Иваныч в сердцах сплюнул под ноги и вылез наружу. В другой ситуации его бы нисколько не огорчило столь малозначительное происшествие, но сейчас все нервы каскадеры были натянуты как струна. Вдобавок ко всему, к светло-желтым «Жигулям» приближался тучный инспектор с лейтенантскими погонами на широких плечах.
Делая вид, что не замечает гаишника, Чижов обошел тачку и открыл багажник, намереваясь вытащить запаску.
Здесь его ждало новое потрясение, и Ваня едва сдержался, чтобы не закричать от неожиданности — свернувшись калачиком, в багажнике лежал остывший труп того, первого нападающего, которого каскадер приголубил массивной пепельницей в своем доме. Короткие волосы трупа слиплись от свернувшейся крови, и сам он лежал точно в такой же бурой лужице.
А шаги тучного лейтенанта неумолимо приближались; казалось, еще секунда — и тот заметит необычное содержимое багажного отделения.
С почти искренней досадой Чижов резко захлопнул крышку и громко выматерился:
— Сука! Блядь, ну вечно так...
— Что случилось? — добродушно спросил инспектор, по-своему истолковав несдержанность Чижова.
Стараясь унять предательскую дрожь, Иваныч медленно обернулся к гаишнику и с нескрываемым раздражением в голосе произнес:
— Да вот, колесо проколол, а запаску оставил в гараже.
— Бывает, — по-свойски заключил лейтенант и хотел по привычке спросить документы.
Каскадер легко догадался о намерениях собеседника и решил идти в наступление привычным, давно проверенным способом:
— Слушай, командир, — рука говорящего демонстративно опустилась в задний карман брюк и в следующую секунду извлекла оттуда старень-
кий портмоне, — может, присмотришь за тачкой, а я быстро.
В довесок к собственным словам, Иваныч наугад извлек из бумажника купюру и протянул ее гаишнику.
Профессиональным взглядом оценив достоинство банкноты, милиционер перевел взгляд на небогато одетого частника, затем мимолетным взором скользнул по ржавому железу потрепанной колымаги и спросил:
— Не много предлагаешь?
Только сейчас Чижов увидел, что держит в ладони стотысячную бумажку.
— Да, многовато, — сконфузился он, — перепутал. Так за «полтинник» присмотришь?
Лейтенант демонстративно отвернулся от Чижова и снисходительно произнес:
— Оставляй, никто ее тут не тронет, а деньги спрячь — они тебе самому пригодятся. — Инспектор медленно развернулся и зашагал прочь, направляясь к стеклянной будке поста.
Чижов мысленно перекрестился и поднял руку, привлекая внимание желающих подзаработать частников.
Спустя несколько минут он уже ехал на новенькой «Таврии», владелец которой оказался на редкость сговорчивым и словоохотливым попутчиком. Но Иваныч почти не разбирал слов, лишь изредка кивая головой, как будто внимательно слушал болтливого водилу.
На самом деле его заботили и волновали совершенно другие проблемы, от которых голова шла кругом, а к горлу подступила мерзкая сухость. Одной из таких проблем была оставленная у пикета машина, которую ему вряд ли суждено было вернуть назад.
* * *
Гвоздик мирно спал в грязной комнате старенькой коммуналки, блаженно разметавшись на смятой постели. Ему снились теплые, шелестящие волны моря, которого он, к слову сказать, никогда в жизни не видел; чудились длинноногие красотки, трепетно ласкающие его усталое тело, мерещились батареи первосортного вина, выставленного на огромном столе в окружении первостатейной закуски.
Сквозь дремотное сознание его слуха коснулась непонятная возня за дверью, а громкий треск напрочь лишил вора сна.
Юра даже не успел толком ничего понять, как перед его заспанными глазами возникли несколько дюжих фигур в бронежилетах и с автоматами наперевес.
— Не двигаться, милиция! — приказал властный голос, и для пущей убедительности его обладатель саданул парня прикладом по голове.
К слову сказать, Гвоздик и не пытался двигаться — настолько его парализовал неожиданный визит.
Получив глухой удар по лбу, вор откинулся на мягких подушках, ощущая липкую жидкость, скатывающуюся по впалой щеке. На губах появился соленый привкус крови, в голове зашумело. Он понял, что шутить с ним никто не собирается.
— Слышь, начальник, — обратился вор к своему обидчику, — у вас, что, так принято — звездюлями здороваться? И что это ты понагнал своих волчар, как будто решил залакшать беспредельного мокрушника?
— Заткнись! — рявкнул все тот же автоматчик и сопроводил свой приказ увесистым пинком в грудь.
Пытавшийся приподняться вор отлетел к стене и надсадно закашлялся.
Пока он справлялся с подкатившим приступом, опера профессионально упаковали его запястья в металлические браслеты.
— Ну ты даешь, начальник, — сквозь зубы процедил Гвоздик, — пинаешь меня, как Марадона мячик...
— Что-то наш клиент разговорился, — как бы про себя протянул старший группы захвата и выразительно посмотрел на подчиненных, — надо бы его угомонить.
Двое крепких парней, закинув за спины автоматы, проворно подхватили задержанного и рывком поставили на ноги.
Не успел парень как следует обрести равновесие, а здоровенный кулак, подобно многотонному молоту, обрушился на его ребра. Адская боль острым клином вонзилась в затуманенное сознание и вырвалась наружу диким криком.
Но Гвоздик сдержал в себе этот отчаянный порыв, боясь показать ментам свои муки. Он лишь приглушенно стонал, пытаясь изобразить на лице высокомерную улыбочку превосходства.
А автоматчики продолжали стараться изо всех сил, желая продемонстрировать начальству похвальное рвение. Удары сыпались с монотонной и размеренной точностью, как будто громилы были запрограммированы на медленное, но неумолимое уничтожение жертвы.
Вор терпеливо сносил побои, в душе истово желая лишь одного — чтобы сознание скорее покинуло его и он смог бы погрузиться в спасительное беспамятство. Юра уже давно бы рухнул под ноги своим мучителям, если бы они не удерживали его.
— Хватит, — неожиданно прервал расстаравшихся подчиненных старший и только сейчас представился: — Моя фамилия Прол, я капитан с Петровки.
— Не могу сказать, что я очень рад знакомству, — переведя дух, процедил Гвоздик, злобно сверкнув глазами в сторону капитана.
Усевшись на край неприбранной постели, Прол с полнейшим равнодушием произнес:
— Мне на все твои радости откровенно насрать. Лучше давай поговорим о деле.
— С каких это пор у честного жулика могут быть терки с голимым мусорилой? — нарочито грубо заявил вор.
Пристально посмотрев в лицо задержанному, опер расстегнул застежки бронежилета и произнес:
— Хочу предложить тебе достойный вариант: ты нам выдаешь цепочку, а я оформляю явку с повинной, то есть чистосердечное признание. Получишь свой трешник, и свободен, как ветер в поле.
Облизав окровавленные губы, Гвоздик саркастически улыбнулся:
— Чистосердечное признание смягчает вину и увеличивает срок. С пидором и прокурором будешь по душам базарить, а мне в уши дуть не надо — я не первоход и не ссученный фуфлыжник. Хочешь шманать — вперед; найдешь чего — пойду на этап, к хозяину; а по-другому никак, уж не взыщи, начальник.
Выслушав это дерзкое заявление, капитан вполголоса бросил подручным:
— Что ж, приглашайте понятых...
— Момент, гражданин начальничек, — прервал его вор, — хотелось бы заглянуть в прейскурант: где ордер на арест и постановление о проведении обыска?
Нисколько не удивившись «учености» подопечного, Прол вытащил из внутреннего кармана пиджака необходимые бумаги и помахал ими перед носом задержанного.
— Доволен? — спросил опер, нахмурив брови.
— Ищите, — вяло отозвался вор и опустился на скрипнувшую кровать.
Один из милиционеров распахнул дверь и пригласил войти в комнату средних лет супружескую пару — соседей Гвоздика по коммуналке.
Обыск начался. Но искать особо было негде — всей обстановки-то было лишь старая панцирная кровать и древний деревянный шкаф, служивший по совместительству и гардеробом, и сервантом, и Бог его знает чем еще.