Прежде чем спуститься в метро, Лямзин по­дошел к таксофону и набрал номер. К телефону долго никто не подходил, майор уже собрался повесить трубку, когда в динамике послышался осипший женский голос:

— Слушаю вас?

— Прошу прощения за беспокойство, — из­винился Антон, — моя фамилия Лямзин, я из ФСБ. Не могли бы вы уделить мне несколько минут для личной беседы?

Какое-то время в трубке повисла напряжен­ная пауза, но спустя несколько секунд женщина отозвалась:

— Если вы тот самый майор, с которым бе­седовал отец накануне смерти, то приезжайте. Нижнюю Масловку знаете?

— Конечно, — заверил ее Антон и стара­тельно запомнил продиктованный адрес.

Поднявшись на площадь Савеловского вокзала, Антон зябко поежился — после тепла и от­носительного уюта станции метро ему показа­лось, что он попал в край вечной мерзлоты. Дождя не было, но промозглая сырость и поры­вистый ветер пробирали его до костей, застав­ляя втягивать неприкрытую голову в приподня­тый воротник осенней куртки.

Хорошо, что идти пришлось недолго — нуж­ный ему дом находился недалеко от вокзала. Поднявшись на второй этаж, майор надавил пластмассовую кнопку электрического звонка.

Дверь открылась почти сразу, и на пороге показалась маленькая фигурка женщины при­близительно одного с ним возраста. Под глазами женщины набухли огромные, синюшные меш­ки, а в черных как смоль волосах серебрилась ранняя седина. Если бы не навалившееся на нее горе, женщина могла бы выглядеть довольно привлекательно.

— Вы Лямзин? — спросила она больше для порядка, так как по ней было видно, что никого другого она и не ждала.

Майор утвердительно качнул головой и про­следовал за хозяйкой в квартиру.

Жилище оказалось стандартной трехком­натной квартирой, ничем не выделяющейся из огромного множества таких же совковых «хрущоб».

Дочь покойного старика провела визитера в гостиную и усадила на широкий диван, заняв место у прямоугольного полированного стола.

— Вы хотели о чем-то поговорить? — вежли­во поинтересовалась она.

— Примите мои искренние...

Подняв правую ладонь, женщина прервала готовые сорваться с губ соболезнования и ска­зала:

— Не надо. Давайте сразу по делу.

Антон даже не знал, с чего начать. Он уже пожалел, что вторгся со своими вопросами к этой женщине. Но так или иначе — он уже был здесь, а значит, нужно было начинать разговор.

— Простите меня заранее, Вера, если я по­кажусь вам грубым и бестактным, — начал Лямзин, — но меня интересует несколько вопросов. Не знаю, говорил ли вам отец или нет о том, что он раскопал у себя на огороде?

Достав из кармана домашнего халатика смя­тый носовой платок, Вера смахнула набежав­шую слезинку и отозвалась:

— Да, я в курсе всех дел. Отец мне рассказы­вал и про находку, и про вас... Но что конкретно вы хотели узнать?

Неожиданно для себя самого Антон спро­сил:

— Илья Константинович часто жаловался на сердце?

— Никогда, — шепотом ответила она, — единственная болезнь, которой он страдал, — это травматическое повреждение коленных сус­тавов.

Смутная догадка пронзила мозг комитетчи­ка, и он попросил:

— Вы позволите воспользоваться вашим те­лефоном?

— Конечно, — ответила она и подвинула к гостю телефонный аппарат.

Лямзин набрал номер и, представившись, спросил:

— Будьте любезны, девушка, подскажите, кто прошедшей ночью выезжал на вызов к Жутинову Илье Константиновичу, на улицу При­швина?

Получив исчерпывающий ответ, майор пе­респросил:

— Вы абсолютно уверены в этом?.. Хорошо, спасибо большое.

Вера смотрела на него ничего не выражаю­щим взглядом, но что-то в поведении мужчины насторожило ее, и хозяйка спросила:

— Какие-то проблемы?

— Нет, абсолютно никаких, — несколько торопливо отозвался Антон и, поднявшись с ди­вана, направился к выходу, благодаря Веру.

Такая поспешность всерьез обеспокоила жен­щину, и она буквально впилась глазами в лицо собеседника:

— Вы должны мне сказать! Что произошло? Несколько секунд помолчав, Лямзин нехотя

заговорил — его слова для нее были подобны грому среди ясного неба:

— Прошлой ночью никто не вызывал «Ско­рую помощь» к вашему отцу...

Вопреки ожиданиям, Вера довольно быстро успокоилась, услышав столь необычную но­вость, лишь тихо прошептала себе под нос:

— Я так и знала, что дело в этих бумагах.

Посчитав, что не следует больше задержи­ваться в этой квартире, Антон принялся обу­ваться, но короткая реплика заставила его обер­нуться на голос:

— Подождите, майор!

Женщина скрылась в дальней комнате, от­куда донесся звук отодвигаемого шкафа. Верну­лась она спустя пару минут, держа в руке скру­ченные в трубочку листы бумаги.

— Вот, — отсутствующим тоном произнесла она, — возьмите, может быть, пригодится — это копия с той рукописи, которую приносил вам отец.

Лямзин не верил в улыбнувшуюся ему удачу. Беглого взгляда хватило на то, чтобы опреде­лить — перед ним копия той самой злополучной рукописи.

Спрятав документ во внутренний карман пиджака, комитетчик искренне поблагодарил дочь покойного старика и вышел на лестничную клетку. А позади раздался приглушенный всхлип убитого горем человека.

Всю дорогу Антон ощущал неприятное жже­ние внутри, как будто тяготился еще не до конца осознанной виной перед своим недавним посе­тителем.

То, что Жутинов оказался вовсе не сума­сшедшим, а вполне нормальным, абсолютно здравомыслящим стариком, теперь не нужда­лось ни в каких доказательствах. И лучшее под­тверждение тому — его внезапная смерть.

Выгони тогда Лямзин настойчивого заяви­теля, и ничего подобного бы не произошло. Но с другой стороны, на месте майора мог оказать­ся точно такой же служака, а значит, что Жути­нов обрек себя на смерть лишь тем, что прикос­нулся к тайне, которая может быть достоянием только сильных мира сего.

Сразу же многое прояснилось: и беспокой­ство начальника, и арест лейтенанта из лабора­тории, и поведение Маши...

Маша! Антону показалось, что он с головой обрушился в кипяток; ведь и ей может угрожать опасность — она тоже видела заключение экс­пертизы. Да, но об этом вряд ли кто знает, кроме него, майора Лямзина, если, конечно, она сама с кем-нибудь не поделилась собственными стра­хами.

Но остается непонятным главное: что скры­вается под всем этим делом? Какую важную го­сударственную тайну так ревниво оберегают его коллеги, что готовы ради этого идти на любые жертвы?

На эти вопросы у Антона пока не было отве­та. Все предстояло выяснить гораздо позже и це­ной невероятных потерь...

Обуреваемый тяжелыми раздумьями, Лям­зин добрался до своего дома, вошел в подъезд и поднялся на скрипучем лифте. Ключ привычно вошел в замочную скважину — раздался мягкий щелчок, — и мужчина нелепо застыл на пороге с широко разинутым ртом.

То, что он привык считать собственной хо­лостяцкой берлогой, превратилось в миниатюр­ный филиал «Тадж Махала». На полу лежал на­стоящий персидский ковер; противоположная стена преобразилась в громадное зеркало с ма­ленькими лампочками по бокам.

Вместо привычной кровати, тумбочки и пла­тяного шкафа в комнате важно расположился импортный гарнитур из настоящего дуба. Угол с куском оторванных обоев загораживал громад­ный японский телевизор. В общем, комнату бы­ло невозможно узнать.

За его спиной послышались приглушенные шаги. Антон инстинктивно обернулся и наткнул­ся взглядом на смеющееся лицо подруги. Как ни в чем не бывало девушка произнесла, внутренне довольная произведенным эффектом:

-- Ты же сам говорил, чтобы я перевезла к тебе свои вещи. Вот, — она обвела рукой новую обстановку, — я так и сделала. Правда, не все здесь поместится, но я решила взять только са­мое необходимое.

— А ггде-е... — слова застряли у него в горле.

— Твое старье? — Маша охотно пришла ему на помощь. — Уж прости, пришлось за ненадоб­ностью выбросить.

Лямзин ощутил, как на него навалилась пре­дательская тяжесть, и он уселся на толстый ворс ковра, поджав под себя ватные ноги.