Сущность культурной политики государства тоталитарного типа определяют партийно-государственные органы, деятельность которых направлена на формирование основанных на идеологических канонах концептуальных представлений о месте и роли культуры в жизни общества, о должном состоянии культурной (художественной) жизни. Они определяют приоритетные направления культуры, ограничения, запреты или, напротив, поддержку в различных формах и проявлениях (идеологической, моральной, материальной, финансовой и пр.) для творческих коллективов, отдельных представителей культуры, деятельность и творчество которых совпадает или не противоречит официальной доктрине. Всепроникающим характером политической цензуры можно объяснить то, что стабильно невысокие на протяжении всей истории количественные показатели штатного состава государственного аппарата цензоров на самом деле не являются объективным свидетельством масштабов соответствующих его деятельности. Существовавшая в стране система тотального идеологического давления и контроля заставляла каждого редактора, каждого завлита, каждого администратора на своем рабочем месте осуществлять цензорские функции. Наконец, самый строгий и опасный цензор находился внутри каждого, заставляя идти на компромиссы, писать «в стол», или рисковать свободой ради возможности быть услышанным через «самиздат» и «тамиздат».

Лицемерие и двойная мораль, десятилетиями разъедавшие гуманистические основы российской культуры и этики, привели к тому что, как писал через 30 лет А.И. Солженицын, создали общество, в котором «не только чтоб открыто говорить и писать и друзьям рассказывать, что думаем и как истинно было дело, – мы и бумаге доверять боимся, ибо по-прежнему секира висит над каждой нашей шеей, гляди опустится. Сколько эта потаенная жизнь продлится – не предсказать, может, многих нас раньше того рассекут, и пропадет с нами невысказанное»[5]. Однако невыносимые условия, создаваемые тотальной цензурой, выявляли тем не менее ее многомерный характер, поскольку искусство в культурологическом аспекте имеет огромное преимущество – способность к медиации, многомерность существования в творчестве, возможности экзистенциализации на миру, «наедине со всеми». При любом строе искусство создает свою особую, вторую реальность, обогащая таким образом жизнь, помогая ее осмыслению и примирению с ней.

Метафизическая цензура по 3. Фрейду на советской почве превращалась в цензуру буквальную, политическую, жестко задавала официальную идеологическую координату. Тем поразительнее живучесть, демонстрируемая в этих условиях литературой, искусством, общественным сознанием, развитие которых, несмотря на волю властей, порождало продукт сложного взаимодействия ряда составляющих[6]. Возникающие на этом перепутье гибриды представляли собой синтез официальной и неофициальной культуры, включающей, наряду с искусством конспиративного обхода цензуры, и открытый протест. Люди искусства, которым выпало жить в условиях советской идеократии, в совершенстве умели приспосабливаться к цензуре[7]. Соцреализм представлял собой не просто продиктованную волю властей, а ряд составляющих – плод марксистской идеологии, оригинально преломленный русским контекстом (с его конфликтом между западничеством и славянофильством, между интеллигенцией и «почвой»)[8]. Материал для подобных наблюдений имеется в изобилии, ибо история советской литературы и искусства в значительной мере и есть история попыток приспособления писателей к режиму и игре с цензурой. Рассуждая о благодетельности цензуры, Л. Лосев развивает парадоксальную мысль, что суть эзоповского искусства в чисто силовом жесте: запретная идеология демонстрирует свою способность обойти все рогатки цензуры, конспиративно подмигнув понимающему читателю[9]. В наиболее удачных, по-настоящему интересных своих проявлениях оппозиционная игра с цензурой (сознательная или бессознательная) приводила к созданию понятий, стимулирующих воображение и мысль, а не только шифровок готового смысла. Так, шварцевский Дракон, по-эзоповски сочетающий черты Сталина и Гитлера, – это не только смелая вылазка против сталинизма, но и богатое художественное обобщение черт тоталитаризма, сохраняющее свою ценность и сегодня, когда соответствующее явление уже широко осознано человечеством[10].

Лучшим подтверждением природы этого явления служат рецидивы политической цензуры, проявляющиеся в самых различных формах в уже «бесцензурной» России в условиях отсутствия Главлита и других государственных институтов цензуры. Это лишний раз доказывает нашу гипотезу о том, что политическая цензура обеспечивает стабильность власти любого типа, выражает интересы политических элит, используя наряду с институциональными и внеинституциональные связи. Таким образом, политическая цензура является системообразующим началом при формировании и эффективном существовании политической системы общества – целостной упорядоченной совокупности политических институтов, процессов, отношений, характерных для того или иного типа государства и общества. Это имеет принципиальное значение для определения понятия политической цензуры, которое впервые дается в настоящем исследовании.

Итак, под политической цензурой мы понимаем систему действий и мероприятий, направленных на обеспечение и обслуживание интересов власти, представляющую собой структурную и внеструктурную деятельность, не всегда обеспеченную законодательно и нормативно. Именно внеинституциональный характер советской политической цензуры определяет границы и наполнение этого понятия, выводит за рамки собственно понятия цензуры, имеющей определенные и традиционно очерченные функции, задачи и государственные органы реализации установок власти в этой сфере. В силу особенностей сложившегося политического режима, происшедшего слияния партии и государства, примата коммунистической идеологии, политическая цензура советского типа включала деятельность партийных и советских органов по руководству и контролю за всеми сферами общественной жизни, имея в виду все существующие формы давления и воздействия на информационнотворческий процесс. Таким образом, политическая цензура представляет собой часть, или подсистему, политической системы в контексте исторического опыта данного общества, который влияет на поведенческие особенности всех участников социокультурного и политического процесса.

Всеобъемлющий характер цензуры обусловил эволюцию видов, форм и этапов контроля, гарантирующих наибольшую эффективность выявления сомнительных и откровенно недопустимых публикаций и высказываний. Исторически сложились следующие виды цензуры, структурированные по различным категориям информации: военная, государственная, экономическая, коммерческая, политическая, идеологическая, нравственная, духовная. В классическом своем проявлении цензура выработала за последние два столетия две основные формы, определяющие проведение цензурного контроля: предварительную и последующую, карательную. Советский опыт, не имеющий аналогов ни по своим масштабам, ни по длительности своего существования, как мы убедились, внес значительные коррективы в понятийный ряд, изменил соотношение родовых и видовых понятий и терминов. Так, цензура как родовое понятие, что мы уже отмечали, традиционно включала специфические по своим характеристикам видовые характеристики. Советская политическая цензура, использующая весь арсенал своих возможностей и технологий, имела всеобъемлющий характер. В книге продемонстрировано как на различных этапах и в разных ситуациях использовалась цензура военного, нравственного или иного характера, в то время как главной для нее была именно политико-идеологическая направленность. Именно в связи с этим мы утверждаем, что советская политическая цензура как явление общественно-политической жизни, социокультурный феномен и важнейшая часть советской политической системы представляла собой более широкое понятие, чем цензура как таковая и ее разновидности. Именно на этом основании исследуются все основные проявления политической цензуры, включая и военную цензуру, и перлюстрацию только в тех случаях, когда через них осуществлялось политико-идеологическое воздействие и контроль. Все остальные виды цензуры, защищающие государственные и общественные интересы, не являются объектом данного исследования, поскольку являются закономерными и легитимными прерогативами любого государства.