Характер этой болезни неизвестен. Цена и количество лекарств - тоже. Как она утверждает, на всё про всё нужно баксов сто. Может быть, ложь. Может быть, правда. Я пока этого не знаю.
Гхм. До того, как мне были изложены все эти причины - я сказал, что я, если того потребует ситуация, буду действовать через суд, и отсужу таки себе то, что мне принадлежит по праву рождения, чтобы строить свою жизнь с тобой. То, чего я хочу. Мне было сказано, что у меня ничего не получится, потому что для того, чтобы отсудить свою долю, мне потребуется согласие всей моей семьи. Такого согласия, как ты понимаешь, никто не даст.
Опять-таки - я сомневаюсь, что это правда. Надо проверять. Иначе нахрена вообще эти суды нужны?
В общем, когда она в очередной раз повысила обороты речевого органа, я слегка их поубавил. Мне кажется, я вышел из этого боя победителем. Потому что спокоен, и чувствую себя вполне нормально. Чего, собственно, желаю всей человеческой цивилизации.
Второй, с кем я говорил, был батя. Он меня понял и сказал, что уважает мой выбор. С ним я говорил спокойно и ни разу никто не закричал. Он сказал, что это мое дело - жениться или нет. Батя не считает, что я идиот, да и тебя не воспринимает так, как это делает мама.
Однако, он считает, что мы с тобой должны пожить некоторое время вместе - либо у нас, либо отдельно - дабы мы лучше друг друга поняли и приняли окончательное решение в ту или иную сторону. То, что тебя никто здесь не будет обижать - гарантировано, если ты также гарантируешь никого не обижать - это его слова.
Вторая волна прошла, я приступил к третьей.
Мы говорили вместе. Их конструктив заключается в том, что мы должны быть вместе, в том или ином качестве (в качестве мужа и жены, в качестве просто мужчины и женщины). В том или ином месте - либо у меня дома, либо где-то ещё. У Светки ли, у других людей - снимая комнату или квартиру. Они оба настаивают на том, чтобы я работал и зарабатывал деньги на то, чтобы грамотно разменять нашу квартиру (типа, двушку на двушку), но вообще-то, желательно, чтобы было три квартиры - для них, для нас и для сестры. С сестрой непонятка полная - вообще-то у нее должен быть свой мужик, который также будет впахивать на их квартиру, чтобы быть вместе как семья. Поскольку, работая медсестрой, на квартиру не заработаешь, даже если вообще не кушать до самой пенсии.
И самое главное - они очень хотят встретиться с тобой, и с твоей мамой тоже. Встретится и поговорить. Поскольку говорить по мылу можно до посинения, да так ни к чему и не придти. Разговоры о том, что без прописки в Москве невозможно найти работу, со слов матери - бред, поскольку у нее полно знакомых с разных концов России, которые работают и зарабатывают - в ее сфере, конечно же. Может быть, ложь. Может быть, правда. Я не знаю. Буду проверять.
Что я думаю по поводу всего этого? Да я пока ничего не думаю. Вероятно, родители думают, что такими разговорами я передаю то, что хочешь ты. Ты, вероятно, думаешь, что я рассказываю тебе о том, что думают родители - и навязваю таким образом тебе их точку зрения, не имея своей собственной.
Я думаю - мне надо срочно найти вторую работу. Я думаю - мне надо подготовить отдельную комнату, чтобы мы могли её снимать. Я думаю, что мы оба должны впахивать, уж я-то точно должен. И я думаю, нам надо встретится и поговорить - это просто обязательно. Тебе, мне и нашим родителям.
Твоё слово. Что думаешь?
До связи. Жду.
P.S. Кстати - думаю, нелишне было бы показать это письмо твоей маме.
Ей большой от меня привет.
8 марта 2004 года.
***
Постепенно, по каким-то едва уловимым для себя деталям, я стал замечать, что меняюсь, и делаю это не в лучшую сторону. Начиная от мелких и крупных провалов на работе, и заканчивая синяками под глазами – от бессонных ночей и тяжёлых, порой деструктивных, мыслей. Неудивительно: моя жизнь в феврале и марте две тысячи четвёртого года протекала в поездках между Нижним Новгородом и Москвой.
Поездки стоили нервов.
Нельзя сказать, что мои путешествия были неприятны, с одной стороны. Навещать любимого человека - всегда удовольствие. Но когда любимый человек вдруг начинает давить на головной мозг, это наводит на определённые, не очень радостные размышления. В особенности, когда пытаешься сделать нечто очень сложное, когда позарез нужна поддержка, когда ждёшь её – а в результате наталкиваешься на полное безразличие.
Бесконечная форумная и почтовая переписка пожирала большую часть рабочего и свободного времени, и очень скоро я почти полностью «выпал» из работы. С грехом пополам я справлялся с простейшими поручениями, коллеги и начальство стали на меня как-то очень странно поглядывать. Мне были хорошо знакомы эти взгляды. На «гражданке» они означали скорейшее увольнение. Это не добавляло оптимизма.
Более того. Я стал всё чаще и чаще беседовать с «условно-нормальными» людьми на тему суицида, с жаром и блеском в воспалённых глазах рассказывая, какой же замечательный человек Алиса Исаева. Естественно, люди, далёкие от этой темы, стали шарахаться от меня как от чумы. До старины Боба не доходило, отчего его не хотят понимать «условно-нормальные» люди, а с каждым днём этих людей становилось всё больше и больше. Родители. Друзья. Знакомые. Товарищи по работе. Тогда мне нужно было понять простую вещь: большинство «условно-нормальных» людей боятся смерти, и любое упоминание о ней вызывает страх и омерзение.
Я стал раздражителен, сильно поменялась моторика движений. При разговоре я стал резко, оживлённо жестикулировать.
Пытаясь делать множество дел одновременно, я разрывался между Алисой, домом, первой работой и поисками второй. В электронную почту, естественно, валились письма от суицидентов, с которыми я успел познакомиться, начиная с октября две тысячи третьего года. От них шёл депрессивный поток эмоций, он делал мой груз ещё тяжелее.
В голове рикошетили мысли – но для того, чтобы их упорядочить, записать, мне нужно было, как минимум, просто спокойно сесть и поработать с ними, а я только тем и занимался, что метался от одного дела к другому, толком ни одно не завершая. В результате, времени оставалось только на нервный, короткий и беспокойный сон.
К тому же, я начал делать странные и неприятные для себя вещи. Стала странно себя вести и Алиса, и с одной стороны, её можно было понять, но с какой-то другой, надо сказать, вполне человеческой точки зрения, её понять возможным не представлялось.
К тому, что у меня и Алисы постепенно стало всё рушиться, всё-таки приложил руку и я – как всегда это бывает, совершенно того не желая. Первый гвоздь в этот гроб я вогнал, когда зашла речь о том, каким образом мы будем жить вместе, в Москве. При условии, что отдельной квартиры у меня не было, а скромный лейтенантский паёк в те славные времена позволял разве что не помереть с голоду. О такой роскоши, как съём отдельной комнаты, а уж тем более – квартиры, располагая только своими ресурсами, речи быть не могло. Нужно было что-то срочно придумать. Жить порознь, в разных городах, видя друг друга в лучшем случае раз в месяц – тяжёло. Конечно, были чудеса вроде электронной почты, мобильного телефона и междугородней связи. Но настоящего, живого общения это не заменяло.
В то время решений было всего два: жить у меня дома, или жить вместе у Севетры, до тех пор, пока я не найду вторую работу, пока не стану добывать денег столько, чтобы хватало на съём жилья и прочие радости жизни.
Вариант моего проживания у родителей с их точки зрения мог выглядеть так. Дано: сын, молодой, наивный, москаль, работает. Слагаемое: женщина, за тридцатник, возможно, с вывихом головного мозга, возможно, наркоманка. Вопрос на засыпку: что ей нужно на самом деле? В их понимании это могло выглядеть так: женщине нужен не дурачок, а его ресурсы. Угол, прописка и бабки.
Я предполагал, что отец и мать могут воспринять это именно так. Не помню, что я ответил на Алисин вопрос про наше светлое будущее. Я поделился своими соображениями. Всё-таки, справедливо говорилось когда-то в одной рекламе: иногда лучше жевать, чем говорить. Одно могу сказать точно – лучшего способа оскорбить человека не существовало. Несмотря на старания объяснить всё как можно мягче. Алису Исаеву можно понять – и в случае, будь она тем самым «нехорошим» человеком, и при «хорошем» раскладе дел.
