Промчались годы боевые.
Окончен наш славный поход,
Погиб наш юный барабанщик,
Но песня о нем не умрет.
Надо будет у Тони Ивушкиной слова списать. А если Борька следующий раз козлом заорет, я ему дам раза. Притихнет. Тоже артист выискался!
Без «огонька»
Решили, мы Новый год как следует справить. Всем классом.
Стали обсуждать.
Я выдвинула предложение:
— Давайте соберем денег в складчину. Купим фруктов, пирожных, крюшону. Расставим из буфета столы, и устроим самый настоящий «огонек». Как в телевизоре.
Люся Подоконникова меня поддержала:
— Можно всякие сюрпризы подготовить неожиданные: Андрюша прочтет стихи, Клава станцует «Молдаванеску», Анька песню «Пять минут» споет.
Все дружно зашумели, обрадовались. Сенька Оглазников сказал:
— Я могу прокрутить кинофильм. У папы проектор есть. Можно в прокате фильм взять какой-нибудь…
— Про любовь, — вздохнула Маша Шавалкина.
А Ксения Кузьминична говорит:
— Ну, зачем нам «огонек»? Мы же не взрослые. Давайте, как в прошлом году — елку организуем. Как хорошо было, а?
Я, например, промолчала. И Люся Подоконникова тоже, и Сенька Оглазников, и Маша Шавалкина.
— Дед-Мороз будет из подшефной воинской части. Можно игрушек елочных смастерить.
— Странно, — сказала я. — Чего мы хотим — то нам не разрешают, а чего не хотим — пожалуйста.
Многие меня поддержали, и Ксения Кузьминична на уступки пошла.
— Хорошо, — говорит. — Если у вас желание «огонек» — давайте «огонек». Только без складчины. И без всяких там столов.
— Какой же это «огонек» без столов?
— Очень даже хороший может быть «огонек». Вот Сеня кинофильм принесет. Мультипликации про животных. В общем, если хотите, — пожалуйста. Договорились. А то у нас еще вопрос есть. Надо четверть без троек закончить. Вы уже большие. Сами должны понимать. Успеваемость подтянуть надо. Обязательство взять к Новому году.
Взяли мы обязательство.
Как обязательство брать — мы большие, а как вечер — маленькие.
Так и встретили мы Новый год.
Без огонька.
Перед лицом своих товарищей
Владимир Ильич Ленин и Вова Артемьев родились в один день.
Конечно, не в один год. Иначе Вове было бы сто два года, а он учится только еще в третьем классе «В». Но все равно — у Вовы общий день рождения с Лениным.
Поэтому Вова Артемьев ни за что не хотел вступать в пионеры ни седьмого ноября, ни в день Парижской коммуны. Он хотел стать пионером двадцать второго апреля.
А двадцать первого у него разболелось горло. Горло разболелось так сильно, что глотнуть было нельзя.
Мама проглаживала завтрашний Вовин галстук. Папа проверял, как знает Вова клятву юных пионеров.
Вся Вовина семья готовилась к торжественному дню.
И Вова решил ни за что не говорить про горло. Только вечером, когда все разошлись спать, он тихонько вытащил из комода градусник и измерил температуру.
Температура оказалась высокая — тридцать восемь и семь.
В другой раз Вова обязательно бы обрадовался. Он бы разбудил маму и объяснил, что завтра в школу не идет. Но теперь Вова этого не сделал. Он даже заглотнул какие-то лекарства из тумбочки. Выбрал самые горькие — они сильнее действуют. Прополоскал горло теплой водой. Поискал в буфете лимон.
Лимона не нашел, но на всякий случай съел апельсин. Потом спрятал подальше термометр и лег спать. «Ничего, до утра пройдет», — думал Вова и долго не мог уснуть.
Когда он проснулся, горло болело еще сильнее. Горькие лекарства не помогли. Вова попробовал встать — ноги были как ватные.
И все-таки Вова встал на свои ватные ноги и пошел завтракать. Как ни в чем не бывало.
— Что у тебя глаза какие-то мутные? — сказала мама. — Не температура ли?
— Какие там мутные! Глаза как глаза, — уверенно ответил Вова, тем более что глаза у него действительно не болели.
— Ты чего-то нос повесил, — сказал папа.
— Скажешь тоже. Никуда я его не вешал, — сказал Вова и даже засмеялся. — Давай я тебе лучше клятву перескажу!
Мама и папа поздравили Вову, и он отправился в школу. Уроки в этот день были длиннющими. Казалось, что тетя Нюша все забывает да забывает давать звонки.
Потом всех торжественно построили, и все торжественно пошли в Музей Ленина.
Впереди шли знаменосцы, за ними — барабанщики и горнисты, за ними — пионеры в галстуках, за ними — октябрята в пилотках. Они шли мимо цветочных газонов, мимо удивленных прохожих, мимо выкрашенных скамеек, мимо телефонов-автоматов.
У Вовы кружилась голова, ноги были тяжелыми. Но он шел вместе со всеми, не отставая ни на шаг.
Когда пришли в музей, пионервожатая Таня выстроила всех в большой комнате. Застучали барабаны, загудели фанфары, и все октябрята, один за другим, стали давать торжественную клятву.
Теперь, даже не глотая, было ясно, что болит горло.
— Артемьев Владимир! — откуда-то издалека сказала Таня, и Вова сделал ровно два шага вперед.
— Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…
Говорить было больно, но Вова и виду не показывал.
— Торжественно клянусь, — говорил Вова, — жить и бороться, как завещал великий Ленин.
Ленин и Вова Артемьев родились в один день, и поэтому всегда, когда Вова произносил «Ленин», он говорил, как о хорошем своем друге, которого знал еще с детства.
— Жить и бороться, — продолжал Вова, и никто не знал, как больно ему глотать, — как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия!
Таня повязала Вове красный галстук. И фанфары запели медными голосами.
— Пионеры, займите свое место в школьном пионерском строю!
И новые пионеры стали в один ряд с бывалыми пионерами семидесятой школы.
Они стояли теперь на равных правах — потому что все они были юными пионерами Советского Союза.
Земля, которую мы пройдём
Нам с Олегом Шебалиным поручили отнести карту из кабинета географии в наш класс. Со второго этажа на четвертый.
Мы несли на четвертый этаж два полушария Земли — Америку и Австралию, Африку, Европу и Азию, и Тихий океан, и Гавайские острова, и Вьетнам, и коричневые горы Испании.
Мы несли их на четвертый этаж и всё оглядывались. Мы шли спокойно и виду не подавали, что несем на своих плечах два полушария, весь Тихий океан, и все материки, и все моря без исключения.
Мы открыли ключом третий «А» класс, внесли и укрепили на доске два полушария — Африку, Европу, Азию, Америку и Австралию, и все реки, все материки, и моря без исключения. Потом мы, как ни в чем не бывало вышли из класса, сдали ключ тете Нюше и стали играть на переменке. И никто бы, глядя на нас, не сказал, что это мы только что несли со второго этажа на четвертый всю Землю — два ее полушария, что это мы укрепили ее в нашем классе.
Потому что мы не зазнались, а играли, как все. Но когда начался урок географии, мы все-таки не удержались и переглянулись с Олегом Шебалиным. Как-никак это мы установили в классе два полушария — Европу и Америку, и все остальные части света, и все океаны и моря, реки и озера, и Вьетнам, и горы, и долины, и всю-всю огромную Землю, и ту, что уже прошли, и ту, что еще не знаем.
Эту Землю чертили много веков, ученые исходили ее из края в край, чтобы установить точно — где какие материки, где какие океаны и моря.
