздохнул Нерейд. – Представляю, что будет, когда передерутся по серьезному поводу!

– А то же самое, – пожал плечами Лычко. – Давно вы в Новгороде?

– Со вчерашнего дня, – ответил Ивар. – И уже успели познакомиться с Буслаевым!

– Ясно. – Русич понимающе оскалился. – О синяках на твоем лице, доблестный конунг, можно не спрашивать – как ты Ваську отделал, весь город гудит. И о том, как потом с ним пил, – тоже…

– А ты что здесь делаешь? – поинтересовался Ивар, спеша увести разговор от неприятной темы. За вчерашний разгул было стыдно – не к лицу конунгу надираться До беспамятства.

– Долгий разговор. – Лычко неопределенно махнул рукой, опустил лукаво сверкнувшие глаза. – Пойдем-ка в баню. Там вы и оклемаетесь, и потолкуем спокойно.

– Пойдем, – не стал отказываться Ивар.

Постоялый двор, где остановился Лычко, расположился на берегу реки. Баня – крошечная бревенчатая клетушка – возвышалась над ведущим к воде косогором.

– И здесь мы будем мыться? – недоверчиво спросил Нерейд. – Помню, были мы в Миклагарде в бане, так там мрамор, колонны, девки…

– Там не баня была! – Лычко загадочно усмехнулся. – А так, ерунда! Сейчас вы узнаете, что такое настоящая славянская баня – без девок, мрамора и колонн! Раздевайтесь!

Хозяин постоялого двора, натопивший баню для постояльцев, проводил их туда и занялся делами. Вскоре, проходя по двору, он с удивлением заметил, что слуги, заинтересованно навострив уши, толпятся у бани.

– А ну работать, бездельники! – грозно рыкнул он. Слуги разбежались, но сам хозяин замер, пораженный странными звуками, доносящимися сквозь толстую бревенчатую стену

Слышались удары, какие бывают, когда хорошо работают веником. Они заглушались нечленораздельными воплями, сменялись свирепым рычанием и плеском воды.

С грохотом отворилась дверь, оттуда высунулась мокрая рыжая башка с выпученными глазами.

– Нет, я больше не буду! – прокричала она. – Выпустите меня! Я хочу к маме!

Из бани раздалось утробное рычание, башку втянуло внутрь, и дощатая створка захлопнулась.

– Может, пытают кого? – подумал вслух хозяин, пожал плечами и пошел дальше. Если постояльцам, по всем повадкам похожим на воинов, угодно кого-то пытать, то это их дело. Слава богам, Новгород – вольный город, и каждый в его пределах властен заниматься своими делами.

Викингов из бани почти вынесли. Нерейд ругался шепотом, говорить громче сил у него не было, клялся, что хуже не чувствовал себя с самого рождения. Ивар молчал, хотя ощущал себя выстиранным бельем, которое хорошенько отжали, а после этого колотили о камни.

– Вот и отлично! – Лычко был до отвращения бодр, глаза его горели хищным пламенем. – Сейчас кваску хватанем и о делах побалакаем!

Ивар мужественно приготовился к новым пыткам, и, как оказалось, зря. Квас, коричневый, мутный напиток, похожий на воду из торфяного болота, на вкус оказался не так плох. После него голова немного прояснилась.

– Ну что. конунг, рассказывай, как ты, как твои воины? – спросил Лычко. – Семь лет – немалый срок. Многое могло случиться.

– Да все так же, – ответил Ивар. – Утюжим море брюхом драккара. Обо мне уже и сказки рассказывают по Северным Землям. Все, кого ты знаешь, живы, слава асам! Вот решили попытать счастья в Гардарики, наняться в дружину Хольмгарда. Говорят, что посадник сносно платит…