Про сороку
Выбрали птицы павлина в зайсаны. Павлин широко раскрыл сияющий хвост. На шапке золотые кисти. Настоящий зайсан! Стали птицы жену ему искать. От куропатки, от кедровки, от синицы, ото всех отказался павлин: синица мала, куропатка плохо летает, кедровка худа, кукушка печально кукует... Понравилась ему только сорока: она веселая.
После свадьбы павлин выщипал из своей груди темно-зеленые перья и положил их сороке на спину и на хвост. Заважничала сорока. Ничего не делает. Сидит — перебирает новые перья. Летит — новыми перьями блещет. Утром чуть свет выскочит из гнезда, и нет ее до ночи.
— Куда ты спешишь, сорока? — спрашивает ее павлин.
—Куда хочу.
— Где ты была, сорока?
— Где хотела.
Рассердился павлин. Еще затемно, пока сорока спала, он тихо слетел с гнезда и спрятался за кустом акации. Утром сорока распахнула свою крытую черным шелком шубу и полетела, сверкая белой оторочкой.
Павлин — за ней. Они прилетели к жилью человека. Сорока тут же спустилась на помойку и стала клевать отбросы.
— Как тебе не стыдно?! — крикнул павлин. — Сейчас же лети домой!
А сорока даже не оборачивается: клюет да клюет. Подлетел к ней павлин, стукнул ее клювом по голове.
— Больше, — говорит, — ты мне не жена! С тех пор, роясь в отбросах, сорока все головой вертит и детей своих учит:
— Один раз клюнь, а пять раз оглянись — не то павлин прилетит, по голове стукнет.
Крепко помнят это сорочьи дети. Клюнут раз — и обернутся. Клюнут — и вокруг поглядят.
Летучая мышь
Теперь летучая мышь летает только по ночам. А было время, летала и днём.
Однажды ясным утром догнал мышь ястреб:
- Добрый день, уважаемая! Наконец-то мы встретились, три года тебя ищу.
- Меня? По какому делу? - удивилась летучая мышь.
- Все птицы своих сыновей в птичье войско посылают. Одна ты их под крыльями прячешь.
- Я? Да разве я птица? - мышь сложила крылья, опустилась на землю и побежала.
«Пожалуй, это зверь», - подумал ястреб и улетел. Бежала-бежала летучая мышь, как вдруг из-под куста выскочила лиса:
- А-а, голубушка, вот ты и попалась! Седьмой год тебя ищу.
- Меня? Для чего?
- А ты будто и не знаешь! Все звери посылают детей в звериное войско, одна ты своих деток от себя никуда не отпускаешь.
- Да разве я зверь? - расправила мышь крылья и улетела. «Пожалуй, это птица», - решила лиса и побежала своей дорогой. С
того времени летучая мышь бегать вовсе перестала - лису повстречать боится. И днём летать не смеет - ястреба опасается.
Так и живёт в вечном страхе - летает только по ночам.
Жадный глухарь
Роняет береза золотистую листву, золотые иглы теряет лиственница. Дуют злые ветры, падают холодные дожди. Лето ушло, осень пришла. Птицам время в теплые края лететь.
Семь дней на опушке леса в стаи собирались, семь дней друг с другом перекликались:
— Все ли тут? Тут ли все? Все иль нет?
Только глухаря не слышно, глухаря не видно.
Стукнул беркут своим горбатым клювом по сухой ветке, стукнул еще раз и приказал молодой кукушке позвать глухаря.
Свистя крыльями, полетела кукушка в лесную чащобу.
Глухарь, оказывается, здесь — на кедре сидит, орешки из шишек лущит.
— Уважаемый глухарь, — сказала кукушка, — птицы в теплые края собрались. Уже семь суток вас дожидаются.
— Ну-ну, всполошились! — проскрипел глухарь. — В теплые земли лететь не к спеху. Сколько здесь в лесу орехов, ягод… Неужто это все мышам и белкам оставить?
Вернулась кукушка:
— Глухарь орехи щелкает, лететь на юг, говорит он, не к спеху.
Послал тогда беркут проворную трясогузку.
Прилетела она к кедру, вокруг ствола десять раз обежала:
— Скорее, глухарь, скорее!
— Уж очень ты скорая. Перед дальней дорогой надо маленько подкрепиться.
Трясогузка хвостиком потрясла, побегала-побегала вокруг кедра, да и улетела.
— Великий беркут, глухарь перед дальней дорогой хочет подкрепиться, сил набрать.
Разгневался беркут и повелел всем птицам немедля в теплые края лететь.
А глухарь еще семь дней орехи из шишек выбирал, на восьмой вздохнул, клюв о перья почистил.
— Ох, не хватает у меня сил все это съесть. Жалко такое добро покидать, а приходится…
И, тяжело хлопая крыльями, полетел на лесную опушку. Но птиц здесь уже не видно, голосов их не слышно.
«Что такое?» — глазам своим глухарь не верит: опустела поляна, даже вечнозеленые кедры оголились. Это птицы, когда глухаря ждали, всю хвою склевали; земля вокруг кедров от птичьего помета побелела.
Горько заплакал, заскрипел глухарь:
— Без меня, без меня птицы в теплые края улетели… Как теперь буду я здесь зимова-а-ать?
От слез покраснели у глухаря его темные брови. С той поры и до наших дней дети, и внуки, и правнуки глухаря, эту историю вспоминая, горько плачут. И у всех глухарей брови, как рябина, красные.
Кабарга-лакомка
У опушки черного леса, на берегу быстрой реки, возле богатых лиственниц жили дед и бабушка. Они под старость, точно зайцы к зиме, совсем побелели.
Никого, ничего у них не было, только синяя корова. Старик ночами сказки сказывал, песни свистал. Старуха шкуры звериные разминала, слушала. И так эти сказки гладко текли, что из полусонного черного леса, с высоких камней чуткая кабарга прибегала слушать. Свет костра белел на ее длинных клыках. Всю ночь слушала.
