– Если у вас нет кувшина или бутылки, то сойдет и лампа! – радостно воскликнул ибн-Исмаил.

– Лампа? – переспросил Ивар.

– Ну да, такая штука, в которую наливают масло для освещения! – подсказал джинн.

– О, у меня есть факел! – встрял в беседу Нерейд.

Джинн поглядел на него как на идиота. К удивлению Ивара, рыжий викинг смутился.

– Как я понимаю, тебе нужно любое место, где ты будешь скрыт со всех сторон? – помедлив, уточнил Бузислав. – И тогда ни Сулейман ибн-Дауд, ни прочие джинны тебя не увидят?

– Воистину так, о воин, чье сердце тверже гранита! – В славословиях ибн-Исмаил, похоже, знал толк.

– Эй, Лычко, – повернулся старший из русичей к своим дружинникам, – кажется, у нас там оставался пустой мех…

– Был где-то… – отозвался молодой голос. Во дворце Сулеймана ибн-Дауда людям позволили набрать воды, но одну емкость воины Бузислава забыли заполнить. – Сейчас поищем!

Под свет месяца был явлен бурдюк, смахивавший на огромное мохнатое сердце. Когда его открыли, то в нос шибанул крепкий хмельной запах. Но джинн, похоже, ничего не заметил. С радостным воплем он втянулся в отверстие, и изнутри послышался его тонкий, странно исказившийся голос:

– Ой, что это тут у вас было?

– Брага, – ответил Бузислав. – Тебе что, не нравится?

– Почему? – удивился ибн-Исмаил и тут же запел тонко и противно: – Это кара-кара-кара, это кара-кара-кум! Пустыня, жгучее солнце, кара-кум!

– Чего это он? – спросил Гудрёд.

– Уже надрался! – вздохнул Ивар. – Иным и бочонка пива мало, – добавил он, с презрением проигнорировав укоряющий взгляд Нерейда, – а этому, видать, и запаха оказалось достаточно.

– Дайте-ка бурдюк сюда, – попросил Бузислав, – я сам повезу этого юного пропойцу!

– И вовсе я не юный! – обиделся джинн, удобно устроившийся в бурдюке. – Мне две тысячи триста семьдесят пять лет!

Новая его песня оказалась не лучше старой.

– Учкудук, три колодца! – заголосил ибн-Исмаил так, что лошади вздрогнули. – Защити, защити, защити нас от солнца! Ты пустыни спасительный круг, Учкудук!

Бузислав поспешно заткнул пробку, пение стало чуть тише, но полностью заглушить его не удалось. Зрелище было дикое; висящий около седла мех дергался и издавал вполне осмысленные звуки.

Песни, заунывные и однообразные, звучали почти до самого рассвета. Затем джинн, похоже, устал.

– Чем-то не нравится мне это место, – во второй уже раз сказал Бузислав, беспокойно поглаживая рукоять меча.

Закат окрасил лежащие впереди пески в желтый цвет, и черные тени, падающие от всадников, бежали далеко-далеко, прежде чем раствориться в наступающем с запада мраке. На песке виднелись странные следы, словно кто-то ездил на телеге, колеса в которой толщиной были под стать столетнему дубу.

– И чем же?.. – спросил Ивар, настороженно вглядываясь вперед. За песками маячила черная линия гор, в которых, если верить ибн-Дауду, лежал путь домой. Среди них выделялся высокий черный пик, имеющий правильную конусовидную форму. Срезанная его вершина время от времени озарялась алым. Земля при этом ощутимо вздрагивала.

– Не знаю, просто одолевают дурные предчувствия… – пожал плечами русич. – Если бы была такая возможность, то я направился бы по другой дороге.

– Но ее нет! – жестко заключил Ивар. – Придется ехать этой.

– Придется, – вздохнул Бузислав и слегка пришпорил коня.

Караван двинулся вслед за ним. Ивар стоял на месте, пока с ним не поравнялись собственные воины, замы-кавшие колонну.

– Ну что, конунг, скоро дома будем? – весело поинтересовался Гудрёд. – Пива напьемся, девиц потискаем?

– Как ты меня назвал? – удивился Ивар. – И что за дом ты имеешь в виду? Если Трандхейм, то нам до него как до луны!

– Ну дом для меня – мир людей! – Халогаландец улыбнулся, обнажив крепкие, молодые зубы. – И разве ты у нас не конунг?

– Нет! – отрезал Ивар. – Конунг у нас один – Хаук Лед!

– Это точно, – кивнул Нерейд, – но… Договорить он не успел. Дующий навстречу каравану ветер принес странный звук – будто тысячи зерен хрустели под огромным прессом. Из-за вершины ближайшего бархана поднялась в воздух огромная туча пыли. В ней угадывалось какое-то движение.

– Это еще что? – изумился Ивар, и будто в ответ на его слова из рваных клубов высунулась пасть таких размеров, что в ней запросто уместился бы бык. В пасти имелся полагающийся комплект зубов, а сверху к ней были приставлены пара вывороченных ноздрей и глаза, похожие на светящиеся плошки. Выражение в них было очень нехорошее.

– Вперед! – Ивар, выхватив меч, помчался к голове каравана, где готовились к бою русичи. За спиной колотили по песку копыта – викинги не хотели отставать от вожака.

Ветер в последнем усилии унес пыль прочь, и взглядам людей предстало черное змеиное тело, толщиной превосходящее замковую башню. Рядом с первой пастью обнаружились еще две. Они выглядели голодными и, уставившись на людей, сладострастно пускали слюни.

В караване послышались испуганные крики.

– Ну и змейство! – ухмыльнулся Нерейд. – И как только такое выросло на пустынных харчах?

– Эй, джинн, вылезай! – Бузислав откупорил бурдюк и принялся трясти его горлышком вниз. – Настало время отрабатывать!

Светящаяся белым капля размером с ведро выдавилась из меха и превратилась в Малика ибн-Исмаила.

– Ой, Трехголовый Извивающийся Черный Мангас… – пролепетал он, обозрев окрестности.

Словно услышав собственное имя, чудовище издало громогласное шипение. Ивару показалось, что кожа слезает с его тела, начиная от макушки.

– И что это значит? – чуть поморщившись, спросил Бузислав.

– А то, что дело непростое… – Джинн грустно вздохнул. – Но я попробую!

Мангас величаво перевалил через бархан. Вслед за тремя головами двигались бесчисленные извивы змеиного тела. Лунный свет играл на черных чешуйках величиной в ладонь.

– Сдавайся, чудовище! – внезапно гулким и раскатистым голосом проревел джинн, после чего скачком увеличился в размерах и бросился навстречу исполинской твари.

Мангас недоуменно моргнул тремя парами глаз, разглядывая напавшего на него светящегося воина, а затем неожиданно чихнул.

Волной воздуха джинна сдуло, точно листок во время урагана, и он с воплем врезался в склон бархана, а на песок с чавканьем посыпались капли желтой слизи, которой хватило бы, чтобы заполнить небольшое озеро. Воняла она хуже, чем труп, неделю пролежавший на солнце.

– Да он больной какой-то! – возмущенно воскликнул Нерейд, прикрываясь щитом от летящих с неба соплей. – И что, меня слопает змея, страдающая насморком? Какой позор!

– Не привередничай! – огрызнулся Ивар, пытаясь совладать с конем, который, по-видимому, решил, что ему тут явно не место и пора уносить копыта.

Мангас с шумом втянул воздух и возобновил движение.

Свистнула стрела, но лишь бессильно отскочила от чешуи, которая, судя по всему, была прочнее стали.

– М-да… – Гудрёд извлек из ножен меч. Лицо его выражало решительность. – Жалко, что так и не побываем в Багдаде!

– Зато увидишь Вальхаллу! – расхохотался Нерейд, вскидывая клинок и готовясь ринуться в самоубийственную атаку…

Ноздри уловили аромат цветущего луга. Это оказалось так неожиданно, что Ивар на мгновение потерял ориентацию и завертел головой, пытаясь понять, где находится.

Увы, он стоял все там же. Чудовищный змей в полусотне шагов разевал сразу три пасти, готовясь сытно поужинать. А чуть в стороне от каравана, непринужденно повиснув в воздухе, расположилась стройная черноволосая женщина. Она была облачена в нечто странное и пестрое, но на одежде взгляд не задержался, намертво прилипнув к удлиненному миловидному личику со жгучими темными глазами.

– Так-так… – сказала женщина низким грудным голосом, от которого по телу Ивара прокатилась сладостная дрожь. – И что это у нас тут творится?

Даже Мангас, казались, удивился ее появлению. Правая голова вытаращила буркалы, левая с громким стуком захлопнула пасть, а средняя сердито зашипела.