С началом Великой Отечественной войны роль и значение НКВД в руководстве и осуществлении целого ряда цензурных функций усилилась. Особые отделы, появившиеся в структуре ВЧК в январе 1919 г., через месяц после начала войны были преобразованы в Управление особых отделов НКВД. Начальником был назначен комиссар госбезопасности 3-го ранга В.С. Абакумов, заместитель наркома. К нему поступали докладные записки и донесения из особых отделов фронтов и армий, получавших информацию из дивизионных отделов и от уполномоченных в полках. В годы войны на особые отделы возлагались функции борьбы со шпионажем и предательством в РККА, ликвидации дезертирства в прифронтовой полосе действующей армии. Они наделялись правом не только ареста, но и расстрела дезертиров на месте. Особые отделы сообщали в Москву о «недочетах, выявленных в ходе боевых действий», занимались организацией разведки в ближнем тылу противника. Донесения посылались в НКВД, Ставку главнокомандующего, Генштаб, Политуправление Красной Армии, лично И. Сталину, который хотел иметь информацию «из первых рук». Сталина интересовало состояние собственных войск и войск противника, реакция населения и личного состава РККА на те или иные мероприятия верховной власти. После издания печально знаменитого приказа № 227 «Ни шагу назад» (паникеров и трусов, гласил он, уничтожать на месте) и отмены института военных комиссаров срочно пошли директивы из ставки главнокомандующего собрать отклики, кто и что говорит по этому поводу. Кроме этого, важно было знать о настроениях гражданского населения в прифронтовой полосе. В качестве первичных источников информации служили донесения и разведсводки особых отделов, перлюстрированные письма военнослужащих, трофейные письма и дневники. Эти документы свидетельствовали о широком спектре настроений как у военнослужащих (от рядового состава до генералитета), так и у гражданского населения. Это в очередной раз опровергает устоявшийся тезис о монолитном отношении советского общества к советской власти и коммунистической идеологии.
Так, в спецсообщении о перлюстрации красноармейской почты за период с 15 июля по 1 августа 1942 г. говорилось, что военной цензурой 62-й армии было просмотрено свыше 67 тыс. писем, в которых отражается «здоровое политико-моральное состояние личного состава частей армии, высокий дух патриотизма». Тем не менее было изъято 9 писем, в которых были обнаружены немецкие открытки, топографические карты, на которых был написан текст письма, неофициальные сообщения о смерти военнослужащих, письма на портретах вождей партии и правительства, без адреса, с нецензурными выражениями и пр. В качестве патриотических приводятся тексты нескольких писем. Красноармеец Чесноков писал в Горьковскую область: «Клянусь тебе, родной отец и мать, что в грядущих боях с немецко-фашистскими стервятниками буду драться так, чтобы запомнили фашисты, как дерутся русские». Еще одно письмо: «Здравствуй, Боря. На днях мне пришлось проститься со своей подругой. 20 ноября она погибла. Она спасала под огнем жизнь многих воинов-гвардейцев. Сопровождая снова раненых, она попала в окружение немецких автоматчиков, которые хотели взять бесстрашную девушку в плен. Укрыв раненых бойцов в блиндаже, Наташа, защищаясь, отстреливалась до последнего патрона. Когда к ее израненному телу потянулись руки мерзких зверей, она взорвала себя гранатой, в клочья разметав фашистских гадов».
Окопы Сталинграда видели разных людей, слышали разные мнения о войне, командирах, товарищах. Среди документов – докладные записки особых отделов «об антисоветских и пораженческих высказываниях со стороны отдельных бойцов и командиров», основанные также на письмах (гладкий стиль этих писем вызывает мысль об их «отредактированное») и «оперативно собранных» высказываниях: «Казначей, сержант Торон среди красноармейцев возводит клевету на жизнь трудящихся в Советском Союзе и распространяет пораженческие настроения, говоря: “…Куда нам воевать, везде видна наша бедность. Мне лично все равно, в какой стране жить. В нашей стране никто лучше не жил, чем в любой стране, где нет советской власти. Коммунизм нам не построить. Зачем полякам и украинцам освобождаться, когда они в настоящее время освобождены?”» После этих строк – резюме: «Особарму даны указания задокументировать а / с (антисоветские. – Т.Г.) высказывания Торона и немедленно его арестовать». Лейтенант Елисеев «восхваляет немецкий плен», где он побывал: там его хорошо кормили. Резюме: проводится документация а / с высказываний Елисеева, он будет арестован. Писарь хозчасти Колесников среди красноармейцев полка распространялся: «Немецкая армия культурнее и сильнее нашей армии. Нам немцев не победить. Смотрите, какая у немцев техника, а у нас, что за самолеты, какие-то кукурузники. Вся наша печать пишет неправду, в газетах пишут о том, что немцев побеждаем, а на деле наоборот». По этому случаю также сообщалось, что проводится документация для ареста Колесникова[725].
Новая реорганизация НКВД была связана с переломом в ходе войны. Как уже отмечалось, приказом НКВД СССР от 18 января 1942 г. на основе 2-го отдела было образовано 4-е управление НКВД СССР (разведка, террор и диверсии в тылу противника) во главе с П.А. Судоплатовым.
Вскоре Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 апреля 1943 г. был создан НКГБ СССР. Была также объявлена структура и штатное расписание НКГБ, утвержденные решением Политбюро и постановлением СНК СССР № 393-129сс от 14 апреля 1943 г. Центральный аппарат НКГБ состоял из семи управлений (2-е управление – контрразведка – было создано на базе 2-го и 3-го управлений НКВД) и четырех самостоятельных отделов, а также следственной части и секретариата. В составе 6-го управления был организован отдел «В» (военная цензура и перлюстрация корреспонденции). Таким образом, во время войны деятельность НКВД и его управлений существенно расширилась, в том числе за счет расширения функций и увеличения объемов работы по цензорскому контролю.
В центральном аппарате Главлита также был создан военный порядок, однако на местах дело обстояло не так благополучно, как планировалось в директивных документах. Несмотря на созданную вертикаль местных органов цензуры, они на деле оказывались в подчинении местных партийных руководителей, в руках которых, по существу, находилась вся власть на местах, в том числе и политконтроль. Но, прежде всего, партработники были хозяйственниками, которым жизненно необходимо было сдать госзаказ и накормить людей, а уже потом соблюдать «чистоту» местной прессы. Кроме этого, уже с конца 1920-х гг. в среде партийного руководства среднего эшелона распространенным явлением стало «двойное сознание», вырабатывающееся в ответ на двойное давление – «сверху» и «снизу»: из центра требовали высоких показателей, а местные условия не позволяли пренебрегать интересами своего региона. Так, в письме от 15 февраля 1941 г. начальника Алтайского крайлита Никонова в Главлит описывалась занимательная ситуация, когда цензор использовался на хозяйственном фронте, фактически превратившись в «постоянного уполномоченного Крайкома партии в районах по различным сельскохозяйственным кампаниям». «В 1939 году находился в командировках более двухсот дней», – писал Никонов. «В 1940 году 176 дней, это не считая различных краевых и городских совещаний, пленумов и различных поручений Райкома и Горкома партии как внештатный пропагандист и консультант. 1941 год только начался, но, по существу, все пошло по-старому. В январе уже был в командировке 15 дней по хлебозаготовкам, вернулся из командировки 24 января, с 27 по 29 января был на пленуме ВКП(б), а 4 февраля в Крайкоме ВКП(б) было совещание и снова получил путевку для поездки в район по ремонту тракторов сроком по 15-20 февраля… Март – апрель – май и говорить не приходится – это самые боевые посевные месяцы в условиях нашего края, и мне по примеру прошлых лет безусловно придется эти месяцы находиться в командировках на севе…»[726]
