И сдавило его клещами. А клещей тысячи.
А ВРЕМЯ ИДЕТ.
А наверху солнышко ясное, ясное с неба светило. И день был такой тихий, что вода под пароходом, как серебряное зеркало. Весь пароход отразился со всеми окошечками круглыми, с мостиком капитанским и с трубой, и с дымом.
И даже с дымком от трубки рулевого. Он уже две выкурил, набил третью и третью теперь докуривал. А вода ясная и его дымок отразила.
И так это все красиво было, что если бы кто пришел и сказал бы: «Ребята, что вы стоите, ведь там под водой человек умирает», — никто бы ему не поверил. Улыбнулись бы только: что зря, дескать, пугает только! И опять бы стали на гладь эту зеркальную смотреть. Трудно от такой красоты оторваться Так и староста водолазий смотрел и смотрел, как в воде корма отражается. В руках у него канат был сигнальный. Он опытный человек, всякий сигнал уловит. Чего-то давно только сигналов не было? Но он знает, что хороший водолаз зря сигналить не будет. Тем более, что работа вся, как по маслу, шла.
А двое рабочих помпу качали и тоже на отраженье смотрели. Как дым глубоко, глубоко в воду уходит. Не могли оторваться.
Ребята они были очень здоровые. Им и не к чему, что чего-то тяжеленько стало колесо у помпы вертеть. Да оба подумали, что от усталости это наверное: давно ведь уже работают. А время то идет и идет.
ЧЕГО БЕСПОКОИТЬСЯ.
Только старосте немножечко беспокойно стало.
От водолаза всегда кверху пузырьки поднимаются. Это он воздух плохой через клапан выпускает, и по ним узнать можно, где водолаз. И староста на пузырьки эти постоянно посматривать должен. А тут задумался, на отраженье-то загляделся, да как-то так вышло, что пузырьки эти из виду и потерял.
А «Герцена» начало относить немножечко, — цепь-то размотана уже. От этого много разных пузырьков за кормой получилось. Там наверное и водолазьи.
Чего же беспокоиться?
ЧТО ЗА ЧОРТ?
Проходит одна минута, другая. Так еще несколько минут прошло. И видит староста, что не те это совсем пузырьки. Это пузырьки от парохода, а не от водолаза. А водолазьих пузырьков совсем нет. Нет и нет. Еще минута — ни одного пузырька!
Тут он очень забеспокоился. И хотел уже к другим ребятам, которые на боте были, обернуться и только хотел сказать про себя: «Что за чорт?» А и не сказал. Как обернулся, как взглянул на помпу, как увидел манометр на помпе, так и замер Так его всего и свело. Побледнел весь, и коленки под ним покосились. Закричал тогда не своим голосом:
— Братцы… беда…
И тут только мог сказать: «что за чорт?»
А манометр показывал чуть ли не двадцать атмосфер давления — дело совсем невозможное.
Это значило, что человека на смерть сдавило.
Староста бледный, метнулся к помпе:
— Братцы, стойте! Не качай помпу! Беда! Что за чорт?
Все еще не верилось. Очень уж ясный, очень уж тихий день. Даже солнце теперь в воде отразилось и светило прямо в лицо из-под воды.
Даже два солнца.
Одно в небе — другое в воде.
— Что за чорт?
ЗА ЗЕРКАЛОМ.
Весь пароход в воде отразился. Зеркало из чистого серебра.
А за зеркалом было темно, холодно. Там водолаз мучился последними муками.
Там его сдавило клещами. Тысячи клещей. Не вздохнуть ему. Не поднять грудь. Задыхается водолаз. И вдруг вспыхнули искры в глазах у него и заискрились ярко, ярко. Нестерпимо ярко.
И видит водолаз, что это и в самом деле ясный день. И даже не морозный, а летний и тихий, тихий.
И видит, что он даже и не водолаз совсем никакой, а мальчишка маленький, И стоит он у частокола А в частоколе колья косые. И из-за них солнышко ярко, ярко светит. И вдруг откуда ни возьмись собачонка залаяла — ав-ав… А он испугался и побежал. А солнце с ним бежало по частоколу — и так замерцало яркоярко, невыносимо ярко. Так что и частокол пропал, — осталось только одно мерцанье. И стало гаснуть…
А водолаз секунду одну подумал:
— Когда же это со мной было?
И вдруг почувствовал, что мягко ему что-то стало, — сделался он как вата.
— Неужели умираю? Что это? Умираю?
А сиянье померкло.
И все померкло.
Ничего не осталось.
СЕКУНДЫ.
А наверху все сразу поняли, что беда серьезная очень. У всех взгляды в воду были. Только уж не на отраженье смотрели они, а глубже — туда, где погибал товарищ.
Уже пробовали тянуть за канат — напрасно. Не срывается. Скорее, скорее, по другому надо.
Надо найти, где водолаз. С сигнальным канатом на ялике едут под корму «Герцена». На «Герцене» один матрос быстро быстро сбрасывает с себя штаны и рубаху. Он будет нырять. Теперь на него вся надежда. В одних трусиках он спускается по борту к ялику. Глазами уперся в воду. Быстро, быстро соображает, где руль, где винт.
А то можно так нырнуть, что разобьешь голову.
Пользы мало, если вместо одного двое погибнут. Но он храбрый человек.
Он знает, где руль, где винт. И он бросается в воду вниз головой. Круги сошлись над ним. Все отраженья разбили вдребезги.
Проходила секунда.
Еще секунда.
Еще. Еще.
Все считают секунды. Сердца у всех остановились.
Матрос вынырнул красный от напряжения.
Рукой за борт ялика держится. Как насос дышит. Между вздохами слова отдельные:
— Есть… В троссе запутался… висит вниз головой… Если не помер, тогда без памяти…
СУДНО ИЛИ ЧЕЛОВЕК.
Опять нырнул. Опять все считают секунды, но староста знает, что так не спасти. Сколько раз нужно матросу нырнуть, чтобы распутать тросс! А за это время, конечно, товарищ погибнет. Но что делать? Что делать? А сверху еще капитан кричит:
— Товарищи, где он? Где он? Отведите его багром. Придется дать ход. Судно относит.
И верно: «Герцена» относило. Но староста рассердился:
— Вы что? хотите винтом человека зарезать! Нельзя дать ход. С ума, что ли, сошли!
Но он увидел, что ход дать придется. «Герцена» относило. Несло к дамбе бетонной. Прямо на угол. Если не дать ход, пароход загубить можно. А если дать ход, водолаза лопастью можно пополам разрезать.
Судно или человек?
Что делать?
ПУЗЫРИ.
Опять матрос вынырнул:
— Ну, и чорт!.. вот запутался!..
Все советуют: кто — багор, кто — топор, кто — пилу…
Но староста знает, что ни топор, ни багор не помогут.
Вдруг что-то упало в воду. Едва слышно плюхнулось.
Тут матросик один был в полосатке с клешами. На ремне у него финский ножик висел в ножнах.
Хватился, нет ножика. Он, видимо, над водой наклонялся, наклонялся — ножик то у него и выпал.
И вдруг все видят: на том месте, где ножик упал, пузыри.
Пузыри, пузыри, — пузыри…
ЧУДО С ФИНСКИМ НОЖИЧКОМ.
А в воде висело громадное толстое чучело ногами вверх. Руки растопырены, ноги тоже Тонкий троссик стальной обхватил его за медную голову. Прикрутил, наверх не пускает. Качается чучело на троссике, как неживое.
Вдруг что-то блеснуло. Рыбка, не рыбка. Ткнулось чучелу в руку, возле рукавицы. И нет ее.
А там, где ткнулось, — брызнуло вдруг пузырьками.
Пузырьки, пузырьки, пузырьки…
МАНОМЕТР ПАДАЕТ.
С бота тут крикнул кто-то:
— Эй, староста, гляди-ка, манометр падает!
Староста так и бросился к боту.
Верно. Падает.
Вдруг закричал:
— Стой, ребята! Спасем, кажется, братцы!
— Спасем, спасем! Жив будет! Качай помпу!
Весь красный сделался. Ноги согнулись. Глаза широкие.
Матрос хотел нырнуть снова, а староста командует:
— Стой, не надо!
